К.

Не может пробиться в сон сквозь кудри упрямый ветер.
Весь год, спеша к декабрю, сбивается в снежный ком.
И каждая наша ночь равна золотой монете,
Которую я храню, как тайну, под языком.
Но вряд ли мне этот дар поможет на перепутье,
Когда небритый Харон разрежет волн пелену,
То сей золотой обол своей воровскою сутью
Утянет меня ко дну, утянет меня ко дну.
Набор золотых плодов, от яблока до этрога
В заплечных мешках. Запрет всегда во главе стола.
Но я, золотым руном отметив себе дорогу,
Себя на вечную тьму и странствие обрекла.
Так тянется к вору вор, но не ко двору придётся,
И не по нутру любви разбойничьих рук родство.
И даже твои стихи, в которых так много солнца,
Не скажут мне ничего, не скажут мне ничего.

(с)

По весне все придурки снова спешат ко мне.
Я сижу, затаившись в своём ледяном болоте,
Не дышу и не двигаюсь, не мешаю охоте,
Не подвластна луне, войне, соблазнам извне
И тем более не собираюсь ловить их стрелы.
Из придурков всегда находится самый смелый
Криворукий Иван. Доверь идиоту лук,
И он тут же себя возомнит как минимум Тилем
Уленшпигелем. Вот жених идёт, тили-тили,
Собутыльник, соратник, любовник и милый друг.
И качается шаткий лук то вправо, то влево.
Наш Иван себе ищет Снежную Королеву,
Он не гордый, ему и царевна Будур сойдёт.
Я сижу, затаившись в своём ледяном болоте,
Не дышу, так как знаю, что он где-то рядом бродит,
И стрела упадёт. И вот тут-то небесный счёт,
Канцелярия звёздная вспомнит, кто я такая.
И тогда пощады не будет,я точно знаю.
Он пускает стрелу, я молюсь: "Пролети, стрела!
Не задень меня, грешную, этой весной хотя бы.
Он придёт за стрелой и увидит простую жабу.
Просто жабу, лягушку без всякого волшебства!.."
По весне всегда многолюдны придурков стаи.
Лёд трещит, и блестит вода от края до края.
Я плыву по реке, которая мне мала.

(с)

...И каждый верит по-своему
В шёпот моря, в тёмные башенные часы.
Берегов двое и стрелок двое,
Вечер скроет останки Трои.
Только боль свою не просыпь,
Бэйби. Что ей делать на воле?
Но каждый верит по-своему
В зимнюю ясность, в то, что предательства вовсе нет.
Ерунда, не клеится с личным,
Всё вторично, и все отмычки
На ладонях. И столько лет
Всё твоё, всё твоё без боя.
А каждый верит по-своему
В тех, что на небе и в тех, что нас ждут внизу.
Цифры - будто кристаллы соли,
Год за годом вторые роли,
Глаз за глаз, бэйби, зуб за зуб.
Вот искомое, вот инсомния,
На бумаге стихов оскомина.
Ты заполнила? Ты запомнила?..

Каждый верит по-своему.

(с)

Вот твоя рука, вот моя рука.
Как тебе там смотрится с высока?
Как тебе живётся из далека?
Как тебе там дышится в Полубожье?
Вот такой в истории поворот,
Как морской воды в израненный рот.
Я как Мидaс, только наоборот -
Всё, чего коснусь, порастает ложью.
Вот твоё окно, вот твоё кино.
Я бы спела, только мне не дано,
Я бы даже душу дьяволу, но
Он твоими страхами сыт, пожалуй.
Можно резать вен голубую нить,
Можно просто солнце в себе убить.
И бродить, и долго не находить,
Кто б из сердца вытащил это жало.
Если ты позволишь скрестить пути,
Если ты позволишь себя спасти,
Если ты позволишь себе простить,
Что не утерпела, не удержала -
Вот моя рука. Вот твоя рука.
И тоска бессмысленно велика.
Только не пора ещё умолкать,
Если ты позволишь начать сначала.

(с)

Круг бессониц, вязкий мёд
Растекается по жилам.
То ли дрогнул балансир,
То ль печаль из-за плеча.
В каждой женщине живёт
Тот, кого недолюбила,
Путь в её уютный мир
Прогрызая по ночам.

Вроде научилась жить
Без обид и без истерик.
Боли нет, день прост, лист бел.
Ты не та, они не те.
Карта родинок чужих,
На твоём усталом теле,
Будто карта звёздных тел
Светлячками в пустоте.

Тлеет, лишь погасишь свет.
Имена, картинки, тени,
Двое мальчиков седых
Через лет прозрачный лёд.
Каждый твой второй куплет
В пагубном стихосплетении
Не глоток живой воды,
А проклятие твоё.

(с)

Зачем мне теперь покой? Какие найти слова,
Которые бы спасли, развеяли горький дым?
Так вышло. У нас с тобой есть разные божества,
И ты ушёл далеко, молиться богам своим.
Была бы я поумней - была бы я весела,
Летала бы по лесам блуждающим огоньком.
Но в пальце застрял кусок отравленного стекла
И вскоре дошёл до сердца голодного моего.
Скажи, какое проклятье стало тому виной?
Зачем мне теперь покой? Зачем мне теперь? Зачем?
Какое злобное лихо приснилось тебе, родной,
Когда ты в последний раз заснул на моём плече?
Не плакали, не прощались мы. Не ясно, не решено.
Но выжжено на спине: no hope, mon amour, no hope…
Осколки ночного неба упали ко мне в окно
И складываются в боль, как чёрный калейдоскоп.
С улыбкой придурка март шагнёт по былым снегам.
Зачем мне весна? Прижмусь щекой к ледяной стене.
Мои усталые боги прощают твоим богам
Всю боль - пусть только опять отпустят тебя ко мне.

(с)

Эти фантики старых картин узнали всё наперёд.
Ослепительно яркие краски безумного королевства;
Встреча радуги с берегом; ветренно тонкий лёд –
Это сюрреализм, my baby, и надо спасаться бегством.
Я себе обещаю не плакать, твержу, что вера светла,
Что Господь не ошибся, когда тайком, виновато,
Так старательно создавал друг для друга наши тела,
Каждой родинкой, каждой веснушкой сплетая звёздные карты
Для заблудших, для глупо затерянных кораблей наших глаз.
Кто же станет той мудрой крысой, что выпрыгнет первой
Из молчания? Из окончания строк... Это - здесь и сейчас.
Это хриплое время прощать. Это сюрреализм, my baby.

(с)