Баронесса София де-Боде- одна из самых необычных смолянок, кавалерист-девица ХХ века

Начало:  

Еще пять минут - и окончится пьеса,
И в небе высоком погаснет звезда...
Не слишком ли быстрый аллюр, баронесса?
Уйти в мир иной мы успеем всегда.

В атаке ваш голос, насмешливо резкий,
Звенит, не стыдясь крепких слов в языке.
Блестят газыри на изящной черкеске,
И лёгкая шашка зажата в руке.

Мы, Богом забытые, степью унылой
Без хлеба и крова прошли «на ура».
Вчера нас навеки покинул Корнилов.
А нынче и нам собираться пора.

Последний резерв православного войска –
Две сотни казачьих да наш эскадрон –
Бездарно поляжет в атаке геройской,
Пытаясь прорвать комиссарский кордон.

Обидно, что жизнь оборвется на взлете.
Но смерть за Отчизну приемли легко.
Мы пошло увязли в весеннем болоте
И стали добычей для этих стрелков.

Они в две шеренги – с колена и стоя –
Встречают атаку кинжальным огнем.
Что делать, мадам, – мы в России – изгои,
И с этой дороги уже не свернем.

В 17-м – зарево переворота!
У храма Спасителя – площадь в штыках.
И вдруг – одинокая дробь пулемета,
И легкий румянец на женских щеках.

В упор по толпе разномастного сброда -
За девичью честь, за поруганный кров,
За будущий мрак «ледяного» похода,
За небо в застывших глазах юнкеров.

Когда белый свет оккупируют бесы,
Когда повсеместно бесчинствует зло –
Безропотно бальный наряд баронессы
Меняется на сапоги и седло.

Отбросив условностей тяжкие гири,
Летят ваши кони в прогорклом дыму.
И танец неистовых Белых Валькирий
Пощады, увы, не сулит никому.

Бойцы эскадрона приказ не нарушат,
И с боем разжав окруженья тиски,
Они воздадут за погибшие души
И вражьи шеренги изрубят в куски.

Но вас не вернуть – вы умчались навечно,
Поймав своим сердцем кусочек свинца,
В заоблачный край, где назначена встреча
Бессмертной души с Правосудьем Творца.

Константин Фролов

http://frolov-konstantin.narod.ru/simple16.html

Из воспоминаний М. И. Рычковой

  Баронесса София де-Боде.

София де-Боде, дочь начальника дивизии в 1913-ом году окончила Смольный Институт, в 1914-м году поехала на фронт к своему отцу и пробыла там, в команде разведчиков, восемь месяцев. Во время одной из поездок она упала с лошади, сломала ногу и была отправлена отцом в Москву, где находилась в то время ее семья.

Она явилась на одно из первых заседаний комитета

“Помощь Родине”. Трудно было в то время обратить на кого-либо особое внимание: в течение дня перед глазами проходило столько разнообразных лиц, жизнь приносила столько неожиданностей. Но де-Боде была одним из исключений. Своей выдающейся наружностью, изящным костюмом и манерой держать себя она привлекла общее внимание. Казалось странным видеть эту девушку в подобной обстановке. Еще более возросло удивление, когда она заявила, что пришла узнать, насколько серьезна организация, и что хочет записаться через комитет в отряд доброволиц.

На другой же день после этого представительницы Союза были приглашены к начальнику военного Александровского училища. Он почему-то и кем-то свыше (?) был поставлен во главе женского батальона и организации.

С нами отправилась и де-Боде в мужском военном костюме. Она была так хороша со своей шапкой черных кудрей, что каждый встречный юнкер, буквально, ломал шею, оглядываясь на нее и невольно напрашивалась мысль о “маскорде”

В канцелярии при первом взгляде на де-Боде генерал Михеев коротко приказал: “остричься!” Де-Боде была назначена при генерале Михееве ординарцем для связи с батальоном. С первого дня, как доброволицам отвели казарму, де-Боде переместилась туда. Среди доброволиц она быстро завоевала себе общую симпатию и доверие. Доброволицы заявили, что за де-Боде они пойдут “в огонь и воду”. Решено было, что после двух месяцев подготовки отряд, наподобие Бочкаревского, пойдет на фронт. Но судьба решила иначе: благородный и, чтобы там ни говорили, чистый и патриотический порыв был заглушен и превращен в никому не нужную и, может быть, вредную затею. Женщина живет чувством: бросается, если нужно, не думает — можно ли?

