Цитата сообщения Энабель Серебряные струны

Так много, как в России о Высоцком, в США написано разве что об Элвисе. Тот — певец и киноактёр. Этот — актёр, исполняющий песни собственного сочинения…
Собственное сочинение. А кто в наше время может доказать, что оно собственное? Оба ушли из жизни в 42 года, породив массу вымыслов. Оба к моменту смерти были всем известны у себя в стране и лишь единицам за её пределами. Оба успели поднадоесть уставшему от самих себя поколению первых поклонников. Обоих смерть увековечила не в меньшей степени, чем то, что сделано ими при жизни.

Обаяние обоих не поддаётся измерению. Для кого-то они идеальный образец для подражания, для других — дурной и отпугивающий пример саморазрушения. То и другое — во многом правда. Оба многим обязаны фольклору громко заявивших о себе в XX веке меньшинств, прежде всего еврейскому и афроамериканскому. Обоих мало-помалу перестают замечать за гробовой табличкой «Классика»…
Выше прозвучало: «идеал», «образец для подражания», но кому подражает, у кого заимствует совершенство сам «образец», кто исправляет ошибки гения? Спросить не у кого — оба мертвы. Именами обоих названо по астероиду.

В начале 80-х, когда время не летело, даже не текло, а медленно-медленно испарялось, как пятно на ковре, пресыщенные дамочки (тоже не просыхая) любили коротать это самое время на спиритических сеансах. Вызывали в том числе и дух Высоцкого. Спрашивали, долго ли будет править Брежнев? На что дух якобы отвечал громовым голосом:
«Тиррран уммрррёт!»

Разумеется, умрёт, как и любой из нас. Но пока мы живы, хотелось бы кое-что выяснить — тронуть струну, ранее не звучавшую.

Данные заметки ни в коем случае не являются оценкой наследия Высоцкого с позиций модного ревизионизма или монологом фаната-одиночки. В этих сомнительных сферах довольно специалистов и без нас.

Упущенные, мало выявленные оттенки в творчестве гиганта — вот что занимает нас. Старая добрая метафизика — доказательство недоказуемых вещей. Таких, например, как скрытое родство с безумно далёкими явлениями заокеанской субкультуры. Ведь таким голосом до него по-русски не пел никто. Как Литл Ричард в американском рок-н-ролле, Высоцкий легализовал хрип и вопль у себя на родине. Несколько неслучайных случайностей. Несколько пятен на солнце, подтверждающих подлинность светила.

Лично меня впервые сбила с толку премьера рубрики «Они поют под струнный звон» по радио «Свобода». Был приблизительно 1972 год, и я вовсю шарил в эфире, отыскивая любимые группы. Другой возможности слушать западные новинки я был лишён: какой магнитофон в 11 лет?! Ведущие, диктор Галина Зотова и какой-то джентльмен, сообщили, что отныне будут в конце часа баловать слушателей песнями под гитару «без ведома и разрешения авторов».

Начали с Высоцкого. Премьера была омрачена свирепым глушением. Я оценил гитару, ритм и необычный тембр голоса, но из слов сумел разобрать и запомнить только два: «Снимите шляпу!» И ещё раз «снимите шляпу». Утром, по дороге в школу, я сумел себя убедить, что знаю сюжет песни полностью, и даже проверил силу своего воображения на однокласснике:
«Вчера Высоцкий пел, как чувак приходит в мавзолей, а охранник ему: «Гражданин! Снимите шляпу!»

Одноклассник напрягся. Посещение мавзолея было мечтой каждого ребёнка… но я рано начал взрослеть и сомневаться. Что-то непонятное причудилось мне в этом двойном окрике: «Снимите шляпу! Снимите шляпу!» К вечеру туман частично рассеялся, и стало ясно, что непостижимым образом эта песня напоминает мне любимые, гипнотические повторы в монотонных композициях Creedence, Led Zeppelin и Doors. Но советский гражданин Высоцкий сквозь заводской скрежет глушилок под одну гитару (!) звучал ещё диковинней и неуместней.

