Наше время отличает какой-то нездоровый интерес ко всякого рода книгам и пособиям по «управленческому искусству», обычно публикуемым под громкими названиями «как создать крупный банк», «как без труда заработать миллиард» и т. д. Разумеется, ни к какому-либо управлению, ни к реальным заработкам эта макулатура отношения не имеет, и если кто после нее и обогащается – то только сам автор, эксплуатируя интерес жадных до легких денег неудачников.

Однако людям, которые действительно хотят научиться грамотно и успешно руководить, правильнее будет читать не байки непонятных «гуру», а мемуары известных людей, которые не на книжных страницах, а в самой жизни показали нам прекрасный пример управления громадными коллективами.

Предлагаем вашему вниманию воспоминания маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова, который очень интересно рассказывает о стиле работы Сталина.

«...вскоре я получил приказ Сталина перевести штаб дивизии из Монино в Москву.

– Слишком много времени уходит на ваши поездки к нам, – сказал Сталин.

Я стоял и ждал дальнейших указаний.

– Вам что-то не понятно? – спросил он.

– Все понятно, товарищ Сталин, – ответил я, – но для того чтобы перебраться в Москву, нужно место.

– Это верно, – покачав головой, сказал Сталин. Подошел к «вертушке», куда-то позвонил: – К вам сейчас приедет Голованов, вы его знаете? Ну вот и хорошо. Разместите его в Москве. – И обращаясь ко мне: – Вы знаете Хрулева?

Я утвердительно кивнул.

– Идите к нему, он вас устроит.

Выйдя от Сталина и уточнив, где находится штаб Андрея Васильевича, отправился к нему. Я знал его только по телефонным звонкам и никогда не видел. Войдя в кабинет, увидел очень подвижного, энергичного человека, который с первых же слов располагал к себе.

Считая, что нужно получить жилье в Москве лично мне, он спросил о составе моей семьи, но узнав, что нужно перевести весь штаб, вызвал двух товарищей, оделся и предложил ехать с ним.

Объехали мы множество всяких зданий. Наиболее подходило помещение Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского, расположенное непосредственно у Центрального аэродрома, что давало возможность быстро, оперативно связываться с частями дивизии, но оно было занято. Посетовав, я просил подыскать помещение ближе к аэродрому.

– Зачем искать? – сказал Андрей Васильевич. – Вам подходит помещение Академии?

– Конечно, – ответил я.

– Ну и переезжайте с Богом.

– А как скоро его освободят?

– Когда вы можете начать переезд?

– Хоть завтра.

– Ну и переезжайте. К завтрашнему дню здание будет свободно. «Вот это организация!» – подумал я.

На другой день позвонил Сталин и спросил, в Москве ли мы.

Так неожиданно и быстро передислоцировался наш штаб на новое место, в Академию имени Жуковского, где и пробыл всю войну.

Здесь мне хотелось бы сказать о некоторых личных впечатлениях о Сталине и стиле его работы. Думается, зная то и другое, читателю легче будет понять те или иные события или факты, с которыми он встретится в различных местах нашего дальнейшего повествования.

Я уже говорил выше, что сложившееся лично у меня, и, мне кажется, не только у меня, мнение о Сталине в период 1937–1938 годов было явно не в его пользу. А как мы знаем, изменить укоренившееся в течение ряда лет мнение сложно. Но и не считаться с событиями, которые проходят перед вашими глазами, не давать им объективную оценку здравомыслящий человек также не может…

От Сталина надо было ждать звонка в любое время суток. Звонил, как правило, он сам или его помощника. Н. Поскребышев. Этот поистине удивительный человек был всецело предан Сталину и всегда находился с ним, ехал ли Сталин отдыхать или работал. Поскребышев был единственным, кто знал всю подноготную любого вопроса. Сталин привык к нему и, не стесняясь, высказывал при нем свои мысли по любому вопросу и любому человеку, зная, что дальше Поскребышева ничего не пойдет.

