Почему?....

на Яндекс.Фотках

Почему нам отмерено жизни чудовищно мало,
И за что мы умеем её так легко не ценить,-
Проживаем чужую любовь по пустым сериалам
И теряем под яркой звездой путеводную нить?

Почему не умеем пожить за тепло поцелуя
И полцарстсва отдать за один только ласковый взгляд?
Почему мы не плачем, от горькой потери тоскуя,
И зачем, забегая вперёд, не посмотрим назад?

Почему мы не видим весной перелётную птицу,
Почему нам не нужен её долгожданный прилёт?
Почему мы не смотрим в глаза перед тем, как проститься?
Почему мы не верим тому, кто нас преданно ждёт?

Почему не читаем стихи нашим самым любимым?
Пусть чужие стихи, но пускай со слезой на щеке.
Почему от себя убегаем, собою гонимы,
Оставляя свой след неглубокий на зыбком песке?

Для чего признаёмся в любви так нелепо - украдкой
И зачем так боимся касания нежной руки?
Почему нам бывает порой так немыслимо гадко
За бездушность и холод красивой и ровной строки?

Отчего упиваемся болью потерь и ошибок
И меняем на пышные фразы святые слова?
Отчего мы не чувствуем света красивых улыбок,
И зачем нам рассвет и закат, и земля, и трава?

Почему нарезаем судьбу на прозрачные дольки,
Хоть заранее знаем - от этой судьбы не уйти?.....
Мы живём вековое мгновенье...мгновенье, и только,
  И в мгновенье теряем себя на коротком пути.

Нет, мне ни в чем не надо половины!

Нет, мне ни в чем не надо половины!

Нет, мне ни в чем не надо половины!
Мне – дай все небо! Землю всю положь!
Моря и реки, горные лавины
Мои – не соглашаюсь на дележ!

Нет, жизнь, меня ты не заластишь частью.
Все полностью! Мне это по плечу!
Я не хочу ни половины счастья,
Ни половины горя не хочу!

Хочу лишь половину той подушки,
Где, бережно прижатое к щеке,
Беспомощной звездой, звездой падучей
Кольцо мерцает на твоей руке.

