Анне Герман было отпущено судьбой всего 46 лет.

Её голос, который многие называли ангельским, разительно контрастировал с теми страданиями, которые ей пришлось пережить. Песни, исполненные Анной Герман, заставляли плакать зрителей, провожавших и встречавших её часовыми аплодисментами.

Ею гордились все поляки, принимая «за свою», но она не была полькой по происхождению. Анна появилась на свет в 1936 году в узбекском городе Ургенч. Ее предки были выходцами из Германии и Голландии, перебравшимися в Россию во времена Екатерины II.

Родителей Анны помотало по Советскому Союзу. И в какой-то момент её мама, Ирма Мартенс, оказалась на одном из нефтяных промыслов Узбекистана, где познакомилась с ей отцом, Евгением Германом. Случилось маленькое чудо. За тысячи километров от Германии и Голландии встретились два человека, которые имели голландские и немецкие корни. Между собой они общались исключительно на немецком языке.
Любовь была не просто настоящей. Она была всеохватывающей. Эти люди боготворили друг друга, и появление дочери было для них настоящим счастьем. Но…

Анне не было и двух лет, когда отец был арестован.
Немецкая фамилия Herrman — была достаточным основанием для приговора «десять лет без права переписки», который на деле означал «расстрел». Обвинение? — «Шпионаж»!  

Подписывайтесь на наш телеграм канал https://t.me/newrezumeorg

Ирма вполне могла быть арестована, как жена врага народа
— Мама, собирайся! Мы уезжаем! — собирая чемоданы, бросила она бабушке Анны Герман
И, опасаясь ареста, суда и расстрела, несчастная женщина, утратившая самого любимого человека на свете, переезжала с места на место непрерывно, прислушиваясь вместе с маленькой дочкой к шагам на лестнице. Зная, что рука НКВД может добраться и до нее.
Они объездили почти всю Среднюю Азию, отчаянно нуждаясь, не имея средств к существованию, постоянной крыши над головой. В 1943 году Анна пошла в школу. В этот момент они с матерью находились в Киргизии.

Их положение было настолько катастрофично, что Ирма даже не могла приобрести для дочери обувь.

Под ноги Анны мать подкладывала обычные деревянные дощечки, а сверху перематывала их тряпками.
Получались «шлёры» — разновидность сабо. При ходьбе они издавали резкий звук, вызывающий смех окружавших Анну ребят. И этот грохот деревянной обуви, сопровождаемый восторженными гиканьем киргизской ребятни, был одним из самых ярких, странных и страшных воспоминаний юной немки Анны Герман.

Шла война. Ирме и Анне Герман приходилось под страхом ареста и передачи малышки в дом для детей врагов народа, скрывать свою национальную идентичность. В 1942 году, путая следы, Ирма заключила фиктивный брак с поляком, который по одним данным погиб на фронте, по другим — вскоре расстались, чтобы больше не встретиться никогда, так как ни намёка на супружеские отношения в этом браке не было.

Дома Ирма и Анна разговаривали на немецком языке. Но как-то раз Анна случайно произнесла несколько слов на родном языке на улице, забыв, что её могут услышать люди.

Ирма быстро присела перед ней и пристально посмотрела дочери в глаза:
— Никогда, слышишь? Никогда не говори со мной на немецком, когда мы на улице, — зашептала она на русском языке. — Только когда мы вдвоём. Слышишь? Только, если мы вдвоём!
Испуг в глазах дочери сменился пониманием, она обняла Ирму руками за шею и зарыдала, осознавая, что, возможно, её неосторожность едва не стала причиной беды.  

Опасения Ирмы были оправданы. Вокруг находились люди, которые получали похоронки на своих отцов, братьев, сыновей и мужей. Что стоило им, услышав и распознав немецкую речь, расправиться с постаревшей за время скитаний Ирмой и белокурой Анной, внешность которой выдавало происхождение «истинной арийки».
— Я обещаю, мамочка, я обещаю, - шептала она.

