Принцесса Таматори крадет жемчуг из дворца дракона,

художник Утагава Куниёси (1798 - 1861)

Есть прекрасная легенда о принцессе Таматори о любви девушки и осьминога. Сюжет легенды следующий. Дочь Фудзивара но Каматари была выдана за китайского императора династии Тан, и тот после смерти ее отца послал ее брату Фудзивара но Фухито (Fujiwara no Fuhito, 659-720) три прекрасных подарка. Один из подарков - волшебный жемчуг - был украден во время шторма на пути из Китая в Японию морским драконом. Фудзивара но Фухито отправился на поиски жемчужины, познакомился и женился на красивой девушке, ныряльщице за жемчугом, по имени Ама, которая родила ему сына. Эту девушку в легендах называют также принцесса Таматори (Tamatori). Она поклялась вернуть украденную жемчужину. После многих неудачных попыток дракон и его стражники как-то уснули, убаюканные музыкой, и Аме удалось вернуть жемчужину. Но за ней погнались морские чудовища. Ама разрезала свою грудь, чтобы спрятать жемчужину. Поток крови окрасил воду и помогает ей скрыться. От полученной раны принцесса Таматори умирает, жертвуя собой ради своего мужа Фухито и их сына. Позже эта легенда была переосмыслена, сюжет погони чудовищ за Таматори стал восприниматься по другому, девушка стала то ли жертвой насилия чудовищ, то ли просто любовницей осьминога.

Японский художник Цукиока Ёситоси (1839 - 1892) в своей работе изобразил девушку по имени Киёхимэ (Kiyohime), которая становится змеем-драконом. Это история о том, как японская девушка приняла облик змеи, легенда является напоминанием о возможной расплате за невыполненные обещания. Киёхимэ – девушка, превратившаяся в змею от тоски по своему возлюбленному, который обманул ее. Однажды молодой монах Анчин возвращался из паломничества к храму Кумато в свой монастырь Дожоджи. Он уже слышал звон его колоколов, однако на землю быстро опускались сумерки, и путник решил переночевать в маленькой гостинице. Ее хозяином и владельцем был радушный Киотсугу. Пока монах устраивался на ночлег и читал сутры, его увидала Киехимэ – дочь Киотсугу. Она долго исподтишка наблюдала на незнакомцем, а потом спросила у отца кто этот человек. Киотсугу, решив немного подшутить над дочерью, ответил, что это ее будущий супруг. Простодушная Киехимэ восприняла слова отца всерьез. Ближе к ночи она вошла в комнату, где спал Анчин и тихонько забралась на его ложе. Пробудившемуся монаху она шепнула, что он является ее мужем. Утомленный дорогой Анчин спросонья не слишком возражал, и девушка осталась с ним до утра.

На рассвете, когда Анчин пробудился, он был не склонен придавать случившейся истории слишком много значения. Киехимэ была не очень привлекательна, а монастырские колокола звали его домой. «Куда же ты уходишь, муж мой?», – попыталась остановить его Киехимэ. Анчин же, не желая ее разочаровывать, ответил: «Подожди, я скоро вернусь». Добравшись до монастыря, Анчин возвратился к своим прежним делам монаха и вскоре позабыл про Киехимэ, а та ждала возвращения своего мужа в доме Киотсугу. Прошел год, второй, а затем и третий. В саду распускались и вяли хризантемы, но Анчин не возвращался. Когда Киехимэ поняла, что покинута, тяжелая сжигающая тело злость поднялась к ее горлу. Киехимэ вышла за ворота родного дома и направилась в сторону монастыря Дожоджи. Дорогу ей преградила вспухшая от весенних ливней река Хидака, но Киехимэ превратилась в огромную змею и без труда преодолела эту преграду. Когда Анчин заметил подползающую стенам монастыря гигантскую змею, то сразу вспомнил давнишнее приключение в комнате маленькой гостиницы. В страхе он решил спрятаться и забрался в большой колокол монастыря. Однако Киехимэ в образе змеи нашла это убежище и оплела колокол кольцами своего длинного тела. Огнем кипевшей в ней ненависти Киехимэ расплавила колокол и сожгла прятавшегося в нем монаха. Затем змея-Киехимэ покинула монастырь и канула в быстрых водах реки Хидака. Долгие годы монастырь Дожоджи оставался без колокола. Когда же новый был отлит и доставлен к его стенам, из толпы зевак появилась странно одетая девушка. Приплясывая, она приблизилась к колоколу и вдруг пропала внутри его полости. С тех пор новый колокол никогда не звонил, как все прочие колокола монастырей. Стоило ударить в него, и он начинал выть, словно припоминая о горькой судьбе несчастной Киехимэ.