Опосля морозливо макальнаго моциону,
шествуем с Ильёй Ефимычем
к выстроенному им же
"храму Озириса и Изиды",
где, присоседившись на корневищах палой сосны,
ведём, всё одно как Гёте с Эккерманом,
нерасторопныя беседы
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20457321/
о его чугуевском детстве,
о годах учёбы в "Репе",
о непонятках с жёнами и детьми,
о вполне сознательном для него, в 1903-м,
выборе бытования на чухонском юру -
во "внутренней эмиграции":
вроде как с Питером совсем рядышком,
но без столичной сутолки,
без барственного жлобства,
без блеска и нищеты столичных куртизанов,
наглухо засупоненных на все пуговицы.
После случившейся с Россией погибели,
в 1925-м Илья Репин писал из Куоккалы в Ленинград
Корнею Чуковскому: "Теперь я припоминаю слова Достоевского
о безнадежном положении человека, которому "пойти некуда".
Я здесь давно уже совсем одинок.
Да, если бы Вы жили здесь,
каждую свободную минуту я летел бы к Вам".
В Ленинград, как не заманивали его туда
сдобным калачом,
он так никогда и не выбрался.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20457243/
Зато в декабря 1935-го,
спустя пять лет после приснопамятного преставления,
бедный старик возможно не раз перевернулся
в собственной могиле:
его любимый внук Дий Юрьевич Репин,
у кромки Финской лужи
встав на лыжи,
решительно двинулся
в сторону советской границы:
"Он, бедняга, маялся, тосковал,
хотел беззавету служить Советам,
вот его они враз и приветили
пограничной пулею..."
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post16498484/