Умрет ли когда-нибудь бумажная книга? Никакой электронный прибор не в состоянии передать ощущение трепета и удовольствия от перелистывания страниц печатного издания. Особенно хорошо это ощущаешь, когда в руках оказывается старая книга. Помнится когда-то в Москве было много букинистических магазинов, и можно было на досуге забрести в них и получать удовольствие от разглядывания старых фолиантов. Особенно удивительны в них были иллюстрации от красочных до черно-белых, заботливо отделенные от страниц с текстом полупрозрачными листочками рисовой бумаги. Сейчас подобные издания есть у коллекционеров или же в серьезных библиотеках, мы же все больше покупаем наскоро сляпанные книжки-однодневки и какие уж там иллюстрации. Но все же, благодаря Интернету, сейчас есть возможность "иметь" эти старые издания в оцифрованном виде в своей "библиотеке".

Гюльнар (Корсар)

* * *

Но грешница жалка в минуты мук.
Нет слез таких, чтоб грех ее омыть,
И небу должно суд над ней творить.
Свершилось! Пусть вина тяжка - он знал:
Лишь для него ту пролил кровь кинжал,
И принесла его свободе в дар
Все на земле, все в небесах Гюльнар!
Потупиться ее принудив, взор
К рабыне черноокой он простер;
Совсем иной теперь была она:
Робка, слаба, смиренна и бледна,
И в этой смертной бледности - багрец,
Кровавый след запечатлел мертвец!
Он руку взял, дрожит (теперь!) рука,
Нежна в любви, а в гневе жестока:
Он сжал ее - дрожит! И в нем самом
Нет сил, нет звука в голосе глухом.
"Гюльнар!" Безмолвна. "Милая Гюльнар!"
Она взглянула взором, полным чар,
И ринулась в объятия к нему.
Чудовищем бы надо быть тому,
Кто б в этом ей приюте отказал!
Добро ль в том, зло ль, но Конрад крепко сжал
Ее в объятьях. И, не будь томим
Тревогой он; - сошла бы измена к ним!
Тут и Медору б гнев не охватил:
Их поцелуй столь братски-нежен был,
Что - первый и последний! - он не мог
Взять Ветреность у Верности, хоть жег
Дыхание Гюльнар, как ветер тот,
Что навевает крыльями Эрот!

"Галерея красоты" лорда Джорджа Гордона  Байрона (George Gordon Byron) - как раз одна из таких старых книг, выпущенная в свет  в середине XIX века. Это иллюстрированное литографиями издание, посвящено женщинам, имена которых упоминаются в поэмах или стихотворениях этого романтика. Его перу принадлежат множество поэтических произведений, среди которых нам наиболее известны: "Паломничества Чайльд-Гарольда", "Корсар", "Небо и земля", "Дон Жуан", "Манфред" - и везде любовь, страсти и путешествия. Язык Байрона своеобразен, читать его нелегко, много сарказма, иронии, намеков, исторических экскурсов  и много уже, увы, не очень понятного нам. Но вот красота... она понятна без слов. Старые литографии переносят нас в мир Байрона, жаль только не всех дам удалось сопоставить с произведениями поэта и подобрать к ним соответствующие отрывки...

Олимпия (The deformed transformed)

Гайдэ

ПЕРЕВОД ГРЕЧЕСКОЙ ПЕСНИ

Гайдэ, о моя дорогая,
В твой сад я вхожу по утрам,
Прекрасную Флору встречая
Меж роз в твоем образе там.

Гайдэ, о тебе лишь тоскуя,
Твою красоту я пою.
И песню тебе подношу я -
За песню боюсь я свою.

Как дерево благоухая,
Прекрасней цветущих ветвей,
Сияешь, Гайдэ молодая,
Ты юной душою своей.

Но блекнут все прелести сада,
Раз милая так далека.
О, дайте скорее мне яда!
Цикута мне слаще цветка.

Любой отравляет напиток
Цикуты безжалостный сок.
Меня он избавит от пыток -
Как сладок мне яда глоток!

Я плачу, тебя умоляя:
Вернись и останься со мной!
Ужель не увижу тебя я?
Так двери гробницы открой!

В победе уверена скорой,
В меня ты метнула копье.
Копьем беспощадного взора
Ты сердце пронзила мое.

Одной лишь улыбкой своею
Могла бы спасти меня ты.
Надежду я в сердце лелею,
Но сбудутся ль эти мечты?

В саду опечалены розы,
И нет в нем моей дорогой.
Я лью вместе с Флорою слезы -
Гайдэ здесь не будет со мной.

Дева Сарагоса (Чайльд Гарольд)

Флоренция (Чайльд Гарольд)

Леди Пинчбек (Дон Жуан)

* * *

 Леди Пинчбек прежде поговаривали
(Как о любой молоденькой красавице),
Ее ума, однако, не оспаривали,
Ее bons mots* могли всегда понравиться.
За ней когда — то денди приударивали —
Но к старости любой из нас исправится;
Отличною женой она слыла
И совершала добрые дела.

