нам пришел Янукович... Но мы не об этом. Как сказал тот миллицианер - стехи

лытдыбр №2


Есть в жизни каждого урода с трагичным выпуклым горбом всегда одна любовь до гроба, что и кончается гробом: где он лежит с презреньем в морде, уткнувшись свечкой в образа... И, как бы, долей квазимодьей грехи нам отпускает за то, что мы себе - иные, жнецы любовной пустоты, где в шаге от хиротонии надежда теплится... А ты несешь ее в грудинной клети, бежишь неведомой тропой… Но все дороги прямо к Лете ведут тебя на водопой: сквозь рябь бензиновых мозаик, покрытых ряскою людской, плывет, похожий на Мазая, Харон, - с есенинской тоской и шрамами морского волка, что не такое рассекал… И мысль свербит - что, как-то, толка ты в жизни так и не сыскал…

Вот я, с утра, - возьму и выпью, а после – лягу и умру… Чтоб не кричать мне боле выпью в пространство разную муру - весь изойду на пыль и серу, расти на холмике трава…. Жаль – не по мне, а по соседу всплакнет прекрасная вдова (хотя бы, пусть, она и дура) с диор-аддиктным красным ртом… Но цель сейчас: лытдыбр дуо, тут дело, знаете, лифтом... Отходы холостяцкой спальни, мозгов натруженных помет: вот зазвучит маниакальный мой голос, ямбами пахнет – пускай и низменного сорта, про непотребства или баб, - но из какого микрософта растут слова ты знал, когда б… Плюс ко всему - известно точно: ты петушок себе надень – как кюхельбеккерно и тошно под небом тает зимний день - увидишь, выйдя из подъезда... И с этой мыслью в голове ты что-то выпьешь в два присеста, или в один – чего-то две… А дальше - жуй себе баранки, как это исполняю я: внутри - печаль, юани – в банке, и йод в твои собачьи ранки не лечит серость бытия…

Эх, житие – что твой Шумахер: летит все круче с каждым днем... Прошу - не сыпьте соль мне на хер, не бередите водоем души моей, а то накатит, качнется под ногами грунт – и превратится лаунж пати в нерусский беспощадный бунт, где я, разобранный на части, пойду с поникшей головой, - поскольку нету в мире счастья, и вечной жизни половой, - лишь свет с небесного экрана, не освещающий пути ни к вдохновению, ни к храму, и к остановке не пройти…
Вот тут бы, кажется, поверь я, что это видится во сне... Но сверху черные деревья, лежу, как будто на спине: крутнусь направо – прыснет болью, налево – тоже хоть кричи… Уже летят на снедь воронью в халатах белые врачи, а мне - стеклянным взглядом трупа искать на небе тень Творца... Но там лишь Хаббл мертвой лупой глядит в созвездие Тельца.

Мораль у басни - вылил хронос в толчек, и в жизни был ослом: кататься надо не с Хароном, а лапать девушку с веслом... Хотя смазливым был, и прыти хватало сызмальства сполна...
Харон приказывает плыть, и гребет на пушкинском корыте туда, где смерть и cотона.