Худрук легендарного Московского художественного театра имени Чехова Олег Табаков в эксклюзивном интервью Weekly.ua рассказал о своих женах, театральных интригах и собственных менеджерских талантах

Олег Павлович, помимо гастролей, вы прибыли в Украину, чтобы анонсировать театральный фестиваль, посвященный памяти Давида Боровского — великого сценографа, начинавшего свой творческий путь в Киевском театре русской драмы. Расскажите о ваших отношениях с Боровским.
О.Т. Давид словно связывал меня с Киевом. Даже нашей встрече с Романом Балаяном на картине «Каштанка» способствовал он. И все то, что мы впоследствии сделали в этой ленте, произошло благодаря его доброжелательству. Когда проходит время, начинаешь понимать действительное значение людей. По истечении времени видно — Боровский не был равным среди равных, он был великим. Мы с ним очень дружили, ездили на машине по стране. Помню, во время поездки в мой родной Саратов мы вместе пили газировку. А я уже был директор, солидный человек. И тут вышла к нам девочка и сказала: «Саша Вампилов утонул». И мы, как две лошади, когда кладут друг на друга головы, стояли с ним и рыдали, понимая масштабы случившейся беды. Мы потеряли самого яркого драматического писателя второй половины ХХ века в России. Этот человек диагностировал «рак совести» задолго до того, как об этом можно было говорить вслух.

Говорят, интерьер вашего театра «Табакерка» тоже был создан Боровским.
О.Т. Да, его идея обустройства театра как маленького кабинета была редкостью. Я набрал курс студентов студии в 1974-м, а учиться они стали в 1979-м. И первая моя студия к этому времени открылась в подвале угольного склада. Углем давно не пользовались, и он превратился в прах, украшенный горками фекалий бомжей. Все это мы с ребятами вынесли, а Давид придумал, как это должно выглядеть. И хотя нам отказывали в праве на художественную значимость, архитектурное пространство говорило совершенно другое. Знаете, когда родился театр «Современник», знаменитый актер Борис Бабочкин написал: «Замечательно! Играют правдиво, но где же формотворчество, где настоящее искусство?». И так получилось, что Саша, сын Боровского, стал главным художником нашего подвала. Он не тянул на эту должность, но нам казалось это очень естественным только потому, что он был очень похож на отца. Сейчас он главный художник всех театров Российской Федерации. (Смеется.) Из людей, с которыми мне суждено было увидеться, Давид — один из самых благородных. Все в нем было значимым: и бородавка на лбу, и остатки волос, которые благородно закручивались вокруг лысины. Все это было и к лицу, и имело смысл.
Вы одним из первых в Советском Союзе стали выезжать на работу за рубеж. Как вам это удавалось?
О.Т. Поступило распоряжение свыше, что надо резко снизить возраст режиссеров, выезжающих за рубеж. И меня вытолкнули в Англию. Я должен был поставить в лондонском театре «Ревизора», но никак не мог объяснить англичанам, кто такой Хлестаков. А на репетициях мне требовалось пробиться к сознанию коллег. И тогда я сказал, что Хлестаков — это как министр иностранных дел. Они не прониклись.
Премьер-министр! Королева! И тут мимо. И тогда Боровского, который поехал вместе со мной как художник, осенило: это главный сборщик налогов. Как после этого прониклись значительностью образа англичане! Мы даже программку спектакля выпустили в виде налоговой декларации.

Случались казусы за рубежом?
О.Т. Еще какие! При Советском Союзе во время работы за границей половину гонорара сразу забирали наши торгпреды. А в Дании мне предложили вместо денег взять дорогую аппаратуру, невиданный в СССР дефицит. А наличных они вовсе не дали, и оказалось, что мне нечего везти в посольство в качестве налога — не продавать же магнитофоны и телевизоры! Я приехал и описал им ситуацию. Там подумали и махнули рукой: пусть увозит все в Москву! Но таким образом мне повезло только один раз. А вот великому музыканту Мстиславу Ростроповичу — нет! Когда иностранцы вместо гонорара купили ему громадную китайскую вазу XIV века, он выслушал в посольстве претензии о 50процентном налоге, разбил драгоценный сосуд и произнес: «Берите половину!» Я бы, конечно, на такое не решился.

