Начало истории.

 

Рано или поздно человек начинает задаваться извечными вопросами. Зачем я живу? Как я живу, и единственно ли верным способом я провожу время, отпущенное мне на земле? Счастлив ли я?

 

В мельтешащей суете офисов, среди огней мегаполиса, шагая по тротуару домой, и ощущая в сумочке или в нагрудном кармане пиджака месячную зарплату о чем вы думаете?

 

2 августа 2001 года.

 

 

 

Я лежу на диване в своей московской квартире и думаю о том, что мне больше нечем жить. Странная слабость, отчаяние и отсутствие каких бы то ни было желаний. Отчаяние тупое и серое. Где бы я не находилась, в транспорте, на отдыхе, вечером, днем, утром, я задаю себе один и тот же вопрос «Неужели это и есть жизнь?».

 

Это всё, что она способна мне предложить?

 

 

 

Постоянное уныние и пресыщенность мои спутники в 23 года.

 

Я очень хорошо помню то время. У меня «отличная» зарплата для моего возраста и профессии, соответствующий ей «досуг». По образованию я маркетолог. И я знаю, что я уже хороший маркетолог, пожалуй лучше многих. Бренд-менеджер, креатор, управленческий консультант. Я уже знаю энное количество инструментов манипулирования, знаю, как формируются мыслительные процессы в головах людей, знаю их рефлексы, раздражители, знаю о чем мечтают люди засыпая, и чувствую о чем будут мечтать завтра… Мечты масс прогнозируемы и шаблонны, они зависят от таких как я.

 

Две недели назад я вышла замуж за любимого человека.

 

За последние две недели мы успели съездить в свадебное путешествие в Грецию и получить массу положительных эмоций.

 

Я молода, красива, успешна, все мои мечты, которые будоражили воображение в подростковом возрасте достигнуты, так что же я ощущаю?  Счастье?

 

Пожалуй, счастье в личной жизни стало привычным фоном, ощущением некоей наполненности. Но одновременно с ним я ощущаю глубочайшее уныние, и нежелание жить. Я вижу свою будущую жизнь как на ладони, некоторыми образными сценками, и ради этой самой замечательной будущей жизни мне лень даже пошевелить пальцем. Мне угрожает жизнь миллионов, и я подошла к самому её началу.

 

Подошла во всеоружии и с максимальным количеством очков, завтра все должно завертеться (при благоприятном раскладе, через пару лет у меня будет отдельная двушка в Москве, при неблагоприятном через 3-4 года, потом я рожу двоих детей. Мальчика и девочку. По выходным мы будем дружно ездить по магазинам и раз в год на побережье, я буду собирать их в садик, пеленать, покупать игрушки и книжки с ёжиками и зайчиками, мазать зеленкой колени, проверять домашнее задание.

 

Целлюлит, новые шмотки, «удачная карьера», личное авто, разговоры с подругами и обсасывание досужих сплетен, возможно любовник. И больше ничего.

 

Я прихожу в ужас от этой перспективы. Мне 23 года. У меня в голове полный набор неожиданно ставших утилем романтических иллюзий и комплексов отрочества, солидная библиотека прочитанных книг, максимализм, свойственные возрасту, и критический взгляд на вещи.

 

За окном день стремится к вечеру,  а солнце к горизонту.

 

Шелестит своей несвежей и пропыленной листвой утомленный старик-август, я лежу на диване и провожу анализ уже прожитого и того, что еще предстоит прожить, ощущая одну только усталость.

 

Я закрываю глаза и вслушиваясь во внутреннюю темноту и пустоту, спокойно и без всяких эмоций, как будто констатируя всем известный факт произношу:

 

- Я больше не хочу жить.

 

15 августа 2001 года.

 

Я захожу в кабинет, слева от меня стоит пустой коричневый стол, на котором лежит толстый фолиант, с заметной надписью на корешке «Бла бла бла по неврологии», очевидно призванный внушать доверие пациенту к респектабельности и образованности врача.

 

А вот и он. На вид 24-27 лет. Мой ровесник. Ну всё сейчас он меня начнет лечить, пессимистично отмечаю я про себя, не замечая на столе никаких атрибутов присущих по моему мнению «грамотному медику» кроме пары ручек и пресловутого молоточка.