Евгений Евтушенко

Дальняя родственница Евгений Евтушенко

Есть родственницы дальние — 
  почти 
для нас несуществующие, что ли, 
но вдруг нагрянут, 
  словно призрак боли, 
которым мы безбольность предпочли. 
Я как-то был на званом выпивоне, 
а поточней сказать — 
  на выбивоне 
болезнетворных мыслей из голов 
под нежное внушенье: 
  «Будь здоров!» 
В гостях был некий лондонский продюсер, 
по мнению общественному, — 
  Дуся, 
который шпилек в душу не вонзал, 
а родственно и чавкал и «врезал». 
И вдруг — звонок... 
  Едва очки просунув, 
в дверях застряло — нечто — 
  всё из сумок 
в руках, и на горбу, и на груди — 
под родственное: 
  «Что ж стоишь, входи!» 
У гостьи — 
у очкастенькой старушки 
с плеча свисали на бечёвке сушки, 
наверно, 
  не вошедшие никак 
ни в сумку, 
  ни в брезентовый рюкзак. 
Исторгли сумки, 
  рухнув, 
  мёрзлый звон. 
«Мне б до утра, 
  а сумки — на балкон». 
Ворча: 
  «Ох, наша сумчатая Русь...» — 
хозяйка с неохотой дверь прикрыла. 
«Знакомьтесь, 
  моя тётя — 
  Марь Кириллна. 
Или, как я привыкла, — 
  тёть Марусь». 
Хозяйке было чуть не по себе. 
Она шепнула, 
  локоть мой сжимая: 
«Да не родная тётка, 
  а седьмая, 
как говорят, 
  вода на киселе». 
Шёл разговор в глобальных облаках 
о феллинизмах 
  и о копполизмах, 
а тёть Марусь вошла 
  тиха, как призрак, 
в своих крестьянских вежливых носках. 
С косичками серебряным узлом 
присела чинно, 
  не касаясь рюмки, 
и сумками оттянутые руки 
украдкой растирала под столом. 
Глядела с любопытством, 
  а не вчуже, 
и вовсе не старушечье — 
  девчушье 
синело из-под треснувших очков 
с лукавым простодушьем васильков. 
Её в старуху 
  сумки превратили — 
колдуньи на клеёнке, 
  дерматине, 
как будто в современной сказке злой, 
но — сумки с плеч, 
  и старость всю — долой. 
Продюсера за лацканы беря, 
мосфильмовец уже гудел могуче: 
«Что ваш Феллини 
  или Бертолуччи? 
Отчаянье сплошное... 
  Где борьба?» 
Заёрзал переводчик, 
  засопел: 
«Отчаянье — ну как оно на инглиш?» 
А гостья вдруг подвинулась поближе 
и подсказала шёпотом: 
  «Despair!..» 
Компания была потрясена 
при этом неожиданном открытье, 
как будто вся Советская страна 
заговорила разом на санскрите. 
«Ну и вода пошла на киселе...» — 
подумал я, 
  а гостья пояснила: 
«Английский я преподаю в Орле. 
Переводила Юджина О'Нила...» 
«Вот вы из сердца, 
  так сказать, 
  Руси, — 
мосфильмовец взрычал, — 
  вам, для примера, 
какая польза с этого «диспера»?» 
Хозяйка прервала: 
  «Ты закуси...» 
Но, соблюдая сдержанную честь, 
сказала гостья, 
  брови сдвинув строже: 
«Ну что же, 
  я отчаивалась тоже. 
А вот учу... 
  Надеюсь, польза есть...» 
«Вы что-то к нам так редко, 
  тёть Марусь...» — 
хозяйка исправляться стала лихо, 
а гостья усмехнулась: 
  «Я — трусиха... 
Приду, 
  а на звонок нажать боюсь». 
У гостя что-то на пол пролилось, 
но переводчик был благоразумен, 
и нежно объяснил он: 
  «This old woman 
from famous city of risak's orlov's» *. 
«Вас, очевидно, память подвела... — 
вздохнула гостья сдержанно и здраво. — 
Названье это — 
  от конюшен графа 
Орлова... 
  не от города Орла...» 
Хозяйка гостю подала пирог свой, 
сияя:
  «This is russian pirojok!» ** — 
и взгляд несостоявшейся Перовской 
из-под бровей старушки всех прожёг, 
как будто бы на высший свет московский 
взглянул народовольческий кружок. 
И разночинцы в молодых бородках 
и с васильками на косоворотках 
сурово встали за её спиной 
безмолвно вопрошающей виной. 
Старушка стала девочкой-подростком, 
как будто изнутри её вот-вот, 
страницы сжав, 
  закапанные воском, 
Некрасова курсисточка прочтёт. 
О, господи, 
  а в очереди сумрачной 
сумел бы я узнать среди ругни 
в старушке этой, 
  неповинно сумчатой, 
учительницу — 
  мать всея Руси? 
Пусть примут все архангелы в святые, 
трубя над нами в судных облаках, 
тебя, 
  интеллигенция России, 
с трагическими сумками в руках. 
Мне каждая авоська руки жжёт. 
Провинций нет. 
  Рассыпан бог по лицам. 
Есть личности, 
  подобные столицам. 
Провинция — 
  всё то, что жрёт и лжёт. 
И будто бы в крыле моём дробинка, 
ты жжёшь меня, российская глубинка, 
и, впившись в мои перья глубоко, 
не дашь взлететь 
  преступно высоко... 
...Я выбежал на улицу. 
  Я был 
растерян перед бьющим в душу снегом, 
как будто перед воющим набегом 
каких-то непонятных белых сил. 
Пурга рвала пространство всё на лоскуты 
и усмехалось небо свысока, 
и никакого не было орловского, 
чтобы на нём уехать, 
  рысака. 
Как погляжу 
  старушке той в глаза 
я — 
  разночинец атомного века? 
Вместит 
  какая в мире дискотека 
всех призраков России голоса? 
И я шептал в смертельном одичании: 
«Отчаялся и я — 
  всё занесло, 
но, может, лучше честное отчаянье, 
чем лженадежды — 
  трусов ремесло? 
Я сбит с копыт, 
  и всё в глазах качается, 
и друга нет, 
  и не найти отца. 
Имею право наконец отчаяться, 
имею право 
  не надеяться?» 
Но что-то васильковое синело, 
когда я шёл 
  и сквозь пургу хрипел 
забытым дальним родственником неба: 
«Despair. — 
  И снег выплевывал: 
  Despair...» 
Я с неба, 
  непроглядного такого 
не слышал слова божьего мужского, 
а женское живое слово божье: 
«Ну что же, 
  я отчаивалась тоже...» 
И вдруг пронзило раз и навсегда: 
отчаянье — 
  не главная беда. 
Есть вещи поотчаяньей отчаянья — 
душа, 
  что неспособна на оттаянье, 
и значит, не душа, 
  а просто склад 
всех лженадежд, 
  в которых только яд. 
Все милые улыбочки надеты 
на лженадежды, 
  прячущие суть. 
Отчаянье — 
  застенчивость надежды, 
когда она боится обмануть 
надеющихся, 
  что когда-нибудь... 