Но однажды…  

Весной 45-го года вернувшийся с фронта советский солдат увидел на улице эту белокурую девчушку и, на радостях, подхватил её на руки:
— Победа, дочка! Ты слышишь? Победа!
И Аня, от неожиданности забыв своё обещание, данное маме, произнесла:
— Wir haben gewonnen? — что в переводе на русский означало «Мы победили?!»
Солдат опустил девчонку на землю. Несколько секунд внимательно вглядывался в её глаза, а затем настороженно спросил:
— Ты что… немка?
Сердце Анны сжалось от ужаса. Но, всё ещё не отдавая себе отчёта в происходящем, она ответила:
— Ja…
Солдат ошарашено снял пилотку и вытер ею вспотевший от жары лоб.
— Иди-ка ты, дочка, домой, — наконец, сказал он, а затем огляделся. — Только не говори больше никому, что ты немка.
Анна всегда вспоминала о своём советском детстве, как о счастливом периоде жизни. Она любила ташкентский рынок, запах фруктов и свежеиспечённых лепёшек, царивший там. А Ирма, непрерывно опасавшаяся ареста, чувствовала себя глубоко несчастной. Она мечтала покинуть Советский Союз.

Помог фиктивный брак

Ирма, давно не получавшая никаких вестей от мужа-поляка, перебралась по окончании войны в практически уничтоженную бомбёжками Польшу. Возвращение в Восточную Европу не сулило им ничего хорошего. Жить пришлось в нечеловеческих условиях до той поры, пока им не удалось уехать во Вроцлав.

Вокруг Анны были люди, говорившие на совершенно чуждом для неё польском языке.
«Как же она пойдёт в школу?»
Как будет учиться среди поляков? Эти вопросы не давали уснуть Ирме, грезившей возвращением на свою историческую родину, в Германию, о чем, разумеется, не могло идти и речи.

И вдруг… она услышала, как Анна повторяет польские слова. И говорит их практически неотличимо от местных жителей. Как настоящая полька!
Что за чудо? Помог абсолютный музыкальный слух Анны. В школе она прекрасно успевала изучать все предметы наряду с польскими ребятами, но…

«Жираф»

Началась травля. Причиной её было не столько немецкое происхождение, сколько высокий рост девчонки. Спустя годы, когда Анна достигла международного признания, она с улыбкой смотрела с высока не в переносном, а в прямом смысле слова, даже на многих рослых мужчин. Но уже в детстве она выделялась среди сверстников, которые не упускали случая уязвить и оскорбить её. Анна плакала, не понимая, почему другие дети издеваются над ней. Ирма не выдержала и перевела её в другую школу.
Всё плохое рано или поздно заканчивается. И обучение в школе вымахавшей до 184 см девчонки подходило к концу. Её не покидала выпестованная на уроках рисования мечта стать художницей. Однако Ирма, вспоминая их голодные годы, понимала, что в социалистической Польше необходимо иметь «реальную профессию», которая сможет прокормить её дочь, случись вдруг опять война. 

Документы из художественного колледжа пришлось забрать. В моду входила профессия геологов и… Анна чуть было не посвятила жизнь поиску полезных ископаемых, ступив на эту стезю и начав обучение на геологическом факультете.

«Ты никогда не думала стать певицей?»

В ходе одной из геологических вылазок студентов-практикантов, Аня удобно устроилась с подругами в стоге сена, где компания молодых девчат спряталась от проливного дождя.

— Кто споёт? — в шутку спросила подруга.              

И… Анна запела. Когда она допела последние слова польской лирической песни, обратила внимание, что вокруг стояла пронзительная тишина, насторожившая её.

— Аня, ты никогда не думала стать певицей? — шёпотом спросила девушку её подруга. Она лишь рассмеялась в ответ.
Впервые голос Анны Герман звучал во Вроцлавском соборе

На обряде бракосочетания в те годы было принято исполнять «Аве Мария». И девушка, которая должна была вскоре сочетаться узами брака, попросила подругу с чудесным серебряным голосом сходить вместе с ней в собор, чтобы испросить разрешения священнослужителей спеть для неё на свадьбе великое произведение Шуберта.
В соборе поинтересовались профессией Анны и, узнав, что она всего лишь студентка геологического факультета, воспротивились этой идее.
— Я вас очень прошу, послушайте ее! — отчаявшись, упрашивала подруга местного органиста.
— У вас пять минут! Только пять минут!
И Анна запела

Её чистый голос заполнил собой пространство собора, а подруга победоносно взглянула на органиста и заметила, как он переменился в лице. Анна пела без аккомпанемента, потому что растерянный церковный музыкант не мог играть. Мешала дрожь в руках, которые затряслись от удивления, восхищения и волнения.  

— Вы простите, пожалуйста, за то, что мы так долго мучили вас. Просто… такой голос я никогда в жизни не слышал.

