Этим летом я впервые сама уложила себе парашют (после чего уложила ещё бесчисленное их количество, но это уже другая история), впервые полетала в кабине пилота и поуправляла самолётом, впервые сорвалась в другую страну, приняв решение и собрав вещи за три часа, впервые занималась сексом в машине и в палатке, впервые, собственно, ставила эту самую палатку, а не просто наблюдала за действом со стороны, впервые прыгала в воду с моста, как бы абсурдно ни звучало, впервые всю ночь гуляла по Москве, встречая рассвет на Воробьёвых. Поладила с папиной семьёй, сделала мини-ремонт в своей комнате, научилась худо-бедно ладить со швейной машинкой. Сдала на права, допрыгалась до тридцать второго прыжка с парашютом, поняла, что аэродром и Москва - два разных мира, всякий раз, когда я возвращаюсь домой, мне не верится, что до Ватулино чуть больше двух часов, это просто не укладывается в голове, настолько кардинальны различия. Я кидаюсь в небо, как ребёнок, не умея дружить с потоком, но бултыхаясь, интуитивно выправляя своё положение. Выходные начинаются ещё в пятницу утром, когда я "зачековываю" рюкзак с необходимыми вещами и смотрю раписание вечерних электричек, спешно бегая по квартире. Всё остальное тщетно и неважно. Во мне не осталось эмоций, их высосало небо, и когда раз в три недели я вижусь с прежним мистером идеалом в кофейне на Серпуховской, даже ничего не ёкает, не переворачивается, только горечь какая-то да непонимание - неужели я не могла без него жить?

Я приезжаю туда вечером в пятницу, укладываю себе парашют, иногда успеваю пройти наземку, бегу записываться во второй подъём, все радуются, обнимают, целуют, и мне, признаться честно, больше нравятся люди, чем сами прыжки. В первую ночь мне говорили, что гнилые люди здесь не приживаются, и отсутствие гнильцы бросается в глаза, удивляет, шокирует. Когда у меня начинается боязнь самолётов и прыжков, да такая, что трясёт, тошнит и текут слёзы, весь аэродром оказывает мне поддержку. Делятся опытом, советами, незнакомые люди готовы отдать свои минуты в аэротрубе, чтобы я отработала позу, пилот сажает к себе в кабину, чтобы я уяснила безопасность самолёта, а другой пилот полночи тренирует со мной отделение "двоечкой" на имитации обреза. Небо над головой этим летом глубокое, с россыпями ярких звёзд, и не хочется закрывать полог на палатке, хочется глотать это небо. Я глотаю его минимум трижды за выходные, максимум - семь раз. Просто выхожу из самолёта, провожая его взглядом, распластавшись "звёздочкой", восторженно ловя потоки воздуха всем телом. 

Со мной не о чем говорить помимо этого. 

Мне никогда не научиться находить нормальные лекарства, по душе приходятся только радикальные, да и вообще, только они, похоже, действительно помогают.

Когда я сижу напротив него, в своём тёмно-зелёном платье в мелкий белый цветочек, в сумерках августовской Москвы, пью кофе и вглядываюсь в его тонкие аристократичные черты лица, мне грустно, просто невыносимо грустно, но и это должно вскоре закончиться.