Цитата сообщения Sergey1958 Анна Павлова. Укрощение строптивого аристократа. Часть 2.

Часть 1



ЛЯГУШАЧЬИ ЛАПКИ А ЛЯ ПАВЛОВА И ЯЙЦА А ЛЯ МОРДКИН



Павлова не только разорвала контракт с Дягелевым, но и сманила за собой в Америку другую звезду “Русских сезонов” — Михаила Мордкина. Они прекрасно смотрелись в паре: она — хрупкая, поэтическая, он — мощный, атлетически сложенный красавец. Их лучший номер — “Вакханалия” — поставил Фокин: они, словно опьяненные страстью и вином, вылетали на сцену в, прижавшись друг к другу и держа над собой полотнище пламенного цвета. Павлова заглядывала партнеру в лицо, прижималась к нему, млела, в экстазе падала ему на руки…




Это не могло быть просто игрой, от этой пары словно искры летели! Но было ли это настоящим романом, или просто взаимным притяжением (все-таки Мордкин повсюду сопровождала жена, танцовщица Бронислава Пожицкая, для нее даже удалось добиться небольшого контракта в лондонском “Паласе” вместе с Павловой и Мордкиным) —
трудно сказать точно. Слухи о своей любовной связи артисты не подтверждали, и опровергали: Павлова на прямые вопросы журналистов отвечала лишь кокетливой улыбкой, а Мордкин бормотал: “Обручены? Да нет, сейчас нет. Я хочу сказать: нет. Конечно, нет. Мы думаем только об искусстве”. Впрочем, это было хорошей рекламой в падкой до интимных подробностей Америке…
Про то, как Павлова танцевата в этом гастрольном туре, Леон Бакст писал: “Она всецело подпала под губительный гипноз Мордкина и превратилась в Лондоне в истинную артистку мюзик-холла, танцует ухарски, с “прикрикиванием” и присвистом! Ужас”… Зато деньги лились рекой! То и дело русских танцовщиков приглашали выступить в частных домах — за большие деньги, разумеется. Так, на вечере некой миссис Винсент, главным подарком гостям была огромная корзина с розами, из которой выпорхнула великая балерина Анна Павлова — в очень открытом платье из лепестков роз (ей заплатили за это 500 долларов, что равнялось примерно тысяче рублей).

Впрочем, унижение высокого искусства балета Павлову не слишком волновало. Ей действительно очень нужны были деньги! Гораздо больше ее расстраивала “звездная болезнь”, которой заразился ее партнер в Америке. Дело в том, что жители Нового Света никогда не жаловали танцовщиков-мужчин — они казались им слишком жеманными. Другое дело Мордкин с его мужественностью движений и атлетизмом! В газетах писали, что его выносливость способна устыдить бегунов на длинные дистанции (и это для американцев было, кажется, высшим комплиментом). Кончилось тем, что Михаил заболел “звездной болезнью”. К примеру, обнаружив в меню ресторана блюдо “Лягушачьи лапки а ля Анна Павлова”, он гневно вопрошал у хозяина, почему нет блюда а ля Михаил Мордкин. И сохранил другое меню, где значилось “Яйца а ля Мордкин”. Он требовал, чтобы в анонсах рекламы как можно чаще появлялись выражения такие, как “идеальный Мордкин”, интриговал, добиваясь чтобы имя Павловой писалось в газетных анонсах мелким шрифтом… В ответ раздраженная Павлова добилась, чтобы из лондонских гастролей была исключена Пожицкая. В газетах намекали, что Павлова просто ревнует.



Первый день выступлений Павловой и Мордкина с их “Вакханалией” в “Паласе” прошел именно так, как предсказывал Дягилев: были и чревовещатели, и акробаты, и дресированные собачки, и даже торговцы пирожками. Павлова дала себе слово, что вытерпит все это: ей действительно очень нужны были деньги! Впрочем, уже на
другой день в “Паласе” появились дамы в роскошных туалетах, а еще через день на представление пожаловал сам принц Уэльский с супругой и сыном…

Гром грянул уже на пятый день гастролей: прямо на сцене Анна вдруг залепила партнеру громкую пощечину. Позднее она объяснила, что Михаил чуть не уронил ее, намеренно грубо выполняя поддержку. Он же обвинил Павлову в том, что она попыталась подставить ему подножку. И рассказывал репортерам, как Анна требовала изъять его фотографию из сувенирного буклета.