 

- Денис Васильевич, смущенно представляется молодой человек, под моим явно изучающим взглядом. Наверное, это его первый день на работе, - обреченно решаю я, усаживаясь на стул и повествуя о своих злоключениях.

 

- Раздевайтесь, деланно безразличным тоном прерывает поток моих мыслей Денис Васильевич, и устраивайтесь на кушетке.

 

- Как раздеваться? – удивляюсь я.

 

- Неужели вы никогда не были на приеме у невролога? Белье можете оставить, - добавляет он… оглядываясь.

 

Дальше следует осмотр, в ходе которого меня колют иголкой, бьют молоточком по коленям, прикасаются пробирками с горячей и холодной водой к коже рук и ног.

 

Вообще, к слову, если вы никогда не были на приеме у невролога, обязательно сходите получите массу новых ощущений. Мы с доктором весело болтая проводим минут 40 моего осмотра…

 

- Скорее всего, защемление позвонков, оптимистично объявляет доктор, расписывая впечатляющий список необходимых обследований.

 

- Походите пару недель на массажик и все пройдет, но обязательно сделайте вот это обследование, оно называется МРТ (Магнитно Резонансная Томограмма) настаивает врач, протягивая мне направление. Мы должны исключить все остальные варианты.

 

На прощание Денис широко улыбается, а я выхожу, совершенно успокоенная и очарованная новым знакомым. Чувствую при этом себя, я надо сказать не важно, за неделю до осмотра у меня исчезла тактильная чувствительность на коже ног. Пустяк, конечно, жизни не мешает, но ощущение не из приятных.

 

Я с оптимизмом начинаю ходить на массаж и кажется, на третьем сеансе начинаю понимать мазохистов, испытывающих кайф от болевых ощущений.

 

 

 

17 августа 2001 года.

 

Сижу в приемной. В очереди на МРТ. Рядом сидит женщина с мужчиной, на вид лет пятидесяти, сухощавая в чем-то сером, седые немытые волосы собраны в пучок, она монотонно повторяет одну и ту же фразу «Я боюсь», это похоже на непрерывное завывание «ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…». Она держит правую руку левой, и раскачивается взад вперед, словно баюкает маленького ребенка.

 

Рядом с ней сидит уставший потрепанный мужчина в коричневом мятом костюме, с брюками, которые явно короче подходящей ему длинны, из-под них выглядывают черные приспущенные носки и пыльные ботинки. Лицо его помято так же как и костюм. Видно, что он мучается болью рядом сидящего человека, эта непрекращающаяся ни на минуту мука и сострадание борются в нем с усталостью и раздражением. Иногда он вяло пытается прервать ее речетатив, какими то успокаивающими словами, и тогда женщина в сером разражается истеричными репликами «они отнимут мне руку, это рак, они отнимут мне руку, как я буду без руки» и всхлипами… затем они гаснут и она опять возвращается к своей пономари  «ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…».

 

Я сижу рядом с ними, на белом кожаном диване, так, что ее коричневая юбка касается края моей одежды.

 

Вокруг нас ходят чистенькие медики в шапочках и бахилах, всё как на стерильных предприятиях по производству какого-нибудь особо-чистого алюминия. Наблюдаю краем глаза за пожилой четой и почти физически ощущаю животный ужас человека, которому собираются «отнимать руку». Я впервые вижу подобное своими глазами.

 

Я неподготовлена, и не знаю как на это реагировать. Судорожно пытаюсь осознать бытие этой случайной женщины и не могу. Мое воображение и мозг отказываются примерять на себя шкуру затравленного человека. От них веет ужасом, серым липким страхом, болью, безысходностью и страданием. «Ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…».

 

Сколько уже длится эта пытка?

 

Вдруг из-за двери выходит женщина-врач. Со смесью брезгливости и жалости смотрит на пожилую женщину, читает её направление и говорит, что им нужно пройти в другой кабинет. Мужчина суетливо подхватывается, заглядывая врачу в глаза, то и дело что-то роняя, поднимает свою  жену и ведет к выходу.

 

Женщина-врач, доброжелательно и с явным облегчением смотрит на меня, берет направление, быстро читает и ведет в комнату с продолговатым белым агрегатом, предлагает раздеться, запирает мой телефон, сумку и  одежду в сейф. Привычными движениями укладывает меня в длинную тесную трубу МРТ, фиксирует шею и плечи.