Так вот какие были пироги 
испечены 
  старушкой той непростенькой, 
когда она забытой дальней родственницей 
внезапно появилась из пурги. 
Как страшно, 
  если, призрачно устроясь, 
привыкли мы считать навеселе 
забытой дальней родственницей — 
  совесть, 
и честь — 
  седьмой водой на киселе. 
Как страшно, если ночью засугробленной, 
от нас непоправимо далека, 
забытой дальней родственницей Родина 
дотронуться боится до звонка... 

1984 
* «Из знаменитого города орловских рысаков» (англ.).
** «Это русский пирожок» (англ.).
 

Любите тех, кто рядом с вами! Помните — каждый миг может стать последним!

Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей. У каждого — свой тайный личный мир. Есть в мире этом самый лучший миг. Есть в мире этом самый страшный час, но это все неведомо для нас. И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой… Все это забирает он с собой. Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит все равно! Таков закон безжалостной игры. Не люди умирают, а миры. Людей мы помним, грешных и земных. А что мы знали, в сущности, о них? Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная все, не знаем ничего. Уходят люди… Их не возвратить. Их тайные миры не возродить. И каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать. Евгений Евтушенко Фотограф Lilyana Karadjova

Не исчезай

 

Евгений Евтушенко. Ничто не сходит с рук...



Евгений Евтушенко
(р. 1933 г.)

* * *
Ничто не сходит с рук:
ни самый малый крюк
с дарованной дороги,
ни бремя пустяков,
ни дружба тех волков,
которые двуноги.
Ничто не сходит с рук:
ни ложный жест, ни звук
ведь фальшь опасна эхом,
ни жадность до деньги,
ни хитрые шаги,
чреватые успехом.
Ничто не сходит с рук:
ни позабытый друг,
с которым неудобно,
ни кроха-муравей,
подошвою твоей
раздавленный беззлобно.
Таков проклятый круг:
ничто не сходит с рук,
а если даже сходит,
ничто не задарма,
и человек с ума
сам незаметно сходит...

1972

Гуманней не твердить «люблю...», когда ты любишь...

на Яндекс.Фотках

Станислав Лемешкин - Потерянные Крылья

Я разлюбил тебя... Банальная развязка.
Банальная, как жизнь, банальная, как смерть.
Я оборву струну жестокого романса,
гитару пополам — к чему ломать комедь!

    Лишь не понять щенку — лохматому уродцу,
чего ты так мудришь, чего я так мудрю.
Его впущу к себе — он в дверь твою скребется,
  а впустишь ты его — скребется в дверь мою.

Читать далее...

Не понимать друг друга страшно ...

Не понимать друг друга страшно - не понимать и обнимать, и все же, как это ни странно, но так же страшно, так же страшно во всем друг друга понимать. Тем и другим себя мы раним. И, наделен познаньем ранним, я душу нежную твою не оскорблю непониманьем и пониманьем не убью. Евгений Евтушенко

Кому кого благодарить

Это стихотворение Евгений Евтушенко написал почти полвека назад. Я прочла его впервые совсем недавно и... зацепило. Не могу не поделиться, други мои.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Она сказала: "Он уже уснул", -
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.

Мы с ней не говорили про любовь.
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук "р", как виноградину, катая
за белою оградою зубов.

"А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою. И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг - я снова женщина. Смешно..."

Быть благодарным - это был мой долг.
Ища защиты в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.

Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала,
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.

Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!

Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.

Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины - почти что мужиками.

О Господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!

Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине, - мой Бог! -
чтоб мы ее за Женщину считали.

