Раз
Я родился рано утром в субботу в коробке из-под старых сапог. Первой меня – вообще нас всех – нашла маленькая девочка. Накануне ее уложили спать только под угрозой остаться без мультиков и компьютера. Утром она вскочила ни свет ни заря:
– Мама! Папа! Смотрите: целых пять!
– И все разные. От кого же ты, Мурка, таких нагуляла?
Мужчина пах горько, табаком, еще чем-то резким, незнакомым. Женщина – травами. Лучше всех пахла девочка – теплым молоком. Это был запах мамы, запах нашей шерсти, до блеска начищенной ее шершавым языком. Из-за этого запаха мы сразу полюбили рыжую девочку. Мы все ей позволяли: она таскала нас за загривки, катала в игрушечной машине и украшала наши шеи и хвосты чудными бантами.
Жить было интересно. А если залезть в странную штуку в маленькой комнате? Где иногда журчит вода. А что будет, если вскарабкаться на ту штуку, где еда для девочки, мужчины и женщины? Наверное, здорово вздремнуть на большом и мягком, где они спят? А если залезть в штуку, откуда достают другую штуку, которая ездит по полу и очень громко рычит? А если… Мама ужасно нас ругала. Брала зубами за загривок
и уносила обратно в коробку.
Еще мама говорила: это называется туалет. Люди туда делают то же, что мы, только не закапывают, а смывают водой. Как они помечают территорию? Для этого есть двери, закрыто – не суйся. С четырьмя ногами – это стол, на него ставят миски с едой. Запрыгивать сюда нельзя, особенно если только что был там, где люди смывают водой. Мягкое – это диван, самое важное в доме. На нем человек смотрит большую говорящую коробку. Или листает книгу с шуршащими страницами. Или спит. Иногда тут разрешается спать и нам.
А вот это – самое интересное. Когда вы подрастете, сможете запрыгивать сюда сами и смотреть, смотреть, смотреть часами. Вместе со мной. Там видны птицы, деревья, другие мужчины, женщины, девочки. И другие кошки. Они там живут всегда. Сами о себе заботятся, сами себя кормят. Те, у которых нет людей.
Рыжая девочка была первым человеком, которого мы увидели. Она сидела и ждала, когда у нас откроются глаза. Несуразная какая-то. Две лапы длинные, две короткие. Говорит громко. Мяукать не умеет. Мама объяснила: девочка – это котенок мужчины и женщины. У людей редко бывает много котят. И все они ходят на двух лапах, не умеют прыгать, залезать. И не вылизываются, поэтому от них всегда много запахов. Сами они считают, что ничем не пахнут.
Мы научились различать все запахи, которые встречались в доме. Часто мы ложились на человеческую обувь и нюхали внешний мир. Вот кто-то пролил масло. Это бежала большая собака. Женщина ходила туда, где много маленьких человеческих котят, мужчина – на рынок, а еще в то место, где куча запахов, все перемешано – люди, звери, мусор.
Женщина удивлялась:
– Странные какие – нюхают все. Неужели они что-то понимают?
– Что ты, это же звери, у них есть только рефлексы.
– А мне кажется, они знают даже больше, чем мы. – Женщина собирала нас в охапку и несла в коробку.
Однажды ее обувь стала пахнуть чем-то страшным, резким. Это был запах страха и одиночества. С таким мы еще не встречались, поэтому позвали на помощь маму. Она нервно подергала хвостом. Пахло больницей.
Мужчина в тот вечер долго говорил с женщиной за закрытой дверью.
– Мы уже дали им имена. Может, оставим себе? Как-нибудь справимся...
– Что будет, когда они вырастут? Пойми, Лиза, в твоем положении шесть кошек – это исключено. – Он погладил женщину по животу.
Вечером, когда мама в последний раз вылизывала нас всех – серую Мышку, рыжего Котю, трехцветного Пушка, Малыша с белыми лапками и меня, она рассказала, что раньше, когда все коты жили не в домах и у каждого было девять жизней. Они падали и не разбивались, их случайно увозили, а они возвращались, в одной стране им даже молились, как богам. Теперь, говорила мама, все не так. Поэтому мы должны осторожничать. В том мире, откуда человек приносит запахи, слишком много опасностей. Мы не поверили: какие такие опасности? Человек нас будет кормить, у нас будет новый дом. Все будет хорошо.
Утром мы толкались и шумели. Было весело: улица! Мы пойдем на улицу, где другие люди!