 

Запомнился белый гладкий пластик потолка, и доносящиеся пронзительные звуки резонанса, как будто мучают какое-то гигантское кибернетически-доисторическое животное.

 

Мне страшно.

 

Замкнутое пространство и сцена, не выходящая из головы. «Ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь ябоюсьябоюсьябоюсьябоюсь…» продолжает звучать в ушах.

 

Я чувствую, что ещё минута и меня накроет волна животной паники. Закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание, представляю себе заброшенный домик высоко в горах, поросший мхом, желтую траву, ель, добавляю в картинку капли дождя на ветках и солнце.

 

Почти успокаиваюсь.

 

Наконец все заканчивается. Я выкатываюсь из трубы и с меня снимают фиксирующий пластмассовый ошейник. Слабо улыбаясь, пытаюсь по глазам врача прочитать диагноз.

 

Она же в ответ, уклончиво интересуется фамилией и местом работы моего доктора, предварительным диагнозом и заканчивает странным вопросом…

 

- Вам никогда не ставили диагноз рассеяный склероз?

 

Я отвечаю, что впервые слышу это буквосочетание от нее, и никаких ассоциаций у меня не возникает. Она недоверчиво смотрит на меня, еще раз интересуется симптоматикой, затем качает головой, и роняет:

 

- Ждите. Как только результаты будут готовы, вас позовут. Я опять устраиваюсь на том же диване. Через некоторое время появляется другая двушка. Она рассеянно смотрит по сторонам и спрашивает, есть ли со мной родственники.

 

Уже понимая, что дело – дрянь,  я смотрю ей в глаза, улыбаюсь и спрашиваю

 

- Нет, а что?

 

Она вздыхает, пряча взгляд,  и приглашает войти в кабинет.

 

Кабинет больше напоминает Центр Управления Полетами, в полумраке загадочно помигивают какие-то голубые лампочки, и кнопки. В комнате стоит несколько компьютеров, за ними сидят четверо в белом, напоминающих робота Вертера.

 

Женщина-врач приглашая меня проходить ближе к столу, идет мыть руки.

 

Может у нее болезнь чистых рук, припоминая ее брезгливость при взгляде на стариков, думаю я про себя.

 

Проходите вот сюда приглашает второй врач и я подхожу к подсвеченной стеклянной стене, на которой висят снимки моих внутренностей.

 

Не думаю, что многим приходилось видеть свои мозги и позвоночник в разрезе :) Надо заметить впечатляющее зрелище.

 

Доктор начинает скучным голосом диктовать описание моего снимка печатающему студенту-стажеру… множественные поражения белого вещества головного мозга локализующиеся на уровне… диаметром… киста… перегородки… одновременно словно в лектории, мне и стажеру показывают всё это на снимках с моей фамилией в уголке.

 

Стажер удивленно и  с маниакальным интересом разглядывает меня как живое пособие. Я же в этот момент нахожусь в странном пограничном состоянии, как будто это всё происходит со мной во сне. Я вижу всю сцену целиком, в том числе и себя со стороны, как в трехмерной проекции, фиксируя в уме все детали происходящего, звуки, запахи, движения воздуха и белые мокасины сидящей рядом девушки.

 

Наконец скрупулезно перечислив и записав все особенности уникального, и как выяснилось, моего, изрядно потраченного молью, мозга она замолкает и все смотрят на меня. Я чувствую, что еще чуть-чуть и у меня из глаз брызнут слезы. СТОП.

 

Улыбаясь, медленно произношу:

 

- Так… а теперь скажите мне человеческим языком, что всё это значит?

 

- Пусть вам объясняет это ваш врач, я не вправе ставить вам диагноз, говорит она немного с вызовом, как бы защищаясь.

 

- Тем ни менее, у вас же есть собственные соображения? Поделитесь.

 

- Скорее всего, это рассеянный склероз, - дегенеративное неврологическое заболевание, приводящее к постепенной инвалидизации и в конечном итоге к смерти пациента.

 

– Неизлечимое заболевание, - веско уточняет она, выдержав паузу.

 

- То есть это что? Никак не лечится? Может быть за границей?

 

- На данном этапе развития современной медицины эффективного лекарства, способного кардинально изменить положение больного при этом заболевании, - не найдено.