У вас сейчас репутация настоящего антикризисного менеджера. Что можете посоветовать украинским театрам?
О.Т. Делать хорошие спектакли.
Я ведь тоже не сразу всего достиг. В 2000 году — во многом из-за того, что Олег Николаевич Ефремов был тяжело болен: ограничен в возможности передвигаться из-за специального медицинского аппарата, который очищал его легкие. Во МХАТе (так тогда назывался наш театр, которому в 2004 году вернули первоначальное имя — МХТ) собралась не самая лучшая компания людей. Знаете, когда большое животное ранено и вокруг собирается разное воронье и шакалы. Ситуация усугублялась тем, что Ефремов приятельствовал с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. А тут ему на смену пришел Борис Ельцин, и в творческих приоритетах произошла смена караула... В театре царила такая разруха, что актрисы тушили бычки сигарет о батареи. Если говорить языком цифр, то в 1991 году мхатовский зал наполнялся на 40 процентов и денег получали в пять-семь раз меньше. И все же то, что мной делалось, на ура не воспринималось. Например, спектакль «№13», поставленный замечательным Володей Машковым, был предан анафеме, режиссера разве что в асфальт не закатали! А сейчас пишут, что «№13» — эталон того, как должна делаться комедия на сцене. Знаете, у меня есть девиз: «Делай, что должен, и будь что будет!» Потом разберутся...

А что это у вас за новая коммерческая система, когда вы заставляете продюсеров мыльных сериалов платить вам за использование артистов МХТ имени Чехова?
О.Т. Каждый сезон в августе наша труппа перезаключает с артистами контракты. В этом документе прописаны все права и обязанности. Если вы на год вперед продали свой рабочий день худруку Табакову, то какого черта кто-то другой будет использовать эти дни в своих корыстных целях? Поэтому люди, желающие заполучить артистов, считают дни, когда они будут эксплуатировать наших исполнителей, и возвращают в кассу театра среднюю заработную плату за эти дни. Не думаю, что так уж гениально, но это довольно прагматично и приводит продюсеров в веру христианскую.

Вы набрали в труппу артистов, знакомых зрителю по популярным сериалам: Хабенский, Пореченков, Чиндяйкин, Трухин. Тоже антикризисная политика для заполнения зрительного зала?
О.Т. Это все серьезные, глубокие артисты. Известный «мент» Миша Трухин у нас замечательно играет Гамлета. А Миша Пореченков — в «Крейцеровой сонате». Это яркие творческие личности, и были приглашены не за медийность, а за явную одаренность. Так можно сказать, что и Олег Ефремов в свое время в «Современнике» эксплуатировал Табакова, Козакова, Доронину, Евстигнеева, которые активно снимались в советском кино. Да, у нас работают раскрученные артисты, и с этим нужно считаться. К тому же половина медийных лиц МХТ и «Табакерки» — мои ученики.

Что думаете о кризисе, как он повлияет на культуру?
О.Т. Для меня нынешний кризис — человеческая алчность. В свое время я тоже брал взаймы, но это создавало дискомфорт, пока я не отдавал все до копеечки. А для кого-то кредиты стали гешефтом. Как говорят на жаргоне: «Мы делаем для себя лучше, очевидно причиняя вред другим». Но для театрального цеха кризис, на мой взгляд, не представляет серьезной угрозы. Просто зритель станет более взыскательно выбирать, кому отдавать деньги. Наступит жесткая конкуренция, и некачественный продукт просто умрет. А вот потребность людей в столь непростое время «над вымыслом слезами обливаться» даже повысится. В моем детстве мама-врач, пахавшая на двух работах, чтобы обеспечить меня и сестру, иногда говорила: «У нас до получки осталось столько-то. Но приезжает Святослав Рихтер...» И мы ей говорили: «Конечно, иди!».

В детстве я вас обожала в роли кота Матроскина, потом вы стали для многих секс-символом в образе вальяжного красавца Шелленберга. А кто из ваших героев больше всего похож на вас?
О.Т. М-м-м... Не знаю... Но думаю, что довольно благородно старею, не теряя товарного вида.

Наверное, это благодаря молодой жене Марине Зудиной?
О.Т. Конечно! Это как выиграть приз по трамвайному билету. Как сказал Тютчев: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней. Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней!» Словом, на старости я сызнова живу.

В одном из интервью ваша супруга созналась, что, начиная жить с вами в одном ритме, очень быстро устает. А где энергию черпаете вы?
О.Т. Господу Богу было угодно подарить мне любовь. Сначала у меня был счастливый брак с первой женой Людмилой Крыловой, которая родила мне сына Антона и дочь Александру. И вот уже более двадцати лет я счастлив с Мариной. Она моя студентка. И наши дети Павел и особенно Мария — ни с чем не сравнимая подзарядка, подпитка. Когда я прихожу домой после целого дня работы и прижимаю к себе дочку — могу идти на вторую смену.