Когда с тобой.
Чувство взрослости.
Чувство, что я представляю некоторую ценность.
Нравится тебя касаться. Мы похожи, как братья-близнецы.
Никуда не хочется отпускать это тепло. Родное.

твоё имя начинается с той же буквы что и слово
ждать
тяжело напряжение интернет не передаёт всего
сдерживать забывать не думать не думать
скоро приедешь приедешь тогда поговорим
тогда рядом тогда обнимать вместе тело губы руки
обнимать засыпать нежно гладить целовать
говорить говорить обнимать смеяться
вместе везде вместе держать за руку
такой мой такой для меня
два дня слишком мало
даже не два меньше
зато рано приедешь поздно уедешь
но всё равно мало мало мало мало
последние три часа их как будто нет
ты уже не здесь
ничего скоро увидимся хорошая
я приеду к тебе в Питер?
всё пока перрон метро
ты всё равно со мной

кто был бы на тебя похож хоть чуть-чуть".

Я тоже. На тебя похожего не знаю никого.

Мне нравится чувствовать, что половина во мне - животная.
Чувствовать естественность своих потребностей и инстинктов.

В мужчинах много звериного.
Они моются, отфыркиваясь и разбрызгивая воду. Если вы зашли в ванную, а там весь пол залит водой, не бойтесь - ничего страшного не произошло. Просто здесь мылся мужчина.
У них есть шерсть, многие из них поэтому даже похожи на обезьян.
После сытной еды или любви они совершенно законно засыпают.
Ещё они любят драться за положение в стае и за лучшую самочку.
Мужчины не позволяют себя обижать, они просто дадут сдачи.

Иногда мне кажется, что чем дальше мужчина ушёл от животного, тем хуже.
Потому что мужчины по своей природе дикие звери.

Дамы, поддерживайте звериное в своих мужчинах. Иначе они затоскуют и превратятся в мальчиков в розовых футболочках с модельной стрижкой и тоненькими ножками.

у меня появилось ощущение, что только во время личного общения можно что-то донести до человека.
Что в аське всё будет не по-настоящему. Как сквозь стекло.

ps А я слушаю ГрОб.
pps А ко мне приезжал человек из Кемерова. На 12 минут. Это было очень здорово.

говорить много и хорошо.
Я умею говорить мало и плохо.

Наверное, именно поэтому я так люблю тех, кто понимает мои мысли в неразвёрнутом виде.

Туда, где на меня немножечко по хуй.
И туда, где меня немножечко совсем не понимают.
(Женя, как же я хочу к тебе, безболезненный мой.)

Состоянее всклокоченное и взболтанное, как и всегда, когда возвращаешься издалёка и издолга.

Кто обещал лежать без движения, когде вернётся из Одессы? Я.
Кто едет во вторник в Нижний? Я.

Поняла, что лучшее для меня состояние - где-то в отъезде, думать о том, что нужно сделать, при этом постоянно забывая/вспоминая отдельные пункты. И чтобы не было возможности действовать. Это самое главное.

Теперь не дать бы наступить пустоте.
Нет, нет. Нет пустоте и безразличию. Мне за всё это время в Одессе (да и вообще в разъездах, кстати) ни разу не было плохо. Всегда было только хорошо. Всегда. Не было пустоты.

ps Я знаю, что ты обо мне думаешь.

Всё. Теперь спать.

Нужен мне.
Сильнее, чем я думала.
Проник. Живёшь. Во мне.

Не знаю, как без тебя я засну сегодня.

Какая-то бетонная плита на душе.
Нужен.

"Ты много думаешь".
Ну а как иначе-то?

Ты какой-то несгибаемый человек.
Я слабая. Мне нужна поддержка.
Ты сильный. Ты автономен.

То, что я пишу, когда плачу, совершенно не соответствует тому, что я хочу сказать.
Я пишу одно, а чувствую другое.
Поэтому со мной невозможно говорить.

Иногда я просыпаюсь рано утром, читаю в телефоне "люблю" и натуральным образом офигеваю. Любит! Меня! Любит! Человек! Любит.. Ведь любит же. И засыпаю, осознавая это слово, как будто слышу его в первый раз.

