Знаете, это оказалось так просто - убить человека. Убить его для себя. Надеюсь это последний депрессивный пост на ближайшее время, потому что я начал реабилитироваться, и быстро, после... ну, собственно, об этом я и хочу написать.

После убийства.

Всё началось с того, что... хотя нет, я не знаю - когда и с чего это началось. Но дело в том, что мне были нужны некоторые люди, очень нужны. Я понимаю, что я - не пуп земли, и я им прощал то, что они не хотели меня видеть. У каждого есть своя жизнь в конце концов. Но один из людей, в то время, как я был чудовищно уязвим, очень плохо со мной поступил. Очень... подло, с моей субъективной стороны.

Упавший может встать, но человек раздавленный уже не подымится - Виктор Гюго. Вот таким я себя чувствовал. Я чувствовал себя... вещью. Сломанной, ненужной, выброшенной вещью, но помимо этого, я осознавал, что я чувствую себя вещью, как и осознавал, что я не вещь, но не мог перестать себя так чувствовать. Это отвратительное чувство. Мне просто словно показали, сколько стоят мои друзья, а вернее, сколько я стою для них, и соответственно, я про себя соотнес эту ценность... что-то мудрено написал немного. Так или иначе, мне было очень плохо. Это заметили все, и даже я ощутил, как изменился. Такой стойкой и глубокой депрессии у меня не было давно. Я был... очень плохим другом для тех, кому в тот момент был нужен я. Я плохо вёл себя, очень плохо, даже для такой откровенной скотины, как я. В общем, тонкости ни к чему.

Реабилитация началась тогда, когда я сломался окончательно. Этот "излом", если так можно его назвать, был чудовищен. Знаете, я, вообще-то, человек малоэмоциональный. Мне в большинстве случаев чуждо сострадание, жалость, грусть, радость... но те чувства, которые я испытываю - я испытываю куда сильнее и неистовее, чем остальные люди. Те, кто "в теме" - те поймут, остальных прошу этот момент не разжевывать, всё равно не скажу.

В тот момент я пытался найти своего обидчика. Я, как брошенный щенок, вертел головой в надежде, что хозяин передумает и вернется, в надежде увидеть его лицо, в надежде услышать голос. И всё было спокойно, и так... уже даже повседневно - представьте - несколько месяцев так себя вести - привыкнешь... так вот, всё было спокойно и повседневно, пока мой здравый смысл не разозлился на меня. "Всё, - сказал я себе, - Хватит ждать! Прекрати ждать! Считай, что он умер!". Следующие 12 часов вылились в практическую истерию. Меня буквально трусило, тянуло на забытые уже самоистязания, наворачивались на глаза слёзы, просто потому что я так подумал. Потому что я посмел подумать такое. Щенок, посмевший похоронить своего хозяина (я всегда считал, что брошенные собаки всегда помнят и ждут даже самого жестокого хозяина). Но, как не странно, когда я его убил, мне стало легче. Мне стало так легко... не до конца, всё ещё. Я ещё не реабилитировался полностью, но это происходит очень быстро. По сравнению со, скажем, прошлой неделей, мне так хорошо, мне так легко. Я начинаю снова радоваться. Так извращенно и по-своему. Снова же, кто "в теме", тот поймет.

И. всё же, этому человеку я должен быть благодарен. Я снова стал параноиком и мизантропом. Я забыл, каково это на время, а теперь вспомнил, и, знаете, мне так легче. Нет, правда, легче. Это очень странно, но мне действительно больше нравится, и проще получается оборачиваться на любой шорох, обыскивать свой дом, выискивая, нет ли где кого и не передвинул ли кто-то что-то, ненавидеть человека, говорящего громко, идущего медленно, глядящего на меня не так. Мне так проще. Возможно, потому что такой вот я? Может, потому что я на самом деле - жестокая психопатическая скотина, и, как бы нм уговаривал себя, что нужно быть лучше, мне так больше нравится? Не стоит сейчас меня переубеждать. Я видел, я чувствовал. Я могу сравнить, и я понимаю, что мне приятнее быть бессердечной сволочью, и, говоря это, я не вкладываю ни капли сарказма или цинизма в эти слова - это искренне (а вот в этот момент я ощутил отвращение).

В общем, я должен сказать "спасибо". Спасибо за то, что ты вернул мне меня. А теперь можешь убиться - для меня ты и так мертв - Мерилин Менсон.