Два
Сначала они попробовали отдать нас другим людям сами. Нам завязали на шеях красивые бантики и посадили в большую корзинку, выстланную по дну теплым шарфом, на котором мы спали дома. Вокруг все гремело и топало. Кто-то подходил погладить, кто-то проходил мимо с суровым или грустным лицом. Мы толкались и пищали, а мужчина и женщина переглядывались и качали головами. Я удивлялся: неужели вот этому человеку я совсем не нужен? У него ведь так болит голова – я бы мог ее вылечить. Или вот эта унылая женщина в черном – тут боль совсем другая, глухая и прочная, как стена. Тут бы я мурлыкал и терся о щеку, ловил бы свой хвост, ложился на раскрытые книги и воровал нитки для вязания. А она бы улыбалась мне. Но как я мог рассказать обо всем этом? Я громко мяукал, но люди вообще ничего не понимали.
Мы стояли очень долго, но ни одного из нас не забрали. Мы спустились вниз. Темно, много запахов, вокруг все тряслось, очень громко. Мы испугались – сбились в кучку и тихо запищали. Теперь нам стало понятно, чем пахнут ботинки мужчины. Как только он не боится каждый день бывать в этом страшном месте? Кошки бы ни за что тут не провели и часа.
Когда мы поднялись на улицу, я высунул голову и увидел людей, которые несли в сумках кошек и собак. Где-то я слышал даже птиц. Я испугался еще больше, чем там, внизу. Мужчина и женщина подошли к какому-то странному небритому человеку и просто отдали нас ему. Всех сразу.
– Вы ведь проследите, чтобы они достались хорошим хозяевам? – Мужчина протянул незнакомцу бумажку.
– О да, не волнуйтесь, идите, – новый человек говорил как-то неразборчиво.
Они ушли. А незнакомец, даже не погладив нас, вынул рыжего Котю и показал стоявшей рядом некрасивой, пахнущей потом и грязью женщине:
– Этого оставим. Остальных никто не возьмет. Давай сюда коробку.
Она подала ему картонный ящик, ножницы и какой-то моток. Мужчина сгреб нас, запихнул внутрь, закрыл крышку и начал заматывать. В коробке было слишком тесно, мы царапали стенки и мяукали что было сил. Мужчина сильно встряхнул нас и куда-то бросил. Некоторое время все прыгало и переворачивалось, потом прекратилось. Мышка, Малыш и Пушок не открывали глаза. Было жарко и тяжело дышать, я мяукал все тише и тише и из последних сил продолжал кусать стенки и царапаться.
– Почему люди так сделали? – спросил Малыш. – Почему они не забрали нас домой? Может, это какая-то ошибка, может, сейчас они вернутся?
Но никто не приходил. Сил скрестись больше не было. Я высунул розовый язык. Стало темно и тихо. Я умер.