И он проснулся. Уходя от столкновения, Ренато вывернул руль, направив автомобиль прямо в бетонное ограждение. Сидевшая позади него справа Анна была не пристёгнута. Удар был такой силы, что молодую женщину выбросило через лобовое стекло на асфальт.

Анна пролетела двадцать метров и оказалась в кювете. Дело было за городом. Темнота сгустилась над дорогой. Искорёженный автомобиль и умирающая от тяжелейших травм женщина не были никем замечены до утра, пока водитель проезжающего мимо грузовика не обратил внимания на лежавшего без чувств за рулём искорёженного авто Ренато.

— Парень… Ты жив?!
Ренато оторвал лицо от руля. Болела сломанная рука и ступня.  
— Со мной была женщина… Анна Герман…

В больнице у нее было обнаружено 49 переломов. Потеря крови была запредельной. Назначили срочное переливание. Позже она будет грустно шутить, называя себя итальянкой. Ведь итальянской крови в ней было значительно больше, чем немецкой после того рокового дня.

А он смастерил специальные устройства, которые помогли супруге восстановить двигательную способность рук и ног самого любимого, самого дорогого человека на свете.

Зал аплодировал стоя, всё это время. А затем со сцены, наконец, полились песни Анны Герман, не звучавшие так долго.

Итальянские воротилы шоу-бизнеса предлагали ей возобновить контракт и сулили миллионы за выступления на ТВ, где, по замыслу, она должна была рассказывать о своей судьбе и долгом восстановлении после болезни. Идея показалась ей омерзительной.

«Мелодия» предложила петь на русском

Предложение прозвучало из уст Анны Качалиной, редактора фирмы «Мелодия», на русском языке.
— Петь на русском? А что, например? – заинтересовано спросила Анна.
И Качалина предложила ей прочесть текст песни «Надежда» на музыку Александры Пахмутовой и Николая Добронравова. Так родилась песня, звуки которой и сегодня вызывают у миллионов людей чувство нежности, тепла и доброты в их сердцах.


Пахмутова и Добронравов писали песню для исполнителя-мужчины, но именно Анна Герман спела «Надежду» так, что её очарованием и красотой в СССР были покорены все — от мала до велика.
В Советском Союзе Анна Герман стала олицетворением женственности и красоты. Диски «Мелодии» с её лицом на обложке мгновенно сметались с прилавков. Регуляторы громкости приёмников включались на максимум в те минуты, когда начинал звучать голос Анны Герман.

Успех и божественность «Надежды» закрепила песня «Мы долгое эхо друг друга» на стихи Роберта Рождественского. Вслушайтесь! Слышите ли вы хоть малейший акцент в исполнении этой великой певицы. Немки, родившейся в Узбекистане, покорившей сердца итальянской аудитории, снискавшей поистине всенародную любовь и признание в Советском Союзе? Его нет.

Эта запись сделана на «Песне года 1977», за пять лет до смерти Анны. Такой ракурс съемки выбран оператором, чтобы визуально компенсировать разницу в росте Анны Герман и Льва Лещенко, который был значительно ниже певицы.

Лещенко стоял на подиуме, Анна была где-то внизу, и грамотно выстроенная мизансцена, коррелировала со смыслом лившегося волшебной рекой со сцены текста, ставшего откровением. Герои песни «Эхо» не могли сойтись. А зритель, сидевший в зале и у экранов, не замечал, что женщина на голову выше мужчины.
Анна Герман очень любила советскую аудиторию. Выступая в одном из залов Нью-Йорка, она решила прийти пораньше, когда в пустом зрительном зале хозяйничала лишь уборщица. Анна запела без музыки, чтобы проверить акустику, а женщина, оказавшаяся русской эмигранткой, выронила швабру из рук и замерла. По лицу её лились слёзы.
Позже Анна будет писать подруге: «Все холодные улыбки, вся американская напыщенность ничего не стоили по сравнению со слезами этой женщины».
Беременность…

Возможность стать матерью напрочь исключалась докторами. Ведь её тазовые кости были собраны из мельчайших обломков искусными итальянскими хирургами.

