Прости ей то, что он — не ты,
Прости ему, что ты — не он,
Она к нему, а он ко мне — развязка всех дорог.
Ты не прощаешь никого,
Ты не прощаешься с судьбой,
Ты говоришь, что мир — кольцо, и важен только срок.

Когда собою обожжёшь,
Когда изнанкой той любви
Ты будешь ранить как свечой, как лезвием огня,
Мир загорится изнутри,
Ты видишь, что ты натворил?
Прости меня, что я — лишь я, прости, прости меня.

(с)

Я вернусь за тобой - это всё, что я должен тебе обещать.
Никакие другие слова не нужны, чтобы жить в ожидании.
Чувство локтя и сила объятий, движение воздуха возле плеча.
Даже если ты не позовёшь. Я вернусь за тобою, я знаю.

Даже если - а ты, разумеется, не позовёшь, ни к чему здесь враньё.
Никакие слова не помогут, ступай себе с миром и не возвращайся!
Я ношу тебя в сердце. Мы вместе шагаем, вдвоём.
Разреши мне стремиться к тебе. Путь по кругу - на счастье.

(с)

Ты возвращаешься резко, вдруг,
Ура мобильному интернету!
А у меня уже новый друг.
И очень мало осталось лета.
Ты тем же жестом бросаешь плащ,
И так же щуришь глаза на солнце.
И рад бы снова сказать - не плачь,
Не плачь, октябрь к нам ещё вернётся.

Ты всё такой же, и мир вокруг
Тебе на радость льёт дождь из тучи.
Но у меня, слышишь, новый друг.
И он честнее тебя.
И лучше.

(с)

Есть два варианта:
Первый - когда в толпе
Высматриваешь похожие силуэты,
Выслушиваешь похожие голоса,
Вынюхиваешь такие же сигареты.

Когда ходишь по городу как в полевой игре,
Ищешь кругом знаки, ключи, сигналы:
Вот кто-то крикнул в трубку "спишемся в сентябре!"
Или ребенок ноет "купи мне такого, мама!"

Хуже другой вариант, записывайте, друзья.
Когда в толпе
Ни один не похож на тебя.
Вообще ни одно плечо, ни одна рука.
Не встретишь ни интонации, ни запаха табака.

Когда всё, что есть - уместилось в одной горсти.
Вы знаете, сердце размером как раз с кулак!
И ходишь по кругу. И просишь: пусти, пусти.
А город молчит и душит.

У нас - вот так.

(с)

...на краю весны,
перед часом Быка...

(c) Екатерина Михайлова


Пусть история эта не лучше любой другой,
Только надо её записать от конца к началу.
У какой-то девочки пышно цвела любовь.
Даже две. И она как палочки их считала.

Раз - один её поднимал без проблем к верхам,
Научил перепрыгивать с подоконника прямо к ветру на гриву.
А другой подстилал подушки помягче там,
Где упасть ей, и украшал соломкой красиво.

Два - один учил её смелости и стрелял
Прямо в сердце, легко улыбаясь - подумаешь, мол, пневматика.
А другой потом по кускам её собирал,
И как вазу склеивал ночь напролёт внимательно.

Три - с одним она полночи могла играть,
Понарошку строить дворцы, королей создавать, принцесс и простой народ.
А потом второй относил на руках в кровать,
И, чтоб успокоилась, давал молоко и мёд.

Вы, возможно, спросите, как ей хватало сил,
Или, может быть, двое были одним лицом?
Нет, отнюдь, один про другого и знать забыл,
А другой был с первым слишком давно знаком.

Я оставлю открытым финал, угадайте сами развязку,
В математике первого класса, мы знаем, силен любой.

Но с одним у неё зеленели глаза и она превращалась в героиню забытой сказки.
А с другим - она становилась снова - собой.

(с)

Странно, вокруг столько людей, а обернёшься - пусто.
Он не звонит ей третий день. Слишком банально. Грустно.
Странно, бежишь вдаль что есть сил, а остаёшься там же.
Он ей опять не позвонил. Ясно без слов, что дальше.
Странно, у всех беды одни, только своя - живая.
Время идёт. Он не звонит. Плохо. Все понимают.
Странно - любой, кто ждал звонка, сам не звонил, бывало!
Каждый один. Вместе толпа. Как же этого мало.

(с)

Может быть, солнце уже погасло - это неважно здесь и сейчас.
Может быть, Армстронг был и на Марсе - это не то, что мучает нас.
Звёздная пыль на раскрытых ладонях, небо темнеет перед дождём.
Как это странно, что я с тобою. Что ты со мною. Что мы вдвоём.

Как в невесомости - здесь без-воз-душно, пальцы неловкие, взгляды вольны.
Не говори ничего, нет, не нужно. Пусть это будут апрельские сны.
Всё это сон - над землёй без скафандров... Белка и Стрелка? Бонни и Клайд.
Это смешно и нелепо? Да ладно.
Дай мне ладонь и просто взлетай.

(с)

Есть мнение, что внутри каждой женщины - часовой механизм. Он работает как положено - стрелки крутятся, указуя то вверх, то вниз. То на солнце, то к горизонту, а то и вовсе - к земле. Стрелки делают круг, слышно чёткое тиканье. Час, два, третий, ещё, себе.

Есть мнение, что внутри каждой женщины - весы как в мясном отделе. Триста грамм, килограмм, - гирьки прячутся в каждом, самом тщедушном, теле. И отрез материи через год меняет вес и товарный вид. Ничего удивительного, но временами это расстраивает и злит.

Есть мнение, что внутри каждой женщины - пусто как в барабане. Пустота виднеется глубоко в глазах и мерещится в сигаретном тумане. Кожа натянута слишком туго, но у всех свои недостатки, и это можно принять.

Стрелки делают круг, и я слышу тиканье: три, четыре, пять.

(с)

Чужая душа - потёмки, смотри, не споткнись случайно.
Как выплакать всё, раз время отмерено чашкой чая?
Чтоб сердце спокойно билось, кому поклониться в ноги?
Кто выдаст рецепт на средства от снов и пустой тревоги?

Судить о других - нелепо, в себе разберись, поди-ка,
А сердце - пакетик чайный, стучит так смешно и тихо.
Так ровно проходят сутки - за сутками, год - за годом,
Становишься взрослой, сильной, огнём и громоотводом.

Что трезвый ни в жизнь не скажет, то пьяному - первый козырь,
Напьюсь ледяного ветра и буду писать вам прозу.
Про заек, про белых тигров, про знаю-надеюсь-верю...
Чужая душа - потёмки. Смотри, не сломай здесь шею.

(с)

У него глаза - карамель, и ладони - мёд.
Он приходит раньше, берёт эспрессо, спокойно ждёт.
У неё на шее стекло, голова как лён.
Он и сам не в курсе, зачем он в неё влюблён.

В их кафе играет "Прощание с Петербургом" и "Голубой Дунай",
Он пьёт чёрный кофе, она придёт и закажет горячий чай.
Сбросит шубку, протянет руки ему: "Ну, давай, согрей!"
Стрекоза весёлая и уставший к вечеру муравей...

Он не курит, разве что после кофе, если тот - удался.
Он бы выпрыгнул на ходу, но он знает - и так нельзя.
Наш герой заказывает крем-брюле и ломает сахар, как тонкий лёд.

Год за годом играет Штраус. Он её ждёт.

(с)