А я - тебя люблю.

Перрон, ты видишь меня, пока я ещё не вышла из вагона, и улыбаешься. Обнимаешь. Мы идём, а я не привыкшая и прячу глаза..
В твоём городе дождь и такое же серое небо, как в марте. Едем, и я опять ловлю в себе это странное ощущение, что стоит выйти из машины, и город сразу же просочится в меня. Он так близко. Не такой, как Москва, которая как будто покрыта пыльной полиэтиленовой плёнкой и не даётся; и большого труда стоит до неё достучаться, снять эту плёнку, чтобы почувствовать город. А Питер сам проникает внутрь. Здесь даже тротуары не такие высокие. Он как будто хочет обнять своими старыми тёмно-красными-серыми-жёлтыми домами с одинаковыми окнами.

Потом твой двор, особый запах подъезда, длинная квартира, половина комнаты - студия с рассеивателем и отражателем, чай с вафелькой на кухне, книжные стеллажи, в которые я тут же утыкаюсь взглядом и нахожу там много близкого сердцу и штук 8 книг по русскому. Полумрак и жёлтое одеяло. И пока мы под одеялом, дождь незаметно меняется на солнце.

Поэтому мы едем в Ломоносов, по пути постоянно видим различные указатели на Таллин, опасаемся "long vehicle", а я узнаю дорогу. Так хочется снайперов, и я откапываю в бардачке "Возлюбленную Шопена", которая на поверку оказывается "Неужели не я". Ну и что, я тысячу лет не слушала Сурганову. Мы едем, и мне хорошо. Снова дождь и снова солнце, мы гуляем по Ораниенбауму, который больше похож на лес, ищем оленей (их нет), зато есть огороженные лебеди в пруду. Ещё есть речка с камнями, которая напоминает мне, как я купалась в горной реке в Крыму. Ты фотографируешь меня, а я стесняюсь и говорю, что я ничего не умею.

Едем на пристань, смотрим на залив, по которому волны, как в море. Возвращаемся в Питер, слушая Ночных и обсуждая странные тексты песен с "SMS", я раскладываю все диски по правильным коробкам и делаю "относительно аккуратно" в бардачке.

Снова одеяло, ты спишь, иногда меня обнимая, а я дочитываю Грозовой перевал. Выключаю свет, и теперь ты спишь у меня на плече, у меня сердце в горле от нежности, и я глажу тебя по голове.

8 утра, теперь уже сплю я, под стук клавиш, но почему-то так сладко.. Мы долго бездельничаем, валяемся, опять пьём чай, и в итоге отправляемся в прогулку по питерским дворам, и я наконец понимаю, что же это такое. Мы идём и идём, постоянно снимая и надевая куртки из-за солнца и ветра. В этом дворе живёт БГ (я спрашиваю - что, прямо во дворе?), а там мы видим узкий проход непонятно куда, но ты не решаешься меня туда тащить, потому что присутствие бомжей несомненно. Периодически пересекаем улицы, и я хочу к воде, а ты говоришь, что в этом городе вода повсюду. Здания прилеплены друг к другу, это так странно, а когда какое-нибудь сносят, стены приходится отколупывать от другого. Мы идём мимо Казанского, по Невскому, слушая болтовню гламурных кис и разговаривая о военных патрулях. А потом - пышечная на Большой Конюшенной, и это очень и очень вкусно.

А вечером мы гуляем по стене Петропавловки, смотрим на Неву, и я определяю, что за купола тут и там, и где дом - я тоже определяю. Уже прохладно, но ты обнимаешь, и от тебя тепло. Гуляем по Заячьему острову, по зелёной траве, говорим о мотоциклах, сидим на лавочке недалеко от пионов, а город, между тем, своим холодным воздухом продолжает проникать в меня, я смотрю на трамваи и на людей и думаю о том, какой он незнакомый, и что здесь можно жить и любить..