Чуть поздней, открыв для себя первобытную музыку чернокожих исполнителей, я с восторгом убедился. Ну да! Это «наш» Джон Ли Хукер, Хаулин Вулф или… Похож на всех сразу. Тексты с намёками и без не имели значения. «Снимите шляпу!» звучало как Wang Dang Doodle. Понимания такая позиция, мягко говоря, не встретила. Ни у детей, ни у взрослых. В дальнейшем мне встречались любители Боба Дилана (искренние вполне), знавшие по-английски дюжину слов. А зачем знать больше? Главное — интонация.

«Песни без слов» были и у Высоцкого. К нашему счастью, находились свободные от предрассудков владельцы магнитофонов, не выкидывавшие при перезаписи эти неформатные произведения (хотя лента стоила недёшево, и местом на ней дорожили).

Эти записи представляют собой непрерывный скэт, выкрикиваемый с маниакальной быстротой шамана. Проще всего усмотреть в них пародию на кривляния стиляг, дурашливое глумление даровитого денди над бездарными модниками. Однако более въедливый слушатель уловит в этих импровизациях опасное сходство с наиболее смелыми опытами западных современников Высоцкого.

Выстраиваются поразительные, но неминуемые параллели: тут и Капитан Говяжье Сердце с пропитым голосом оборотня-алкаша, и вовсе первобытный колдун Экзума, рождённый на острове Кошачьем (Багамы) в начале 40-х. Две импровизации Высоцкого без слов — это осязаемый хаос, откуда усилием поэтической воли формируются чёткие фигуры и положения его песен.

Exuma, Captain Beefheart — имена эти с каждым годом говорят потребителю всё меньше. Голоса отверженных артистов застывают и парят безымянными обломками в ледяном безмолвии космоса. Но скрытый от невооружённого глаза бесшумный ход потускневших небесных тел влияет на судьбу и настроение сильнее, чем фальшивые и ослепительные звёзды.

Попытки довести материал Высоцкого до попсового совершенства дают, как правило, клинический результат. Бледные демоны блюза не любят грамотных аранжировок и продуманных соло. Рядовой адепт зелёного змия гораздо выше и тоньше оценивал формулы своего сумеречного бытия, в равной степени противопоказанные (и отвратительные) и профанам, и эстетам, как неадаптированная гаитянская кухня.

Если бы с этим человеком работали другие музыканты! Если бы его сырые версии доводили до ума иным путём! Тогда бы у Тома Уэйтса был серьёзный соперник задолго до коммерциализации декаданса.

Какой роскошный концептуальный альбом вышел бы из цикла песен к «Бегству мистера Мак-Кинли»! В этом цикле с помощью интонаций и слов Высоцкий открывает свою Америку, кошмарную и неповторимую.

Когда появились пластинки с оркестром Гараняна, народ пытался танцевать под «Утреннюю гимнастику» (без куплета, где рифмуется «Йоффе» и «кофе») — на короткое время она сделалась чем-то вроде танца pogo советских панков среднего возраста, не сознающих своей «панкоты». Никто не обратил внимания на шахтёрский блюз «Чёрное золото». Производственная тема отпугивала. А между тем в основе этой вещи — классический рифф «Green Onions» Booker T. & MG’S. Побольше бы таких заимствований! И поменьше депрессивных фрейлехсов.

Странные шахтёры угрожают голосом Высоцкого: «Мы топливо отнимем у чертей! Свои котлы топить им будет нечем!» Перед нами образец советской готики.

Мрачные, завораживающие именно своей неубедительностью (автор на ходу выдумывает одни и удаляет другие подробности, дистанцируясь от порождений собственной фантазии) песни для кинофильма «Бегство мистера Мак-Кинли» вызывают особенное ощущение тревоги и дискомфорта. Откуда возникает этот диссонанс? Мы помимо воли чувствуем, что нам рассказывают вовсе не о том, что видно из набора слов. Сходным воздействием обладают лучшие песни того периода. Например, «Strawberry Fields Forever»…

Есть главный ход, но только вот
Упрашивать — я лучше сдохну.
Вхожу я через чёрный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Это же поэтическая речь блюзмена! «Backdoor Man» таганского Моррисона. Сам тяжеловесный, скорбный, ступенчатый ритм идеально совпадает с мефистофельским вальсом Led Zeppelin «Dazed & Confused». Но адресована она поколению советских граждан, которые умрут, так и не узнав, кто такой Мадди Уотерс.

