Она была действительно принцессой, так как являлась
морганатической супругой принца Николая Вильгельма Нассауского. Провела полжизни 
за границей. И почти не помнила своего отца, великого русского поэта Александра 
Сергеевича Пушкина. Да и как она могла его помнить? Ко дню его гибели ей едва 
исполнилось 8 месяцев. А после несчастья ее почти сразу увезла из Петербурга 
мать в свое родовое имение Полотняный Завод, Калужской губернии. Там и росла 
она, окруженная заботами родных. Воспитывалась гувернантками, матерью. Никакие 
строгости и наказания не унимали ее живого, веселого характера. "Бесенок Таша" - 
так называла ее мать... Впрочем, она отличалась хорошими манерами, прекрасным 
знанием французского и русского языка, и уже в 13 лет поражала окружающих 
характерной красотой, которая запечатлена на портрете известного русского 
художника И. Макарова. Искусствовед-пушкинист Е. Павлова так пишет об этом 
портрете: "Она очень хороша и похожа на Пушкина. По крутому повороту головы и 
твердому взгляду можно заключить о твердом решительном характере". Куда уж 
решительнее! В 16 лет, вскоре после выпуска из пансиона (уже живя в Петербурге, 
куда мать с детьми вернулась в 1842 году) она влюбилась безумно в графа Николая 
Орлова - сына всесильного шефа жандармов, главы III отделения, А.Ф. Орлова 
(преемника Бенкендорфа). Но А.Ф. Орлов с Пушкиным, даже через пятнадцать лет 
после его смерти, родниться не желал: ровня разве графскому сыну, блистающему в 
свете, дочь какого-то там поэта, да еще убитого на дуэли! 
С отчаянья, в отместку, без особой любви - а, впрочем, кто теперь знает? - Наталья 
Александровна приняла предложение сына Л.В. Дубельта (как-то ей везло на 
чиновников этого ведомства... Интересно, что сказал бы по этому поводу Александр 
Сергеевич?... Непредсказуемы повороты судьбы!
Генерал Пётр Петрович Ланской, отчим Натальи Александровны, любящий детей Пушкина, как своих 
родных, вместе с пришедшей в полное отчаянье Натальей Николаевной, пытался отговорить падчерицу 
от этого союза: Дубельт-младший славился невоздержанным нравом и пристрастием к 
картежной игре. Они оттягивали согласие на брак сколь возможно долго - почти 
год. Долее не смогли. С присущей ей резкостью и упрямством Натали-младшая, почти 
ни в чем не знавшая отказа в семье, заявила матери, что та нарочно противится ее 
счастью... и стала мадам Дубельт.

Все получилось как нельзя хуже. Муж мгновенно 
растратил 28 тысяч рублей приданого, бешено ревновал Наталью Александровну, быть 
может и бил, как ни ужасно это представить! В этом тяжелом браке Наталья 
Александровна родила и воспитала троих детей, умудрялась содержать один из 
лучших домов в столице, блистать на балах и раутах, сохраняя веселый и беспечный 
вид. В 1862 году супругам пришлось разъехаться. Вдове Пушкина,

Наталье Николаевне тяжелая жизнь дочери, как считали все, стоила седых волос и здоровья.

Муж долго не давал Наталье Александровне развода, преследовал ее. Даже явился в 
чешское имение ее тетки по матери, баронессы Александры Николаевны Фризенгоф, 
где Наталья Александровна скрывалась от него с детьми, и учинил громадный 
скандал, который привел в ужас всех родных и был прекращен только благодаря 
решительному вмешательству барона Густава Фризенгофа, мужа тетушки Ази, как 
ласково называла ее Наталья Александровна... Человеческие страсти кипят везде, и 
в высшем свете - тоже!
Развод Наталья Александровна Дубельт получила только в 
1868 году, будучи уже неофициально женой принца Николая Вильгельма Нассау. При 
разводе Наталье Александровне пришлось уступить мужу право воспитывать одну из 
дочерей - Анну. Он безумно любил ее и возил всюду за собою. Двое оставшихся 
детей также были в России, под крылом любящей бабушки - Натальи Николаевны 
Пушкиной-Ланской. Наталья Александровна уже окончательно обосновалась за 
границей. Новый брак ее, в отличие от первого, был долгим и 
счастливым.

Немецкого принца Николая Вильгельма Нассау она знала давно, еще с 
1856 года: встречались в светском обществе во время его приезда в 
Россию.

Официально Наталья Александровна принцессой, конечно, не стала - брак 
был неравным. Но стараниями влиятельных родственников супруга получила титул 
графини Меренберг - по названию одной из крепостей, стоявшей близ Висбадена и 
являвшейся родовым владением принцев Нассау. Была вхожа в высшее общество, жила 
во дворце, превращенном позже ее стараниями в музей. В обращении была всегда 
приветлива и проста, но одна из современниц писала о ней так: "Про красоту ее 
можно сказать только одно: она была лучезарна. Если бы звезда сошла с неба на 
землю, она сияла бы также ярко, как и она. В большой зале становилось светлее, 
когда она входила, осанка у нее была царственная, руки и плечи очертаний 
богини". В дом ее были вхожи литераторы и музыканты, в галерее собрана редкая и 
богатая коллекция картин, садовые цветы знали прикосновения ее рук. Она много 
читала, почти на всех европейских языках, путешествовала, была отличной 
наездницей - это уже в породу Гончаровых.
В истории литературы 
графиня-принцесса Меренберг осталась как хранительница писем А.С. Пушкина к жене 
и невесте. И здесь ее имя прочно связано с именем Ивана Сергеевича Тургенева, к 
которому она обратилась за помощью, когда решила напечатать их. Не от острой 
материальной нужды - ее уже не было тогда, а вероятно из желания как-то донести 
их сквозь время для других поколений. Лучшего посредника при издании писем она 
не могла бы и найти. Духовный наследник Пушкина, продолжатель его традиций, Иван 
Сергеевич считал честью для себя заниматься изданием пушкинских реликвий, "одним 
из почетнейших фактов моей литературной карьеры", - как говорил он сам.

Пушкина 
Н.А., 1852 г.
 

 "В этих письмах, - замечал далее Тургенев, - так и бьет струей светлый и 
мужественный ум Пушкина, поражает прямота и верность его взглядов, меткость и 
как бы невольная красивость выражения. Писанные со всей откровенностью семейных 
отношений, без поправок, оговорок и утаек, они тем яснее передают нам 
нравственный облик поэта".
Тургенев искренне и сердечно благодарил графиню 
Меренберг за поступок, на "который она, конечно, решилась не без некоторого 
колебания", и выразил надежду, что "ту же благодарность почувствует и окажет ей 
общественное мнение".
Но когда в первых номерах "Вестника Европы" за 1878 год 
появились письма, читатели обрушили на дочь поэта не ворох благодарности и 
признательности, а вскипели благородным негодованием. На сторону тех, которые 
находили факт публикации частны