С тех пор руководство “Паласа” не знало покоя — возмущенная публика могла в любой момент разнести мюзик-холл, в очередной раз не дождавшись “Вакханалии”.
Анна Павлова, отговариваясь болезнью, выступать с Мордкиным отказывалась. Выход нашелся сам собой: пригласить на место Павловой Матильду Кшесинскую (та моментально дала согласие, ведь вскоре в Лондоне должна была состояться коронация Георга Пятого, а Матильда, как известно, была неравнодушна ко всем представителям царских фамилий). Впрочем, как только в газетах появилось первое сообщение о приезде Кшесинской, Павлова мигом выздоровила, и в тот день, когда на афишах появилось имя ее “заклятой подруги” Кшесинской, появилась с Мордкиным в “Вакханалии”… Ей слишком важно было не потерять этот контракт! Впрочем, с Мордкиным они так и не помирились, и даже на поклоны выходили по отдельности.
Пожицкая комментировала: “Анна слишком увлеклась моим мужем, а он не ответил на ее чувства — именно в этом суть конфликта”…



…Десятилетия спустя ученики московской балетной студии стали замечать, что их прославленный преподаватель Михаил Михайлович Мордкин … сошел с ума. Он все время разговаривал с кем-то, кого видел один он. Если кто-то из учеников танцевал плохо, Михаил Михайлович возводил глаза к небу и восклицал: “Смотри, Анечка, что они делают! Они же ничего не умеют!” Если же кому-то из учеников удавался пируэт, Мордкин к его имен прибавлял фамилию Павлова: “Мария Павлова”, “Галина Павлова”, или даже “Борис Павлова”! В гостиной Мордкина висел портрет Анны Семеновны в странном одеянии — поверх нижней юбки намотан широким шарфом, закрепленный булавками. Длинная бахрома шарфа свисает на руки, заменяя рукава. Хозяин никому не разрешал прикасаться к нему, даже чтобы стереть пыль, и любил часами глядеть на этот портрет, вспоминая, как Анна в точно таком наряде играла в казино в Монте-Карло: быстро-быстро раскидывала фишки и по всему столу, сдвигая чужие ставки с мест. И все протесты сразу умолкли, как только кто-то крикнул: “Да ведь это Павлова!” Аннушка сконфуженно извинялась и, желая поправить сдвинутые ставки, невольно бахромой своего шарфа сдвигала другие. А к концу вечера проигралась в пух, и к ней выстроилась целая очередь из желающих дать взаймы тысячу франков! Мордкин все шептал что-то себя под нос, все смеялся каким-то невеселым смехом, глядя на этот портрет. Врачи стали поговаривать о паранойе. А, может, это просто прорывалась наружу затоптанная самолюбием любовь?

ПЛЕННИКИ АЙВИ-ХАУСА



Что же касается того, кого любила сама Павлова, 9 октября 1912 года в Петербурге открылось судебное заседание по его делу. Суд признал Дандре виновным в мздоимстве и приговорил его к уплате денежного штрафа в размере 36 тысяч рублей. Это было равнозначно пожизненному сроку в долговой тюрьме — таким деньгам у Виктора Эмильевича неоткуда было взяться (родовое имущество он давно пустил на ветер). Впрочем, очень скоро он вышел на свободу. Необходимый залог внесла … Павлова — все 36 тысяч рублей, а точнее — 18 тысяч долларов. Именно на выкуп Дандре из тюрьмы она собирала, выступая вместе с жонглерами, чревовещателями и дрессированными собачками, прячась полуголой в корзинах на вечерах у глупых богатых американок! По поддельным документам Дандре выбрался в Лондон, где Анна уже ждала его. Отныне путь в Россию был заказан нее только для него, но и для Павловой, потому что очень скоро она стала его законной женой.
“Свершилось! Я все-таки добилась своего”, — сказала бы на ее месте любая другая женщина. Но Анне этого было мало! Она сумела полностью перевернуть ситуацию, и это было не только исполнение ее заветного желания, но и ее месть! “Мы повенчались в церкви под секретом. Я так ему и объявила: если ты кому-нибудь скажешь, что мы повенчаны, между нами все кончено. Я под поезд брошусь. Понимаешь, я теперь Павлова. Теперь мне плевать на какую-то “мадам Дандре”, — рассказывала Анна подруге.