— Вы угробите и себя, и ребёнка! Делайте аборт! — кричали ей в лицо врачи. Но перед глазами Анны стоял Збигнев, сказавший однажды, что всё будет хорошо.
И случилось так, как предрёк однажды муж. 26 ноября 1975 года, за пару месяцев до сорокалетия Анны, на свет появился здоровый малыш — Збигнев-младший.
Он был назван в честь человека, который вернул к жизни Анну.
Семейное счастье будет настолько недолгим
В январе 1981 года у Анны обнаружат остеогенную саркому — по организму рикошетом ударит старая автокатастрофа, переломавшая её жизнь и судьбу.  
За год до смерти Анна попросила мужа достать ей Библию и сообщила о желании креститься. Но в какую веру? Она родилась в семье адвентистов, жила в католической стране, а многие близкие Анны исповедовали православие. Сам Папа Римский Иоанн Павел II был ценителем её серебряного голоса. 

Представители 4-х конфессий (православия, католицизма, двух ветвей протестантизма) приходили к ней в разное время домой и с каждым из этих духовных лиц она беседовала. Заглянул к ней и некий шарлатан-биоэнерготерапевт, на свою беду высказавший отрицательное отношение к Богу. Анна выгнала его, сказав «Ни минуты под моей крышей!».
Откуда такая набожность? Она была рождена предчувствием скорого ухода. Конец жизни был близок, и ей хотелось уйти в иной мир с чистой душой, чтобы память о ней на земле была по-настоящему светлой. В итоге она приняла веру своей семьи, став адвентистом.

Боли, вызванные прогрессирующей саркомой, были не только сильны, но и постоянны. Одной из своих подруг Анна писала: «Мучения прекращаются лишь на несколько минут. И в эти минуты, первое, что я хочу сделать – это запеть».

Она ушла из жизни 25 августа 1982 года в Военном госпитале в Варшаве, куда её устроили знакомые. Уровень ухода за пациентами здесь был несколько лучше, чем в обычных больницах. В день ее смерти к ней пришли друзья, а затем заглянул Збышек, рассказывавшей ей о сыне. Они прощались не навсегда. Но когда Збигнев стоял в дверях, Анна вдруг улыбнулась мужу и сказала:

— Знаешь, а ведь теперь мне будет нетрудно уйти.

источник

В нем уживались два композитора, творчески не похожих друг на друга –
Эммерлих Кальман и Имре Кальман. Эммерлих сочинял фортепианные пьесы,
скерцо, симфонию, и к «легкомысленному» жанру оперетты относился с
презрением.

Однажды к нему обратились с оскорбительным предложением сочинить
незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием
“Бонбоньерка”.  Как?!  Ему – серьезному композитору, для какой-то
“Бонбоньерки”?!  Унизиться до шлягера?!  И он унизился, но ему было
так стыдно, что счел необходимым спрятаться за псевдоним.  Но
случилось невероятное – вдруг весь Будапешт запел его песенку.  Это
было потрясением.  Он написал еще одну, и она, к удивлению автора,
затмила популярность первой.  И тогда во вто рой раз родился
композитор.  Имя его – Имре Кальман!

Кальман был скучным, замкнутым, невеселым, порой угрюмым человеком.
Он не любил танцевать, и во время балов, проходивших в его доме,
частенько посиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком.
Часто довольствовался обществом своих такс (в доме их было несколько)
и созерцанием своей коллекции часов.  При нем всегда были часы – в
жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.  Как вы
думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола?
Огрызки карандашей, которыми композитор написал свои оперетты.  Был
очень суеверен.  По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от
страха.  А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу,
трудно передать!

Он был трижды женат.  Первая жена была старше его на десять лет,
вторая – младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.

Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали артисты, и пил
пиво.  В сопровождении элегантных молодых людей вошла стройная
красивая женщина.  Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного,
сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину.  Не
дожидаясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя:
- Паула Дворжак.
Он встал.
- Имре Кальман.
- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысокого
полноватого мужчины. - Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом.  Не
правда ли?
- Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.
- Вы актер?
- Нет, композитор.
- Ну, будет вам! Итак – Паула Дворжак, - снова представилась она.
- Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое
большое ваше разочарование.
Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но они
стали мужем и женой.  И были счастливы. Лишь ее смерть разлучила их.
Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:
- Ты часто вспоминаешь Паулу?
- Нет, - ответил Имре, - я просто никогда ее не забываю..

Паула частенько задумывалась над удивительными чертами характера
своего мужа и не могла объяснить их для себя.  Но однажды догадалась,
и в правильности своей догадки убеждалась все больше и больше.
Неуверенность в своем будущем и постоянное ожидание несчастий, которые
могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от
гонимых отовсюду своих предков.  А его скупость в жизни и безумная
щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаждение!  А
недоверчивое отношение к своим успехам и восхищение зрителей на каждом
спектакле!  А острое, почти физическое ощущение зыбкости всего того,
что он имеет, которое в любой момент может рассыпаться и превратиться
в прах!