Три
– Да кого тут искать, все равно все уже сдохли!
Воздух! Воздух и свет! Я попытался замяукать, но услышал только свой хрип. Лапы не слушались. С коробки кто-то снял крышку, и я увидел ветки деревьев, небо и кружащих птиц.
– Смотри: вот этот вроде дышит!
Молодая девушка подхватила меня на руки и начала тереть спину и уши. Она была в резиновых перчатках, от нее пахло животными и больницей. Тот самый страшный запах, с которого все началось! Я почувствовал, как шерсть на моем загривке становится дыбом, и выпустил когти.
– Испугался? Ничего, теперь мы и тебя попробуем пристроить.
Пристроить? Опять пристроить? Я уже знал, что происходит с котами после этих слов, поэтому собрал все силенки и вцепился когтями и зубами в томесто, где заканчивалась перчатка, но еще не начиналась куртка. Девушка вскрикнула и разжала руки. Я вывернулся и пустился наутек.
Я бежал по таким же картонным коробкам, в которых лежали котята: белые, рыжие, серые, совсем маленькие и подросшие. Пахло болотом, грязью и смертью, я бежал и бежал, пока совсем не выдохся. Лапы свело от страха, голода и усталости. Я попил воды из вонючей лужи с разноцветными разводами, спрятался за какой-то трубой, от которой шел пар. И уснул.
Проснувшись, я почувствовал себя немного лучше. Вокруг был лес, а чуть подальше что-то шумело. Значит, мы приехали оттуда. Туда я и пойду.
Мой красивый бант испачкался и съехал набок, в шерсть набились сухие листья, от меня пахло мусором, болел живот, но останавливаться было нельзя – я шел и шел вперед. Я обязательно должен выжить.

Четыре
Я шел очень долго. Лапы болели, язык высох, но мне нужно было дойти до горящих огней: там может найтись еда. Когда я перебегал дорогу, меня чуть не сбила машина, потом кто-то позвал – я не подошел. Вот, наконец, я добрался до каких-то домов и принюхался, чтобы понять, где же тут складывают объедки.
Помойка нашлась, и я зарылся в колбасные очистки и остатки жирных котлет. Было противно, но выбирать не приходилось. Я так увлекся, что не заметил, как два человеческих детеныша подошли сзади, схватили меня за шкирку и куда-то потащили. Я истошно завопил.
– Заткнись, ты, урод. – Один из детенышей ударил меня по спине, морщась от отвращения.
Они затащили меня в подъезд и облили чем-то холодным. Защипало глаза и заболели ранки на коже.
– Зажигалку давай!
Этого слова я не знал. Но ничего хорошего от человека ждать было нельзя, поэтому я закричал еще сильнее. Где-то далеко я услышал мужской голос:
– Эй, а ну бросьте его, паршивцы! Руки вам оторву!
Детеныши бросили меня на ступеньки и быстро понеслись вниз по лестнице. Я сделал лужу прямо там, где меня оставили. Лежал в этой луже и дрожал. Мяукать и убегать я уже не мог. Мужчина подошел, нагнулся, взял меня на руки и унес в свой дом:– Смотри, кого я тебе принес! Опять соседские изверги пытались живой факел устроить – этого хоть спасти удалось. Прошлый-то умер, не успел я.
Мужчина жил вдвоем с мамой – очень больной и грустной женщиной. Иногда меня пускали в ее комнату – я вертелся волчком на ее одеяле и подпрыгивал на задних лапах. Тогда мама улыбалась мне. Но скоро она умерла. Мужчина очень переживал. Он говорил мне, что я теперь не заморыш дворовый, а большой, красивый кот. Что я его единственный друг. Он никогда не играл со мной, не гладил. Но я понимал: он меня любит.
Изредка к мужчине приходили гости. Иногда оставались какие-то женщины. Я выходил поздороваться, рассмотреть, обнюхать протянутую для приветствия руку. Но не мурлыкал. Говорил только хриплое ммммяу, да и то не всем.
– Вырастил сурового кошачьего близнеца, – улыбались люди.
По обрывкам бесед я понял, что мужчину часто предавали. Он не верил людям, не хотел быть с кем-то рядом.
– Надо же, а кота принял! Бывает ведь, – качали головами гости.