Она была надменна с высшим светом.
В кругу друзей любезна и мила
И молодежи ласковым советом
Уже не раз умело помогла.
Упоминать не стану я при этом,
К кому и где добра она была...

Анджолина (Марино Фальеро, дож венецианский)

Дочь

Юлия (Чайльд Гарольд)

* * *

Здесь Юлия - чья память да святится! -
Служенью в храме юность отдала
И, небом не услышанная жрица,
Когда отца казнили, умерла.
Его боготворила, им жила!
Но суд закона глух к мольбе невинной,
И дочь отцовской жизни не спасла.
Без памятника холмик их пустынный,
Где сердце спит одно, и прах и дух единый.

Таких трагедий и таких имен
Да не забудет ни один сказитель!
Империи уйдут во тьму времен,
В безвестность канут раб и победитель,
Но высшей добродетели ревнитель
В потомстве жить останется навек,
И взором ясным, новый небожитель
Глядит на солнце, чист, как горный снег,
Забыв на высоте всего земного бег.

Беатриче (Пророчество Данте)

 Марион (Поэма минора)

Инесса (Чайльд Гарольд)

ИНЕСЕ

Не улыбайся мне, не жди
Улыбки странника ответной.
К его бесчувственной груди
Не приникай в печали тщетной.

Ты не разделишь, милый друг,
Страданья дней его унылых,
Ты не поймешь причины мук,
Которым ты помочь не в силах.

Когда бы ненависть, любовь
Иль честолюбье в нем бродило!
Нет, не они велят мне вновь
Покинуть все, что сердцу мило.

То скука, скука! С давних пор
Она мне сердце тайно гложет.
О, даже твой прекрасный взор,
Твой взор его развлечь не может!

Томим сердечной пустотой,
Делю я жребий Агасфера.
И в жизнь за гробовой чертой,
И в эту жизнь иссякла вера.

Бегу от самого себя,
Ищу забвенья, но со мною
Мой демон злобный, мысль моя, -
И в сердце места нет покою.

Другим все то, что скучно мне,
Дает хоть призрак наслажденья.
О, пусть пребудут в сладком сне,
Не зная муки пробужденья!

Проклятьем прошлого гоним,
Скитаюсь без друзей, без дома
И утешаюсь тем одним,
Что с худшим сердце уж знакомо.

Но с чем же? - спросишь ты. О нет,
Молчи, дитя, о том ни слова!
Взгляни с улыбкой мне в ответ
И сердца не пытай мужского.

Ана и Оливема (Небо и Земля)

Калед

Донна Юлия (Дон Жуан)

* * *

Среди ее бесчисленных друзей
(Чьи качества описывать не стану)
Была и донна Юлия. Ей-ей,
Красавица без всякого изъяну!
Все прелести присущи были ей,
Как сладость - розе, горечь - океану,
Венере - пояс. Купидону - лук...
(Как Купидону лук! Преглупый звук!)

Ее глаза, блиставшие пленительно,
Могли на предков-мавров намекать.
В Испании оно предосудительно,
Но факты невозможно отрицать!
Когда Гренада пала и стремительно
Пустились мавры в Африку бежать,
Прабабка донны Юлии осталась
В Испании и вскоре обвенчалась

С одним идальго. Кровь ее и род
Упоминать, я думаю, не лестно:
Досадного скрещения пород
Не любят наши гранды, как известно,
А потому они из года в год
Берут себе в супруги повсеместно
Своих племянниц, теток и кузин,
Что истощает род не без причин.

Но это нечестивое скрещенье
Восстановило плоть, испортив кровь.
Гнилое древо вновь пошло в цветенье;
Наследники дородны стали вновь,
А дочери - так просто загляденье.
(Мне, впрочем, намекали, что любовь,
Законом не стесненная нимало,
Прабабке нашей донны помогала!)

Сей обновленный род и цвел и рос,
Давал побеги, листики и почки.
Ему последний отпрыск преподнес
Прекрасный дар в лице последней дочки:
Она была прелестней всяких грез
(Я говорил об этом с первой строчки),
Милее розы и нежней зари
И замужем была уж года три.

Ее глаза (охотник я до глаз!)
Таили пламя гордости и счастья,
Как темный полированный алмаз.
В них было все: и солнце и ненастье;
А главное, мелькало в них не раз
Какое-то - не то что сладострастье,
А тайное движение мечты,
Разбуженной сознаньем красоты.

На лоб ее прекрасный и открытый
Ложились кольца шелковых волос,
Румянец озарял ее ланиты,
Как небеса - зарницы теплых гроз;
Она была стройна, как Афродита:
А статность - я хочу сказать всерьез -
Особенно в красавицах ценю я:
Приземистых толстушек не терплю я.

P.S. Все литографии кликабельны и увеличиваются до большого размера.