Господи, разве можно так любить?

А если можно, то зачем?

Зачем так распинать себя?

Ломать, скорбеть и тосковать,

Зачем дышать мгновеньем?

Ответа ждать от ветра?

Не уж-то я любить так должен

Ту, что лишь играет мною,

Обожая и мною похваляясь?

Ту лишь, что пьет меня,

Как сладкое вино;

И осушив бокал, бросает вон

Нещадно разбивая о пол

Мою хрустальную натуру?

О, Боже, как терпеть мне эту боль,

И как мириться с этой одержимостью,

С которой уж давно смирился я?

Как жить, когда и жизни свет померк,

Когда бесцветным стал мой век?

Когда лишился своей воли,

И в ней лишь вижу смысл?

Когда себя изгнал, ее впустив,

И одержимость ей во мне лишь правит?

Когда оставив принципы свои,

Отрекся я себя, желая в ней найтись?

Что делать мне и жить как дальше?

Ни смысла, ни идей, ни бытия,

Ни радости, ни скорби, ни красоты иной,

Ни утешенья, ни сна, ни смерти,

Я без нее не чаю.

Лищился я всего, все принеся любви той в жертву,

Что лишь смирение во мне открыла.

Одно смирение, ведь гордостью ее не взять,

Тщеславием не достигнуть и силой не достать.

Боялся я сойти с ума,

От это вот любви,

И все-таки сошел,

Достигнув дна и пустоту ее нащупав.

Всего лишившись и ничего не получив,

Ни сострадания, ни сочивствия,

Ни понимания.

Остался я один оставлен всеми,

Как мертвец, я в одиноком поле,

И под палящим солнцем издыхал.

И там обрел покой, раскаявшись вполне,

И встретил красоту иную.

Цветок пустыни, который одиноко рос,

Но полон сил был и сока жизни.

Росток, что из сухой земли прозяб,

Но потушил во мне остаток страсти.

И мне он даровал успокоенье,

И в нем благоуханье неземное;

Вблизи его почил я,

И там же погребен.