Имена не имеют значения. Мы, не служившие в разведке у Колчака, спокойно реагируем на интонацию царского офицера в поэзии Гумилёва и кривимся от «Поручика Голицына», даже если его старательно выводит несчастный, подневольный Северный.

Знакомился ли сам Высоцкий с кем-то из названных выше по своей воле, осмысленно? Не думаю. При столь интенсивном творчестве достаточно самого себя. Хотя в одном документальном фильме, где показана его квартира, и мелькнул на полке под проигрывателем диск Гордона Лайтфута (замечательный бард из Канады) — вероятно, подарок иностранцев.

Визионер, философ, народный поэт — титулы, вызывающие в наше время в лучшем случае зевоту. Лучшим памятником многим из тех, у кого они уже есть, было бы исчезновение с лица земли самой системы памятников, фейерверков, парадов, «манежей и арен, где миллион меняют по рублю».

Люди с необычным голосом редко отказываются от вредных привычек. Ужас недопонимания (страх быть неверно понятым современниками) толкает их к пропасти. Боязнь оказаться забытым при жизни. Но и посмертная слава, когда жизнь и смерть изучены до мельчайших частиц, фактически распылены, как дезодорант в накуренном помещении, не выглядит привлекательней. Сколько гаитянских зомби и упырей водится в его текстах, сколько бесов является к персонажам песен, написанных якобы для потехи богемных друзей… Их там не меньше, чем фронтовиков, спортсменов, студентов и моряков. «Трое везли хоронить одного» — наяву таких похорон не бывает. Разве что в гангстерских драмах Жан-Пьера Мельвиля, у которого много общего с Говорухиным. Так не хоронят — так выкапывают зомби.

В ресторане «Берёзки» закончилось второе отделение, когда ко мне подошёл аскетичного вида, похожий на прибалта, блондин в чёрном костюме. Я сразу понял, в чём дело. Он должен был изъять у меня японский приёмник, который мне всучили три разгильдяя, обворовав чью-то хату в Николаеве. Все трое были из очень хороших семей, и я не ожидал от них такой подлости. Но слухи об аресте уже гуляли по городу…

Мы спокойно вышли из кабака. Был тихий июльский вечер. Оперуполномоченный произвёл изъятие вполне деликатно (мамаша посетовала: «Как же я теперь «Чонкина» будут слушать?») и даже предложил отвезти меня обратно в ресторан, на работу. В кабине «газика» было темно, он стал вертеть ручку настройки и попал на финал песни, сами понимаете чьей. После чего голос с акцентом (это был «Голос Америки») сообщил: «…скончался в Москве от сердечного приступа».

Никто из нас — водитель, опер и я — не проронил ни слова. Лично меня удерживал не шок, что «умер сегодня во сне от сердечного… во сне… в Москве, какая здесь разница», а цитаты из его последнего фильма, которыми так злоупотребляли граждане всех мастей. Почему-то они тормозили горечь этого внезапного известия.

Посовещавшись с коллегами, мы решили, чтобы не сеять паники и не подводить людей, рекомендовавших нас на подмену (они были в отпуске), сыграть официально дозволенные «Корабли». Оказалось, что никто не помнит текст полностью. Но мы быстро его восстановили. Бурной реакции не последовало — никто не вскочил, не призвал почтить память и т.д.

До конца отделения оставалось 40 минут — самое «парнусовое» время. Люди подходили и заказывали каждый своё: кто Антонова, кто запрещённый «Чингисхан». А в голове, словно туман по ступеням, сползали скорбные слова:
«Не вгоняю я в гроб никого…»

Автор - Георгий Осипов
Источник: http://badnews.org.ru/news/serebrjannye_struny/2011-07-25-8564