Сразу после свадьбы супруги купили просторный коттедж в Хемстеде, принадлежавший когда-то знаменитому английскому художнику Тернеру. Имение называлось Айви-хаус: там было около 6 акров земли с подстриженными деревьями, лужайкой, огромным полем тюльпанов и прудом, где круглый год плавали лебеди с подрезанными крыльями. Один из них, по имени Джек, был предан Павловой, как собака, ходил за ней по саду и охотно брал еду из ее рук. В оранжерее стояли многочисленные клетки с птицами. Многие птицы погибали в неволе, заставляя Павлову горько плакать, но она без конца повторяла жестокий опыт, привозила из каждой гастрольной поездки все новых пленников.



Но был в Айви-хаусе один страдалец, которому жилось еще хуже, чем экзотическим птицам. Это был Дандре! Павлова сдержала свое обещание никогда не прощать его, и все без малого двадцать лет их брака изводила мужа капризами и попреками. А когда Дандре в слезах отчаяния запирался в своем кабинете, впадала в истерику, валялась перед закрытой на ключ дверью, умоляла впустить, простить. Впрочем, добившись прощения, начинала все сызнова. Многие видели, как из дверей ее театральной уборной появлялся удрученный, разгневанный, отчаявшийся Дандре, и вслед ему летела женина туфелька. Анна часто говорила с ним с презрением, даже с ненавистью. “Вы могли бы пощадить меня, Анна, хотя бы при посторонних”, — цедил Дандре сквозь зубы. При этом она по-своему заботилась о нем: “Кто осмеливается в моем доме заваривать ему чай?! Кто почистил ему ботинки?! Это мое дело. Вон!” Очередной подруге Павлова хвасталась: “Я говорю ему: “Ты теперь должен делать все для меня на свете”. И он молчит. Он знает, что виноват. Пусть терпит. Пусть все думают, что он просто так при мне. Он ведь мой, только мой, и я его обожаю. Поэтому я вправе его третировать. И верьте — в этом его счастье”. Что ж, счастье бывает разным… Во всяком случае Дандре, не в свое время не возражавший против расставания с той, прежней, нежной и покладистой Павловой, теперь и помыслить не смел о том, чтобы уйти от Павловой нынешней: истеричной, жестокой, неверной…
Да-да! Теперь у Павловой то и дело появлялись любовники — например, русский художник-эмигрант Александр Яковлев. Этот роман длился около десяти лет — правда, с большими перерывами. Павлова же вечно разъезжала по гастролям!

Главным распорядителем ее труппы был тот же Дандре — как и мечталось ему когда-то на вокзале в Петербурге, он действительно взял теперь в свои руки всю деловую сторону жизни Павловой. Вел расчеты с артистами, деловые переговоры, занимался подготовкой гастролей, связями с прессой, разработкой маршрутов. Багаж тоже паковал! Многие осуждали его за жадность: чтобы не платить неустойку, он заставлял Павлову выступать даже тяжело больной. Не отказался от гастролей в Эквадор, хотя знал, что там вспыхнула эпидемия желтой лихорадки. В Мексике велел Павловой танцевать под тропическим ливнем — по закону страны представления на открытых площадках не прекращались из-за случайностей климата, иначе надо было возвращать деньги зрителям. “Аннушка, давай ковать железо, пока горячо!”, — убеждал ее Дандре.



После 1917 года из Россию в Европы хлынули толпы эмигрантов, среди них было немало и балетных, и далеко не все достойные сумели найти работу… А Павлова зарабатывала за вечер по 600 фунтов стерлингов! При этом Дандре понимал, что “павломания”, охватившая Европу в начале двадцатых годов, в любой момент может пойти на спад, и нужно застраховать себя от нищеты именно сейчас, когда в кондитерских магазинах продают шоколадные конфеты “Pavlova” с ее подписью на коробках, в парфюмерных — духи, туалетную воду и мыло с тем же названием, в цветочных — особый сорт роз пепельно-розового цвета с бесчисленными лепестками, напоминающими пачку Павловой в “Менуэте”, а в магазинах одежды — расшитые манильские шали с кистями, которые Павлова придумала драпировать на испанский манер, и это тут же вошло в моду!