1968г. Е.Евтушенко

Как любимую сделать счастливой?

.

....под невыплакавшейся ивой

я задумался на берегу,

как любимую сделать счастливой?

Может, этого я не могу?

Мало ей и детей,и достатка, жалких вылазок в гости,в кино,

Сам я нужен ей-весь, без остатка, а я весь-из остатков давно.

Под эпоху я плечи подставил, так, что их обдирало сучье,

а любимой плеча не оставил, чтобы выплакалась в плечо.

Не цветы им даря, а морщины, возложив на любимых весь быт,

воровски изменяют мужчины, а любимые лишь от обид.

Как любимую сделать счастливой? С чем к ногам ее приволокусь?

Если жизнь преподнес ей червивой, Даже только на первый надкус?

Что за радость - любимых так часто обижать ни за что ни про что?

Как любимую сделать несчастной - Знают все,

.... Как счастливой - никто....

 

Евгений Евтушенко

Воздух пьяный - нет спасения, с ног сбивают два глотка.

Вероника Тушнова "Вчерашний дожь..."

ТВОЙ ВРАГ.

С любым из нас случалось и случится...
Как это будет, знаю наперед:
он другом назовется, постучится,
в твою судьбу на цыпочках войдет...
Старик с академическим величьем
или девчонка с хитрым блеском глаз -
я не берусь сказать, в каком обличье
он предпочтет явиться в этот раз.
Он явится, когда ты будешь в горе,
когда увидишь, как непросто жить,
чтобы тебе в сердечном разговоре
наипростейший выход предложить.
Он будет снисходительно-участлив
и, выслушав твой сбивчивый рассказ,
с улыбкой скажет:
- Разве в этом счастье?
Да и к тому же любят-то не раз!
Да и к тому же очень под вопросом
само существование любви:
ведь за весной идут другие весны
и новое волнение в крови!
А важно что?
Солидный муж и дети,
чтобы хозяйство и достаток в дом...
Обман? Ну что ж, так все живут не свете,
и что предосудительного в том?
Он объяснит, что жизнь груба, жестока,
что время бросит всякий детский вздор,
и вообще не залетать высоко,
и вообще, зачем наперекор?
Я помню все.
Я слышу вновь как будто.
И мне, признаюсь, страшно потому,
что я сама - на час или минуту -
но все-таки поверила ему!
Да, да, к тебе он постучится тоже,
он пустит в ход улыбку, ласку, лесть...
Не верь ему, он жалок и ничтожен,
не верь ему, любовь на свете есть.
Единственная - в счастье и в печали,
в болезни и здравии - одна,
такая же в конце, как и в начале,
которой даже старость не страшна!
Не на песке построенное зданье,
не выдумка досужая, она -
пожизненное первое свиданье,
сто тысяч раз встающая волна.
Я не гадалка, я судьбы не знаю,
как будешь жить - смеясь или скорбя?
Но все равно всем сердцем заклинаю:
не позволяй обманывать себя!
Любовь, не знающая увяданья,
любовь, с которою несовместима ложь...
Верь, слышишь, верь в ее существованье,
я обещаю,- ты ее найдешь.

В. Тушнова

А ведь могло бы статься так

А ведь могло бы статься так,
Что оба,
Друг другу предназначены судьбой,
Мы жизнь бок о бок
Прожили до гроба
И никогда б не встретились с тобой.
В троллейбусе порой сидели б рядом,
В киоске покупали бы цветы,
Едва отметив мимолётным взглядом
Единственно любимые черты.

Чуть тяготясь весенними ночами,
Слегка грустя о чём-то при луне,
Мы честно бы знакомым отвечали,
Что да, мы в жизни счастливы вполне.
От многих я слыхала речи эти,
Сама так отвечала, не таю,
Пока любовь не встретила на свете
Единственно возможную -
Твою!

Улыбка, что-ли, сделалась иною,
Или в глазах прибавилось огня,
Но только счастлива ли я с тобою? -
Никто с тех пор не спрашивал меня.

В. Тушнова

...фото из инета...

А может быть, останусь жить?