И действительно, Александр Николаевич был очень простым и общительным человеком, но в то же время в делах был нем как рыба. Спустя годы много положил Хрущев изворотливости и всяких приемов, дабы выведать у Поскребышева все о Сталине. Как говорят, и кнутом, и пряником… Но ответ всегда был один:

«Вы были членом Политбюро, а я был лишь членом ЦК. Откуда мне знать больше вас? Я в заседаниях Политбюро участия не принимал, а, как вы знаете, все вопросы решались там».

Вот и все. Так и умер Александр Николаевич, унеся с собой в могилу то, что знал об истинном лице Сталина, о котором он мог бы, конечно, рассказать очень много…

Если Сталин звонил сам, то обычно он здоровался, справлялся о делах и, если нужно было, чтобы вы лично к нему явились, никогда не говорил: «Вы мне нужны, приезжайте», – или что-нибудь в этом роде. Он всегда спрашивал: «Можете вы ко мне приехать?» – и, получив утвердительный ответ, говорил: «Пожалуйста, приезжайте.»

Но я, например, никогда не знал, зачем и по какому вопросу еду. Если звонил Поскребышев и у него спрашивали, зачем вызывают, всегда был один и тот же ответ: «Не знаю». Единственно, что помогало ориентироваться, – это спросить у Александра Николаевича: «Кто еще есть у Сталина?» Тут вы всегда получали точный ответ, но это мало помогало.

У Сталина можно было столкнуться с любым вопросом, конечно, входящим в крут ваших обязанностей и вашей компетенции, и вы обязаны были дать исчерпывающий ответ. Если вы оказались не готовы к ответу, вам давали время уточнить необходимые цифры, факты, даты, детали по телефону прямо из приемной.

Если же оказывалось, что вы затрудняетесь ответить по основным вопросам вашей деятельности, касающимся боевой работы подчиненных вам частей и соединений, материальной части, командного состава и так далее, которые вы обязаны знать по занимаемой должности, вам прямо говорили, что вы не занимаетесь своим делом, не знаете его и, если так пойдет дальше, делать вам на этом посту нечего. Так, незнание обстановки, возможностей своих войск и противника показал Маршал Советского Союза Г. И. Кулик, разжалованный в 1942 году до звания генерал-майора.

Контроль за исполнением даваемых поручений был абсолютен. Каждый знал, что его обязательно спросят, и не раз, о том, как выполняется полученное задание. Выполнение различных постановлений и решений начинали немедленно, не ожидая их оформления. Дорожили каждым часом, зная, что никаких скидок на всякие там обстоятельства не будет. Все вопросы обсуждались предварительно, исполнитель, как правило, присутствовал здесь же.

На мой взгляд, характерной чертой Сталина была его поразительная требовательность к себе и к другим. Радуясь тому или иному успеху, назавтра он рассматривал этот успех уже как нечто само собой разумеющееся, а послезавтра «виновника» успеха спрашивал, что тот думает делать дальше.

Таким образом, почивать на лаврах любому, даже весьма авторитетному товарищу не удавалось. Сталин, воздав должное человеку, который совершил что-то важное, подталкивал его делать дальнейшие шаги. Эта характерная черта не позволяла людям самоуспокаиваться и топтаться на месте. Каждый также знал, что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-либо сделать, но не сделал. Всяческие отговорки, которые у нас, к сожалению, всегда находятся, для Сталина не имели никакого значения.

Если же человек в чем-то ошибся, но пришел и сам сказал прямо обо всем, как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказание. Но горе было тому, кто брался что-то сделать и не делал, а пускался во всякого рода объяснения. Такой человек сразу лишался своего поста.

Болтунов Сталин не терпел. Не раз слышал я от него, что человек, который не держит своего слова, не имеет лица.

О таких людях он говорил с презрением. И наоборот, хозяева своего слова пользовались его уважением. Он заботился о них, заботился об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчеркивал. Он мог работать круглые сутки и требовал работы и от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал, – уходил.