Все, к чему она прикасалась, принимало черты изысканности и, к тому же, приносило деньги. В европейском суперпрославленных торговых домах Павлова непритворно восхищалась: “Прекрасно. Великолепно. Я покупаю это пальто. Оно — настоящее совершенство! Нужно только убрать карманы, здесь укоротить, здесь расширить, и изменить воротник”. А в итоге модельеры еще и платили Павловой за то, что она переделывала под себя и носила их творения! Анна была нарасхват и как фотомодель, и как манекенщица. Рекламировала крем, туфли, фотографировалась для обложек модных журналов…
Впрочем, модница Павлова, имея роскошные меха и драгоценности, хранила их в банковском сейфе. Приобретательство не было ее страстью — ее страстью была работа и, отчасти, зарабатывание денег. Павлова гастролировала так много, как ни одна другая балерина мира! Танцевала в США, Канаде, Южной и Центральной Америке, Японии, Китае, Бирме, Индии, на островах Цейлон, в Египте, Южной Африке, в Австралии, Новой Зеландии, на Яве и Филиппинах — в 44 странах и тысячах городов, в том числе и тех, где ни разу до нее не ступала ножка на пуантах! В Индии по окончании спектакля все зрители встали на колени и подняли вверх руки. “Они приняли тебя за божество танца”, — шепнул жене Дандре… В одном только 1925 году за 26 недель побывала в 77 городах, дала 238 представлений и износила 2000 пар балетных туфель. Она танцевала не только на сценах больших городов, но и в селениях, у фермеров западных штатов США, у сборщиков фруктов в Калифорнии, у мормонов, в ангарах аэропортов, в гигантских товарных складах…

За ее вечные разъезды по морям и океанам, с континента на континент, Павловой подарили титул “Терпсихоры пакетботов”. За 22 года бесконечных турне Павлова проделала 500000 миль по суше и по морю и дала примерно 9000 спектаклей. Знали бы те, кто не хотел брать ее в балетное училище, опасаясь, что она не выдержит больших физических нагрузок! В любой стране главы государств, короли, президенты устраивали в ее честь приемы. В Мадриде король Испании каждый вечер посылал Павловой за кулисы букет цветов. В Канаде ей вручили золотой ключ от города, в Квебеке — дали почетное гражданство, в Венесуэле президент республики подарил Павловой бутылку русской водки.

ПЯТНА РЖАВЧИНЫ НА РОЗОВЫХ ЛЕПЕСТКАХ



Злые языки говорили про Павлову, что, оторвавшись от родины, она только тратит накопленное, что на ее манере пагубно сказалась мода западной сцены, требования публики и антрепренеров, шаблоны европейских постановок, и в ее исполнении появилась искусственность, манерничанье... Еще говорили, что Павлова променяла внутреннее развитие художника на бесконечное мелькание городов в окне поезда.
И что она специально набирает в свою труппу плохих танцовщиц, чтобы блистать на их фоне. Может, и так, но "Мадам" (так Павлову называли в труппе) искренне надеялась вылепить из своих англичанок что-нибудь приличное, пользуясь единственно знакомыми ей методами петербургского балетного училища: например, запрещала своим танцовщицам читать журналы о кино и предлагала в свободное от репетиций время заниматься шитьем или вышиванием. Еще она неожиданно появлялась в уборных танцовщиц проверить порядок на столах. В Италии она интересовалась: "Как вы провели день?" И узнав, что девушки решили отдохнуть, перенесла время репетиции и обязала посещать достопримечательности. А однажды, когда одна из ее танцовщиц появилась на неком приеме в красивом дорогом платье, Павлова спросила: "Сколько ты накопила денег за эти гастроли? Если бы ты не покупала платья, то накопила бы больше. Раз ты можешь позволить себе так сорить деньгами, зачем я буду дарить тебе свои туфли?" Девушка расплакалась. Артистам с яркой индивидуальностью действительно было нелегко рядом с Павловой. К тому же, она и вправду не терпела конкуренции!



