Но, если кто упрекнет Львов в бедности пейзажа из-за отсутствия реки, могу сказать, что не так много на свете городов равно интересных именно с гидрографической точки зрения. Еще в гимназии на улице Сокола учили меня, что на Кортумувке, там где была когда-то стрельница ( но не та, что от кунтушей), а другая, та, что от австрийской инфантерии, происходили удивительные вещи. Стоит там себе домик маленький, но очень и очень не простой. Потому что, когда идет дождь, то вода из пары водосточных труб на одном углу домика впадает в ручеек, который впадает в проток, который впадает в речушку, которая впадает в Буг, а Буг, как известно, впадает в Вислу, которая впадает в Балтийское море. А дождевая вода, которая вытекает из сточной трубы на другом конце дома, подобным образом питает реку Днестр, которая впадает уже в Черное море. Таким образом, Львов стоит одновременно на Черном и на Балтийском море. Ну зачем ему река?
Название Кортумувки не о многом теперь говорит, а когда-то говорило о большем. Происходит оно от Эрнеста Кортума, первого владельца этих поросших лесом взгорий и дворика, под которым проходит теперь водораздел. Приехал Кортум во Львов как раз после третьего раздела Польши, как покорный слуга австрийского императора Франца 1, хотя еще недавно был таким же покорным слугой при дворе короля Станислава Августа. Такие вещи случаются, и не стоит о них говорить. Говорили же мы о Кортуме, а он запомнился из-за своей ненависти к полякам и евреям. И как не раз бывает с людьми, которые ненавидят людей, любил он возвышенные идеалы человечества. Он играл значительную роль в деятельности Львовских масонов и заложил, вместе с другим немцем, Феслером, ложу «ZUM BIEDERMANN». В последние годы Речи Посполитой, и в последующие, Львов просто гудел от братьев в фартуках, объединенных в ложи такие, как «Три богини», «Настоящая дружба», «Идеальное равенство» и подобных.
О существовании лож вольных каменщиков я слышал еще раньше, в молодости. Очень большое впечатление произвел на меня наряд и регалии магистра старых польских франкмасонов, выставленных в витрине музея князей Любомирских. Почти такое же впечатление, как и панцирь с крыльями гусара из-под Вены. Чем занимается история, я знал – избиением язычников. Но что это за каменщики, что и где они строят и зачем сидят в ложах, это не переставало меня занимать и в более зрелые годы. Потому что я знал , что ложи находятся в театрах и могут быть императорские, президентские, боковые и центральные, народного казино… При этом, никаких каменщиков там не видели с тех пор, как было окончено строительство. И если какой-нибудь каменщик приходил в театр просто как зритель, то он, скорее всего, купил бы себе билет на галерку. Те же господа, что сидели на премьерах в ложах – одевались во фраки, а не в фартуки. Это какая-то очень таинственная история. Я искал ложи франкмасонов по всем этажам нового Городского театра, старого Скарбкивского театра, в еврейском театре Гимпла, в украинском театре имени Т.Шевченко. Но зря. Только я заметил, что в некоторых общественных кругах Львова шептались о масонских ложах, как о чем-то очень плохом. Тогда я находился в таком возрасте, когда все темные дела производят особое впечатление, и придумал, что говорят попросту о ложах в строго запрещенных для меня театриках-варьете: Захнгута, в отеле «Бристоль» и у Франца Московича в «Казино де Пари». Там ночью происходили разнузданные оргии с участием социалистов, нигилистов и бесстыдника Станислава Пшибышевского! Изыди, Сатана!
Но кто в Бога верил, мог во Львове молиться и молиться. Потому что, кроме клепаровской череши и чудесного стока вод на Котумувке, третьей особенностью нашего города является целых три катедры. Три катедры: Латинская, Греко-католическая и Армянская. Каждая хороша по-своему, каждая построена в ином стиле, в ином веке. Первенство тут несомненно принадлежит самой младшей из них: Греко-католической церкви метрополитатной св.Юра. Она достойна упоминания еще за то, чтов восемнадцатом веке построил ее никакой не италианец, а поляк, к тому же, комендант Каменец-Подольской крепости. Имя, правда, имел не очень польское: Ян де Витт. Каким он там был комендантом в Каменце-Подольском, сейчас трудно сказать, однако архитектором он был не рядовым, это признает каждый, кто видел его Львовские проекты: костел Доминиканцев и церковь св.Юра. Сумел он выбрать для нее прекрасное взгорье и мастерски соединить барочную архитектуру с природой и воздухом. Колоссальный, напоминающий немного крепость или замок и одновременно легкий, полный грации, - таков он – св.Юрий. И плывет он над нашим городом и над нашей молодостью в облаках, подобный большому весельному кораблю. Особенно восхитителен он весной, когда возвышается над буйной зеленью парков и цветением многочисленных садов, которые ручьями стекают к нижним постройкам катедры. Окутанная ароматами щедрой Львовской весны, рвется эта святыня к облакам, как символ вечного триумфа небес над тщетой земного бытия. В ее мрачном нутре славные украинские хоры поют акафисты у золоченых царских врат. И людские голоса кажутся тут какими-то позолоченными, византийскими. Глубокие, темные басы доходят до нас как будто со дна глубочайшего колодца, где каждая людская душа должна расплачиваться за свои грехи. Из колодца, со дна которого когда-то взывал Иоханан перед смертью, называя себя и имя того, чье пришествие он пришел возвестить. И тут же рядом на траве, на катедральном холме весело пасутся кони. Я думал, что это кони самого Святого Юра, патрона катедры, которые вышли закусить майской травкой, но я ошибался. Это были кони из архиепископской конюшни, и возили они экипаж самого митрополита Шептицкого, внука Александра Фредра.
Когда первый раз в жизни стоял я у входа в Ватикан, вспомнился мне Львовский святой Юрий. Не хотел бы я обидеть апостольскую столицу, но читатель, наверное, уже догадался, что мне больше понравилось.
На фото - св. Юр