 

Но вы не расстраивайтесь вам очень повезло, что у вас обнаружили заболевание на ранней стадии, скажите спасибо вашему доктору, и к тому, же сейчас есть масса способов продлить полноценное существование человека при этой болезни…

 

- Некоторые пациенты живут даже 10-15 лет… с энтузиазмом отличника добавляет стажер из угла кабинета.

 

Врач неодобрительно смотрит на него. Я же уже их не слушаю… сворачиваю снимки и выходя из кабинета… слышу в след.

 

- Вам повезло… 10 лет назад у вас бы вообще не было шансов, а сейчас, наука движется вперед такими стремительными темпами…

 

- Ну ни фига себе повезло, - слышу я у себя в голове , свой собственный голос.

 

Я еду в метро и продолжаю пребывать в состоянии шока, хотя глаза мои сухи, мысли то вертятся в голове с ужасающей быстротой, то замирают в оцепенении, в то же время я продолжаю с удивительной четкостью фиксировать, происходящее вокруг.

 

Вот напротив меня, рядом с молодым человеком стоит девушка. На вид лет 18,  огромные голубые глаза, светло-русые длинные в мелких кудряшках волосы, курносый носик в веснушках, в руках она сжимает букет васильков и безутешно рыдает… слезы градом катятся из ее глаз. Молодой человек улыбается и что-то пытается ей втолковать, как-то успокоить.

 

 

 

Депрессия.

 

Мой последующий разговор с Денисом, прерывается время от времени моими слезами и соплями, ведь я прекрасно ориентируюсь в Интернете, и озаботилась уже сбором информации об этом загадочном заболевании.

 

Однако между вытиранием моего носа и призывами успокоится, ему все-таки удается вставить несколько жизнеутверждающих фраз, запавших мне в душу:

 

ЭТО НЕ СМЕРТЕЛЬНО. Хотя конечно если при очень неблагоприятном стечении обстоятельств очаг воспаления будет в дыхательном центре и врачи не успеют, то это реанимация, а так нет.

На улицах падают кирпичи.

«Неизлечимо» в данном случае значит лишь то, что официальная медицина точно не знает причин возникновения данного заболевания, и поэтому не умеет лечить. Это не значит, что лечиться невозможно в принципе, известны единичные случаи спонтанного выздоровления. Мне не повезло, с готовым решением, и люди, которые этим занимаются в рамках своей профессии и должны лечить, еще не научились этому до конца.

Слабоумие судят по результатам МРТ мне так же не грозит, по крайней мере, сейчас.

Он успокоил, поддержал и обнадежил меня, назначив адекватное моему состоянию лечение. И направил в НИИ Неврологии для подтверждения диагноза.

 

 

 

Мое мироощущение надо сказать в связи с поставленным диагнозом, за эти две недели в значительной степени изменилось. Если ещё совсем недавно будущее виделось мне в приторно-мармеладных тонах, которые навевали уныние и нежелание жить, то теперь оно поменялось на свою противоположность, но примерно с тем же результатом.

 

Теперь, жить мне не хотелось из-за чрезмерной «готичности» предстоящего будущего.

 

По ночам меня стали одолевать кошмары, я просыпалась с мыслью, что умираю прямо сейчас. Денис сказал, что всё это мои выдумки и страхи, дал этому явлению звучное название «паническая атака» и рекомендовал попить настойку пиона.

 

Оная произвела на меня впечатление, но главным образом вкусом, напоминающим коньяк, и ничем особо не помогла.

 

Я на полном серьезе в тот момент считала для себя удачей дожить до нового года.

 

НИИ Неврологии.

 

В НИИ Неврологии на меня быстренько завели карточку, и отправили дожидаться в приемной, врача со звучной фамилией.

 

С момента постановки диагноза я стала очень внимательно относиться к знакам, и собственной интуиции. Вероятно, даже такая призрачная и эфемерная близость к смерти стимулирует её развитие. И вот сейчас проходя по гулкому коридору этого заведения, я чувствовала, что это первый и последний раз, когда я тут появляюсь. Тут отталкивало всё: стены, серый линолеум, врачи, технички. Весь этот огромный организм производил серое, пугающее и унылое впечатление. Казалось, стоит тебе хоть на минуту ослабить бдительность и он, пережевав, не замедлит проглотить и переварить тебя в своем пыльном чреве.

 

Даже цветы в этом заведении, казалось питаются безумием и страданиями посетителей. Они оставляли тягостное впечатление жестокой ущербности и уродства.