Потянулась казарменная, нудная жизнь. Время шло, а время — смерть порыва. В батальон вместе с военными инструкторами был назначен командиром старый полковник из запаса. Затем пришел запрос записать желающих и окончивших средне-учебные заведения доброволиц в военное Александровское училище. Де-Боде была в числе их.

Женская организация в связи со всем этим принуждена была отвезти устав в Петроград для утверждения Керенским. Это была тоже ошибка. Устав во многом стеснял Союз и налагал свои обязательства. Это были тесные рамки.

В то время, как в Москве ходил полный произвол и надвигались страшные октябрьские дни, женщины заняты были канцелярией и учились маршировать.

Не сумели женщины сорганизоваться, а главное, не осознали как следует того, что и они имели право вступиться за гибнувшую Россию и вовсе не на фронте.

4-го октября 1917-го года комитет Союза устроил в Юридическом собрании многолюдный раут в честь выпущенных женщин-офицеров. Приглашено было 400 человек. В числе приглашенных было много иностранцев. Говорились, как полагается, пышные речи, провозглашались торжественные тосты... Среди приглашенных был и писатель Арцыбашев¹². На другой день он поместил в одной из газет того времени очень злую статью о ненужности жертвы. В статье, между прочим, почти дословно были такие слова: “женщины-офицеры напоминали подушки, перетянутые ремнями. Они пискливыми голосами произносили свои речи и кричали “ура!” в то время, как грубые мужики-солдаты, посмеиваясь и надуваясь, трубили в трубы”. Конечно, жертва оказалась ненужной: до сих пор советская власть грязнит наш Кремль и миллионы русских несут постыдное рабство. Но нужно вспомнить, что не прошло после того и месяца, как вспыхнуло восстание большевиков и что женщины-офицеры руководили юнкерами в то время, как тысячи и тысячи “грубых мужчин” сидели по своим углам. Де-Боде руководила отрядом юнкеров у Никитских ворот и сожгла двухэтажное здание “мебелированные комнаты”, в которых засел штаб большевиков. Она была ранена, но до конца оставалась на своем посту.

После страшных дней наступило затишье. Разрешено было даже с почестями хоронить жертвы. Отпевал и провожал до Братского кладбища павших юнкеров сам Патриарх. Тысячная процессия двигалась по улицам, по тротуарам которых шпалерами выстроился народ. В тот же день под стенами Кремля хоронились красные жертвы.

Через несколько дней, когда большевики опомнились от неожиданно быстрого успеха и осознали свою силу, начались их “деяния” и жестокая расправа.

Жуткие то были дни! Все сидели по своим углам. Де-Боде раза два была у нас в обществе каких-то офицеров. Они запирались в отдельную комнату и сговаривались о побеге на Дон.

Как-то под вечер на двор нашего дома въехал экипаж, и у нашего подъезда вылезла русская баба в тулупе, с большим платком на голове и с большими черными очками на глазах. Звонок. Мы все высыпали в переднюю. Несколько минут замешательства: очки сняты, сброшен платок, тулуп, юбка и перед нами прапорщик де-Боде. Вечер провели мы в тесном кружке; на ноге племянница перевязала ей еще не зажившую рану. Рано утром де-Боде исчезла. По ее желанию никто из нас не провожал ее.

Ехать решила она одна. На Дон к Корнилову добралась благополучно, участвовала во всем походе Корнилова и погибла в день его смерти в атаке под Екатеринодаром.

Во многих воспоминаниях о Ледяном походе Корнилова часто встречается ее фамилия.

http://www.belrussia.ru/page-id-636.html

http://feb-web.ru/feb/rosarc/rab/RAB-5072.htm