А может быть, останусь жить?
Как знать, как знать?
И буду с радостью дружить?
Как знать, как знать?
А может быть, мой черный час
не так уж плох?
Еще в запасе счастья часть,
щепотка крох...
Еще осталось: ночь, мороз,
снегов моря
и безнадежное до слез —
«Любимая!».
И этот свет, на краткий миг,
в твоем лице,
как будто не лицо, а лик
в святом венце.
И в три окна, в сугробах, дом —
леса кругом,
когда февраль, как белый зверь,
скребется в дверь...
Еще в той лампе фитилек
тобой зажжен,
как желтый жалкий мотылек,
трепещет он...
Как ночь души моей грозна,
что делать с ней?
О, честные твои глаза
куда честней!
О, добрые твои глаза
и, словно плеть,
слова, когда потом нельзя
ни спать, ни петь.
. . . . . . . . . . . . . . .
Чуть-чуть бы счастья наскрести,
чтобы суметь
себя спасти, тебя спасти,
не умереть!

автор Вероника Тушнова

Так было, так будет в любом испытанье


Так было, так будет
в любом испытанье:
кончаются силы,
в глазах потемнело,
уже исступленье,
смятенье,
метанье,
свинцовою тяжестью
смятое тело.
Уже задыхается сердце слепое,
колотится бешено и бестолково
и вырваться хочет
ценою любою,
и нету опасней
мгновенья такого.
Бороться так трудно,
а сдаться так просто,
упасть и молчать,
без движения лежа...
Они ж не бездонны -
запасы упорства...
Но дальше-то,
дальше-то,
дальше-то что же?
Как долго мои испытания длятся,
уже непосильно борение это...
Но если мне сдаться,
так с жизнью расстаться,
и рада бы выбрать,
да выбора нету!
Считаю не на километры - на метры,
считаю уже не на дни - на минуты...
И вдруг полегчало!
Сперва неприметно.
Но сразу в глазах посветлело
как будто!
Уже не похожее на трепыханье
упругое чувствую
сердцебиенье...
И, значит, спасенье -
второе дыханье.
Второе дыханье.
Второе рожденье!

Вероника Тушнова

Людские души.

ВЕРОНИКА ТУШНОВА

Людские души - души разные,
не перечислить их, не счесть.
Есть злые, добрые и праздные,
и грозовые души есть.

Иная в силе не нуждается,
ее дыханием коснись -
и в ней чистейший звук рождается,
распространяясь вдаль и ввысь.

Другая хмуро-неотзывчива,
другая каменно-глуха
для света звезд,
для пенья птичьего,
для музыки
и для стиха.

Она почти недосягаема,
пока не вторгнутся к нее
любви тревога и отчаянье,
сердечной боли острие.

Смятенная и беззащитная,
она очнется,
и тогда
сама по-птичьи закричит она
и засияет, как звезда.
1960

Без заголовка

.Не боюсь, что ты меня оставишь Для какой-то женщины другой, А боюсь я, Что однажды станешь Ты таким же, Как любой другой. И пойму я,что одна в пустыне- В городе огнями залитом, И пойму, что нет тебя отныне Ни на этом свете, Ни на том. Автор Вероника Тушнова.

НЕ ОТРЕКАЮТСЯ ЛЮБЯ...

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.

Вероника Тушнова

Молодость...Старость....

Молодость...Старость...

Привычно, знакомо,

А я бы делила  жизнь по-другому :

я на две бы части её  делила,

на то,что будет,

и то,что было.

Ведь жизнь измеряют -

знаете сами -

когда годами,

когда часами.

Знаете сами -

лет пять или десять

минуте случается перевесить.

Я не вздыхаю :

о, где ты, юность!

Не восклицаю:

ах, скоро старость!

Я жизни вопрос задаю, волнуясь:

что у тебя для меня осталось?

Припоминаю я все, что было,

жизнь пересматриваю сначала,

как беспощадно меня учила,

какие подарки порой вручала.

Знала я счастье,

не знала покоя,

знала страданья,

не знала скуки.

С детства открылось мне,

что такое

непоправимость вечной разлуки.

Руки мои красивыми были,

нежными были,

сильными стали.

Настежь я сердце свое раскрыла

людскому счастью,

людской печали.

Я улыбалась и плакала с ними,

стала мудрее

и непримирей,

мягче я стала,

тверже я стала,

лгать и завидовать перестала.

Молодость - сила.

Старость - усталость.

Думаю -

сила

в запасе

осталась!

 

ВЕРОНИКА ТУШНОВА