 

В кабинете врача, я заметила один такой впечатляющий экземпляр. Поразительных размеров цветок, щерился своими толстыми белесыми стеблями, колючками и маленькими кожистыми светло-зелеными листиками. Он словно клубок толстых колючих кабелей, хищно тянулся сквозь решетку окна к усталым лучам заходящего осеннего солнца.

 

Меня быстренько осмотрели, быстренько подтвердили второй диагноз Дениса, на основании изучения его же записей, отметив мое хорошее состояние. И посулили быструю постановку на очередь в бесплатном исследовании проводящемся в НИИ, одного перспективного зарубежного препарата, под названием Ребиф, курс которого стоил несколько тысяч долларов. И опять же быстренько выдворили восвояси, не вдаваясь в подробности, и пообещав позвонить в течение ближайших месяцев.

 

Выходя из заведения, я увидела парнишку лет четырнадцати, ковылявшего рядом с матерью походкой пьяного, и опирающегося на трость. На этот раз, услужливое и подготовленное информацией из медицинского справочника, воображение довольно быстро позволило представить себя на его месте.

 

 

 

Год первый.

 

Первый год с РСом, вернее его последние 5 месяцев я занималась главным образом тем, что безостановочно рыдала вечерами в подушку, посещая как ни в чём не бывало работу, и ничем не выдавая своего внутреннего состояния окружающим. О болезни знал только мой муж и мои родители. Если суммировать эмоциональный фон остатков этого года, начавшегося со свадебной суеты, самой свадьбы и путешествия, то всё что было после постановки диагноза, стало сплошной непрекращающейся ни на миг депрессией.

 

Физическое состояние моё благодаря стараниям Дениса, и запасам прочности моего организма постепенно вернулось к исходному. То есть фактически ничто в моей жизни не изменилось, кроме четкой уверенности в том, что жить я буду недолго, плохо и в конце концов, лет через 10-15 умру.

 

Это знание вероятно и заставило меня «проснуться» несколько раньше других, и задаться вопросами которые начинают тревожить многих людей только на самом излете жизни…

 

А зачем собственно это все? Зачем мне была дана эта жизнь? Каков ее смысл? Цель?

 

Мировоззрение мое было обусловлено православным воспитанием, соответственно и нравственные оценки, выносимые самой себе диктовались именно Христианскими ценностями, и нормами современной православной морали.

 

Я довольно активно взялась за изучение Православия. Моими настольными книгами в этот период стали, Закон Божий, Евангелие, Новый и Ветхий завет, молитвенник и жития святых. Я посещала православные Интернет ресурсы, форумы, собирала информацию обо всем, что связано с мировоззренческой концепцией Православия, ее пониманием болезни, и с православной медициной.

 

Исповедь и молитва стали моим лекарством. Надо отдать им должное довольно действенным, это единственные вещи, которые приносили моральное облегчение, и не давали окончательно скатиться в отчаяние.

 

Кроме того, благодаря усвоенной с детства концепции веры, допускающей чудеса, мне было гораздо легче адаптироваться к новой болезненной реальности, чем многим другим людям, не имеющим опыта веры.

 

Слова «коленопреклонение», «пост», «Иисусова молитва», «исповедь», странно звучат в современном мире офисов, рекламы и денег. И тем не менее, мне тогда удавалось сочетать эти понятия в своей повседневной жизни.

 

Празднование 2002 года стало для меня приятной неожиданностью. Во первых я обнаружила, что жива, во-вторых, что сносно функционирую.

 

И самое главное у меня появилась первая цель-магнит - «выжить», а мозг снова заполнился массой интересных вопросов. Традиционная медицина, мистика, эзотерика, мировые религии, альтернативная медицина. Не было больше известного наперед будущего, и тупика-приговора рассудочных медиков. Наоборот множество узких извилистых тропинок разбегалось передо мной в разные стороны.

 

Великая заповедь самураев «помни о смерти» оставалась всё такой же не понятой, но уже не казалась мне просто красивой фразой, да и призрак смерти регулярно навещал меня по ночам липким ужасом панических атак.

 

Мне перестали сниться сны. Совсем перестали. Бог молчал, и каждую ночь, я тихо погружаясь во тьму, не находя в своей памяти по утру ничего кроме пустоты.