Однажды Павлова расплакалась, случайно побывав на концерте одной русской танцевальной пары, которым очень тепло аплодировали. "Отчего же вы, великая артистка, расстроились из-за нашего успеха?", - спросили молодые артисты. Павлова ответила: "Это чувство превыше меня!" После того, как имя артистки ее труппы Хильды Бутсовой
худо-бедно выучили газетчики, Павлова послала той предельно дружеское, полное симпатии письмо: "Моя дорогая Хильда! После многих лет плодотворной совместной работы настала грустная минута расставания:". А с танцовщицей Валентиной Кошубой, которой сама же Павлова говорила: "Ты настоящая артистка! Мои девочки - тряпки по сравнению с тобой, моя Кашуба!" - она рассталась после того, как на гастролях в Испании король Альфонс XIII, известный ловелас, спросил Павлову, приехала ли с ней "эта жемчужина - la belle Kachouba". Анна прямо заявила тогда, что в ее труппе есть только одна жемчужина - она сама, и другой нет и быть не может!
Но время - вещь неумолимая, и век балерины короток. Короче становится дыхание, из программы выпадают номера: В конце концов Павлова вынуждена была признать: ее ученицам зрители стали хлопать громче, чем ей самой! Павлова и сама не заметила, как превратилась в маленькую, усталую и стареющую женщину с очень жилистыми, натруженными ногами и руками. Слишком долго она мерзла в неотапливаемых вагонах, слишком часто преодолевала недомогания, и слишком редко отдыхала. В результате техника все уходила, Павлова даже стала полнеть! Конечно, она боролась: еще более сокращала отдых, и, если раньше ела все подряд, но очень маленькими порциями, то теперь и вовсе стала морить себя голодом. К тому же с 1929-го года у Павловой стало почти непрерывно болеть колено... "Не могу болеть! - рассудила Анна. - Придется распускать труппу, платить неустойки, потом заново нанимать танцовщиков, перешивать костюмы: Нет, Дандре этого не допустит! Знаю, даже умирать придется на бегу!:"Я крепкая-крепкая. Дайте мне лопату! Вот увидите, я эту грядку до конца вскопаю! А туфель не жалко. Они рваные. У меня всегда рваные туфли, а это плохая примета", - тараторила Павлова, вновь оказавшись в гостях у Трухановой.
Наталья усмехнулась: вера Анна в приметы казалась такой забавной! Дурочка! Боится грозы, встречи со священником, пустых ведер: "Ох! - вдруг воскликнула Павлова.
Оказалось, она укололась о шип розового куста, который взялась пересаживать.
-Теперь мы с этим кустом умрем одновременно! Я это знаю точно! Ведь есть такая примета": В тот день, когда Анна заболела, куст покрылся ржавыми пятнами, и вскоре погиб.



В январе 1931 года поезд, в котором Павлова возвращалась в Париж с Лазурного берега Франции, потерпел аварию возле Дижона. Анна осталась цела и невредима, да только вот ей пришлось в одной пижамке и легком пальто идти пешком до ближайшей станции, и там еще двенадцать часов ждать следующего поезда.
Конечно, во Франции зима не такая, как в России, но все же: Словом, Павлова подхватила простуду, лечиться по своему обыкновению не стала, и по дороге на очередные гастроли в Голландию заработала тяжелейший плеврит.
17 января 1931 года Анна Павлова прибыла на гастроли в Нидерланды, где ее встречали только что выведенными белоснежными тюльпанами сорта "Анна Павлова" (вопреки опасениям Дандре, "павломания" ничуть не утихла за десяток лет). Но Павлова чувствовала себя так плохо, что не нашла в себе сил даже поблагодарить голландских селекционеров. Прямо с вокзала балерину спешно повезли в "Отель дез Энд", где ей были приготовлены апартаменты. Весь персонал по традиции выстроился у входа, чтобы встретить гостью. Одна худенькая горничная дрожала от холода, и Павлова протянула ей свою муфту. Эта голландская девушка оказалась одной из последних, кто видел Павлову живой: 23 января 1931 года в лондонском театре "Аполлон" выключили свет и лучом прожектора прочертили в темноте весь путь, что Павлова проделывала в "Умирающем лебеде". Зал поднялся молча. Звучал только Сен-Санс... Все знали: сегодня ночью великой балерины на стало:
Она не дожила до 50 лет всего 8 дней! Впрочем, у балерин не бывает возраста.
Дандре утверждал, что ее последними словами были: "Принесите мне костюм лебедя:". Знакомые злословили, что слова эти Дандре придумал, по привычке делая рекламу из всего, что попадется - будь то хоть смерть обожаемой жены: Не даром он так и не распустил труппу балета Анны Павловой, наспех заменив ее другой знаменитостью - Ольгой Спесивцевой. На гастролях в Австралии Спесивцева лишилась рассудка, и это было начала разорения Дандре! Ни деньги с банковского счета покойной жены, ни "Айви Хаус" Дандре наследовать не смог - он так и не смог доказать, что являлся законным мужем Анны Павловой, все хранилось в слишком строгой тайне. Что это было? Простая непредусмотрительность Павловой, или, может, ее последняя месть за былые обиды: "Тебе надо было жениться на Анне еще в России!" - корил Виктора Эмильевича его адвокат...

Ирина ЛЫКОВА

P.S. Став взрослыми, дети Лазаря Полякова гордились тем, что приходятся сводными братьями и сестрами самой Анне Павловой. Впрочем, познакомиться им так и не довелось…



(с) http://kymiry-xx-veka.narod.ru/pavlova/pavlova.htm