Да, конечно, ей было известно происхождение Имре.  И хоть он впитал в
себя венгерскую культуру, в нем легко узнаются национальные черты
народа, родившего его.  Он потрясающе талантлив, и поражает
удивительной легкостью музыкального мышления.  Из грусти и тоски
безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойственные миру
еврейских местечек, когда они примеряют роскошные одеяния Мечты.

Его угнетал гадюшник венских антисемитов.  Вдруг они вспомнили и
опубликовали давнишний пасквиль Рихарда Вагнера на Феликса Мендельсона
под названием «Евреи в музыке», а в небольшом комментарии к нему были
прозрачные намеки на Легара и Кальмана.  Заголовки статей в венских
газетах того времени такие:  «Ограничить деятельность евреев», «Во
всем виноваты евреи!», «Австрия погибнет от засилья евреев».  И
Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией
«Остмарк».

Значимость Кальмана как композитора была такой, что даже фашисты не
решились его убить.  Только лично Гитлер мог причислить неарийца к
арийской расе.  Кальману было присвоено звание почетного арийца,
которое давало возможность не разделить ему участь австрийских евреев.
Он отказался от этого звания и покинул страну.

Принцы от рождения – они наследуют почитание, власть и богатство.
Есть принцы по уму и таланту – они, не имея титулов, своим трудом
добывают все это в сердцах и душах людей.  Паула считала, что в Вене
живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на
всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей
не знала границ. Его музыка приносила людям радость.  Поэтому она
звучала в блокадном Ленинграде.  Поэтому еще в 1944 году, во время
войны, вышел на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва».  Среди
нищеты и убогости послeвоенной жизни в души людей входил недосягаемый
светлый мир.  В нем были красивые женщины, музыка, счастье, достаток,
любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни.

Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе на Глубочицкой
улице.  Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под
самой горой.  Был жаркий день.  В узком пространстве между домом и
горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными
старостью редкими волосами на голове, груди, спине и пел.  Пел
самозабвенно, закрыв глаза, наслаждаясь.  Я и сейчас вижу отца моего
друга, низкорослого, толстенького – удивительно похожего на Имре
Кальмана.  «О, баядера!» – пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте.
Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый
киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1947
году пел о баядере!

https://www.liveinternet.ru/users/ludnov/post484637435/

Восьмидесятые годы по праву можно назвать лучшим периодом в развитии музыкальной культуры... В это время на сцене царила атмосфера драйва и просто лёгкого настроения... Песни 80-х полны необыкновенно позитивных ритмов и мелодий! Либо — они имеют очень глубокий смысл...
Эти песни, а также очаровательные клипы к ним, непременно перенесут вас в молодость... Приятного прослушивания...

Тото Кутуньо — «L'Italiano»
А эту легендарную песню Тото Кутуньо помнят и просто обожают во всём мире! Как ни странно, но данная композиция имеет довольно обычную сюжетную линию: в ней Тото поёт об обыденной жизни в Италии, о тех вещах, которые окружают итальянцев каждый день...





C. C. Catch — «Cause You Are Young»
Заводная композиция «Cause You Are Young» давно стала визитной карточкой красавицы C. C. Catch! Клип к песне набрал более 35 млн просмотров на YouTube...

«Без любви мне не нужны ни небо, ни земля... »

Блестящий композитор и пианист XIX века, один из величайших музыкантов мира, Ференц Лист прожил удивительную жизнь, в которой тесно переплелись нищета и богатство, любовь и презрение, божественный талант и фантастическая работоспособность.

Сын бедного венгерского чиновника, он на равных говорил с монархами и папой римским, его гений покорял города и страны, и, конечно... женские сердца.

Музыкальная одаренность Листа проявилась очень рано. Уже в пять лет он мог подобрать на рояле любую мелодию, в семь – свободно импровизировал и поражал воображение слушателей сложнейшей техникой.

С девяти лет Ференц Лист начал концертную деятельность. У него были необыкновенные педагоги – пианистическому искусству Лист учился у знаменитого Черни (ни один ученик музыкальной школы по классу фортепиано не вырос без его многочисленных этюдов), а уроки композиции юному Ференцу давал сам маэстро Сальери.