Мы пьём кофе в кафе, а время - оно такое нечестное. Сначала застывает и куда-то исчезает, даёт ощущение невесомости, как будто в солнечном луче замерла пушинка. "Вчера" было десять лет назад, никакого "после" нет, а есть только сейчас, сейчас. Сейчас, здесь и ты. А потом пружина со звоном разжимается, и остаётся полтора часа до поезда, ты говоришь: "Не грусти", я улыбаюсь, а потом опять смотрю в сторону. Смотрю тебе в глаза и ищу в них спасения, и мне хочется никуда тебя не отпускать.

Состояние "с тобой" очень затягивает. Я привыкаю. Потому что ничего страшного не произойдёт, когда с тобой. Потому что спокойно и наполненно. А без тебя я теряю опору.

Я прошу тебя не идти так быстро на перрон, к вагону, потому что там - уже только прощание. А у вагона какие-то дураки-студенты поят пивом овчарку, а мы стоим, я обнимаю тебя и целую, но время уж не наше, не наше! И оно уходит, это не наше время. И ты говоришь, что совсем скоро приедешь, скоро-скоро, меньше чем через месяц.
Оборачиваюсь и улыбаюсь, ухожу в вагон, да, совсем скоро, но почему по моему лицу текут слёзы, а я прячу их от соседки по купе, глядя в розово-сиреневое закатное небо?

Еду в метро, на автомате перехожу на свою ветку. Сажусь, закрываю глаза и вижу Неву. Синюю, потому что в ней отражается небо.

Как-то мне резко стало плохо. Без тебя.

который создаёт в моей жизни удивительное ощущение прочности и надёжности.
Мне не страшно. Потому что он у меня есть.

Нежно. В унисон.
Своя реальность, отдельная от других. Отдельная от вчера и завтра. Вне времени.
Смотреть на солнце и жмуриться. Разводить руки в стороны под ветром и ловить сдуваемую юбку.
Целовать, чуть касаясь губами. От этого так сладко.
Гладить волосы, жёсткие и короткие. Вдыхать запах.
Слушать. Улыбаться.
Впервые видеть, как ты фотографируешь.
Обнимать.
5 минут до отправления. Уходить, не оборачиваясь. По кирпичикам перрона.

"Я раньше и не думал, что у нас на двоих с тобой одно лишь дыханье".

Holden Caulfield (00:11:37 29/05/2009)
Я смешная, да?

E.S. (00:11:47 29/05/2009)
Ага :-)

Holden Caulfield (00:12:16 29/05/2009)
Неужели я не смогла создать вид адекватности?)

E.S. (00:12:33 29/05/2009)
Почти :-)

Holden Caulfield (00:15:41 29/05/2009)
А ещё я двоих прапорщиков видела сегодня!!

Holden Caulfield (00:15:49 29/05/2009)
Ну в общем я это.. пошла спать.

Не надо было читать его записки.
Ни к чему хорошему это не приводит.

Только в душе какие-то траншеи.

Залитый солнцем до полнейшего изнеможения. Если бы солнца было ещё хотя бы чуть-чуть, оно бы расплескалось и стало литься через край. Там было холодно как раз до такой степени, что хотелось надеть перчатки. А в перчатках как раз было хорошо.
Там была такая свежесть.. И хруст льда под ногами.. А в льдинках тоже отражается солнце. Оно повсюду.
Это моя любимая погода. Чтобы кроссовки и пальто.
И весна уже близко-близко, но ещё не. Кому она нужна к чёрту? Всем нужно только ожидание весны. Предвкушение.
А с каждым годом моя комфортная температура всё понижается. Помню, два года назад это было +20. Теперь лучше всего +5. И солнце. При такой температуре оно не раздражает.

пишется book-report по Брэдбери. И потом отвечаешь его перед несколькими группами. (Правда, народу было немного. Человек пятнадцать.) Громко и чётко, чтобы ни один звук этого игольчато-фригидного языка не был произнесён неправильно. Смотришь им в глаза и говоришь о том, что молодежь ничего не читает и тупеет. Своего рода удовольствие.

Читается Умберто Эко "Маятник Фуко". И история России Орлова-Георгиева. И Космополитан. (Мне почти не стыдно.)