Пять
Я сидел на открытой форточке и следил за наглой жирной вороной, которая каждый день прилетала на наш с Человеком балкон. Она делала это назло, я точно знал. Я пытался гипнотизировать ее своими зелеными глазами.
– Поймяу! Я ее поймяу! – Я прыгнул за вороной. Прямо под окном на втором этаже висела железная коробка. Я больно ударился о нее правой задней ногой, перекувырнулся и шмякнулся на землю.
Было очень плохо. Есть не хотелось, от любого резкого запаха тошнило. Я с трудом открывал глаза. Даже не мог мяукать – только тихо мурлыкал. Несколько часов я пролежал на земле, потом Человек меня нашел, поднял и куда-то повез.
– Зачем вам нужен инвалид? – ворчал водитель. – Усыпите его и заведите себе хорошего породистого кота.
Меня вынули из машины и понесли туда, где пахло, как от перчаток девушки, подобравшей меня на кладбище котят.
– Я не смогу ухаживать за инвалидом, – сказал Человек, – редко бываю дома. Да и коту не будет в радость жизнь без задней лапы. Зачем обрекать животное на страдания? Знаете, как я его подобрал? Его сжечь хотели. Пять лет назад это было. Еще жить бы да жить коту… Вы уж не делайте ему больно. Пусть он просто уснет.
Я усну? Просто усну? Как же так, ведь я жив. Мне надо поймать ворону. Я хочу домой, обратно, я не хочу засыпать! Эй, Человек, почему ты не понимаешь меня? Я же твой друг!
Он почесал меня за ухом, где шерсть была перепачкана запекшейся кровью. Я не мог открыть рот из-за выбитых зубов, поэтому лишь тихонько замурчал. Думал, он меня поймет.
Но он все равно ушел.
Доктор вздохнул, пощупал мои бока и выпустил из шприца в воздух тоненькую прозрачную струйку.
Я закрыл глаза.

Шесть
– Ну, вот и он. Забирайте. Лапка скоро заживет, ушибы почти прошли. Есть ему, правда, можно только жидкое – зубов осталось немного. Но это ерунда – с его-то биографией.
Оказывается, иногда принесенных на усыпление зверей ветеринар не убивает. Иногда – это когда он уверен, что животное будет жить и сможет найти себе новый дом.
Я быстро научился ходить, даже стал бегать на трех лапах. В квартире, куда попал после больницы, я познакомился с разными животными. Часть из них – хозяева, они были тут всегда и останутся всегда. А часть скоро разъедется по другим домам.
Тут есть слепая белая кошечка, которая когда-то жила в школьной раздевалке. Как-то получивший двойку ученик выместил на ней обиду – выколол циркулем глаза. Есть котик-подросток, на которого натравили бойцового пса. Пес сломал ему две лапы и откусил ухо, прежде чем успели вмешаться прохожие. Есть кошка, которую, как и меня, принесли к ветеринару усыплять: хозяева переезжали в другой город и решили не брать ее с собой.
Скоро меня отнесут в другой дом – будущие хозяева уже приходили сюда знакомиться со мной. Кажется, мы сможем подружиться. Надеюсь, больше со мной ничего не случится.
Говорят, раньше у кошек было девять жизней и всего одна смерть. А теперь девять смертей.
И только одна жизнь.

Жестокость на грани фантастики
Комментарий волонтера
В детстве многие были живодерами, сами того не подозревая. Дворовые мальчишки учили проверять зверя на лишай так: берешь за шкирку и кидаешь вверх ровно 30 раз. Если мяукает – болен. Конечно, это была глупость. Но пока родители не подарили кота вместе с книжкой о том, как за ним ухаживать, мы вот таким кошмарным способом проверяли животных.
Издевательства взрослых людей куда изощреннее: с виду милые бабушки и дедушки на Птичьем рынке обещают отдать питомцев в хорошие руки, но, получив деньги за услугу, сажают их в коробку, заматывают скотчем и выбрасывают.
Моего первого кота я забрала у женщины, которая грозилась (и это была не шутка) продать его на деликатесы во вьетнамский ресторан. А в переходах метро повсюду встречаются молодые люди с крохотными пушистыми зверьками и объявлением типа «помогите на корм». Через пару дней эти ребята, собрав достаточно денег, выбросят плачущих котят на ближайшую помойку или в подвал.
Я не знаю, что заставляет так поступать. Наверное, этих людей никто и никогда не любил.

Отсюда: http://tetya.beon.ru/6717-758-chitat-vsem-ne-po-lenitis.zhtml