А потом приезжает мужчина, и интернет становится даже как-то не нужен.. На троллейбусе по Садовому кольцу, и мужчина (такой забавный) удивляется тому, какая Москва кольцевая и эклектичная. А потом гулять по Манежной площади, а там влюблённые (а мы тоже влюблённые, поэтому нам положено обниматься, смотреть на воду и вздыхать) и праздношатающиеся, и милиция, и солдаты (те, у кого застёгнут воротничок, ремень затянут, сапоги высоки, а взгляд затравленный - духи), и у них погоны, и ничего мне про них не понятно. А на Болотной площади (там ещё давно-давно было восстание) какие-то совершенно безумные люди крутят огонь, а ещё там мост с замочками и фонтаны, и на набережных Водоотводного канала люди пьют вино из пластиковых стаканчиков, а мы идём по Большой Ордынке (уже можно меня к ней ревновать), и я пою "Рио-Риту" Богушевской. А в окрестностях Третьяковской народное бурление, огни и полнейшее ощущение курорта. А на Новокузнецкой скамейки из Храма Христа Спасителя, а мы едем домой. А дома мы чиним диван и смотрим Дневник Бриджит Джонс (мне опять почти не стыдно).
А на следующий день - студенческий городок РУДН, ожидание автобуса на остановке, вокруг негры говорят на французском, и много других неопознанных национальностей. А потом на автобусе по Профсоюзной улице далеко-далеко и по Ленинскому, а на Калужской площади сирень разных цветов и Ленин. А потом Якиманка, залитая солнцем и практически пустая.. А вечером "Белая гвардия" с Хабенским и Пореченковым, а Камергерский - с кафешками под открытым небом, и это опять как курорт, или даже Париж.. А ночью отражение в телевизоре.. Или это утром отражение?.. По-моему, и тогда, и тогда. А в последний день Коломенское. А там так жарко и хорошо, и я уже умею определять по погонам, кто есть кто. Подглядывая в листочек, конечно. Мы сидим на лавочке, ты обнимаешь меня и целуешь в плечо. А вокруг люди ездят на велосипедах, и велосипеды все такие плохие, плохие!:) А потом мы идём долго по дороге, которая ну не может закончиться ничем! Но она заканчивается ничем, и мы поднимаемся по каким-то пыльным и заброшенным местам и оказываемся на Каширском шоссе. И едем на троллейбусе, который разгоняется так, что скоро взлетит, аж до конечной Красногвардейской. И оттуда долго до ВДНХ, где монорельс и Останкинская башня. И как-то так быстро наступает время прощанья, но мы делаем вид, что всё в порядке, и смеёмся фразе: "Оставляйте мужскую кладь в камере хранения". А потом поцеловать напоследок, "Я знаю, что мы ненадолго расстаёмся", и вот уже я иду одна по кирпичикам перрона..

А на следующий день пришёл тот, другой. Говорил, что не может без меня, и что с последней встречи не было радости. Что всё хуже и хуже. Что любит. Своей лысой головой к моей коленке прислонялся. Говорил, что я красивая. А я молчала, улыбалась и ничего не чувствовала.

Без интернета хорошо слушается всё Зимовье. И происходит дальнейшее влюбление. И "Города, которых не стало", "Carmen Horrendum", "Ночи без мягких знаков" и "Дворники" уже давно проживают в наушниках. А "Русский народный блюз" действительно похож на БГ.

А ещё без интернета хорошо пишутся эссе. Злые такие, честные. Об одиночестве. И о вау-факторе. И потом их просят прочитать два раза. И интеллектуальный мальчик (arrogant arse), которого я боюсь, потому что он всегда лжив, говорит: "Это лучшее, что я слышал за весь год".
Собственно, эссе осталось написать последнее. Про good manners. Ненавижу good manners. Я не знаю, что это такое. Я необразованная хабалка, болезненно ценящая искренность.

Очень скучаю.

Мы виделись три недели назад, а приедешь ты через две.
Давай больше не расставаться так надолго?