На тонком воске набросало лето
немолодого августа черты,
на мостике над маленькою Летой
теперь всё меньше летней суеты.
Лишь бабочки опалового цвета
резвятся в тёплой медленной воде,
вплетаются в круженье парапета
и гаснут на асфальтовой слюде.
Да дремлет, притомившись, рыжий зайчик
в ложбинке полированных перил,
где не похожий на Харона мальчик
взгляд отражённой яви отворил.
А там неспешны дни, кусты не голы,
не полон расставаньем птичий гам,
но первые опавшие оболы
уже плывут к знакомым берегам.

(с)



Фото Галины Давыдовой

+ 5 в комментариях

Над морем летят чайки,
Белыми крыльями машут,
Над морем летят чайки -
В день завтрашний - из вчерашнего.

А море под ними плещет,
К берегу гонит барашки -
Морские бегут овечки -
В день завтрашний - из вчерашнего.

Белой ажурной плёнкой
Пена морская пляшет -
И чаячий крик звонкий -
В день завтрашний - из вчерашнего.

Над морем летят птицы,
Садятся на волн чашу -
И нам бы вот так стремиться -
В день завтрашний - из вчерашнего.

Сегодня - так быстротечно,
Секунды крылами машут -
Как чайки, летят беспечно
В день завтрашний - из вчерашнего...

(с)



(с) фото user ЖЖ argentum_g

Что остаётся от сказки, когда её уже рассказали?

Остаётся опустевший банкетный зал с множеством столов, на которых - испачканные скатерти, измятые салфетки, блюда и тарелки с остатками свадебного пира, недопитое вино в бокалах, вянущие цветы, никому не нужные свадебные подарки, кучей сваленные в углу. Царю остаётся полцарства, старухе – разбитое корыто, серому волку – дремучий лес, злым колдунам – мрачные подземелья с тайными ходами и робкая надежда возродиться по всем законам жанра в очередном продолжении, чтобы с новыми силами приняться за свои пакости. Остаются недоумевающие искалеченные колобки и несчастные лисы с несварением желудка; остаются волки с распоротыми животами, истекающие кровью на залитой солнцем лесной полянке; остаются маленькие глупые деревянные мальчики с длинными носами, которым никогда не стать взрослыми умными деревянными мужчинами; остаются ненаписанные песни трубадура, удачно устроившегося в королевский замок на должность зятя и придворного советника по совместительству; остается незвонкое слово "конец" и причудливый вензель, змейкой уползающий на следующую страницу...

Что остаётся от воспоминаний, когда их забывают?

Остаётся ноющая боль в висках и сигаретный пепел; остается смутное, необъяснимое чувство вины, висящее неудобным комом между желудком и лёгкими; остаются на каком-то далёком чердаке забытые дневники с детскими рисунками, наивными стихами и жёлтыми кленовыми листьями между страниц; остаётся горьковатая сладость дежа вю и несколько цифр, написанных чьим-то уже незнакомым почерком на вырванном из блокнота листке; остаётся – недолго остаётся - не вписавшаяся в новый интерьер старая картина в потемневшей от времени позолоченной раме; остаются тревожные предутренние сны, ускользающие сквозь сеточку ресниц в холодный рассветный сумрак; остается жить дальше и попытаться сохранить хотя бы то, что ещё не стало воспоминанием...

(с)

Эта скучная глупая недозима очень хочет / боится весны.
Это девочка Герда замёрзла и вдруг разлюбила мальчика Кая.
В чём мне каяться? В позавчерашнюю рифму по имени "наши сны"
я уже не въезжаю - размеры души, к сожалению, не позволяют.

Так погладь меня снова по шерсти слепого заснеженного "увы"...
Так случилось – у этого времени больше для нас не осталось времени.
Так легко после плоскости "ты" развернуться опять в многомерность "вы",
вылетая налево - навстречу себе, раздавать запоздалые премии

всем, кто слушал и верил – и, знаешь, особенно тем, кто меня не знал,
кто не чувствовал пальцами нервов надрыв моих слов сквозь синкопы смысла.
Недосказанность истины – только морозный узор в проёме окна.
Он растает к весне – испарится-исчезнет-стечёт незаметно... быстро.

Это, правда, не я виновата в тебе, в январе, в серебре - в себе,
в голосах наших звуков, в молчании крыш. В не подаренный колокольчик
ты не суй свой английский язык – я сегодня даю последний обед
и обет ожидания вечности. Вот тебе час... Делай, что хочешь.

Я останусь в тепле, в полусвете стенаний своих электрических люстр.
Я – лишь слепок, раздавленный глиняный слепок с любви, я уже не СТАНУ.
Я пыталась сказать тебе только хрустальное маленькое "люблю",
это, правда, не я виновата в том, что оно родилось стеклянным.

(с)

Господи, ты не можешь себе представить, как это смешно, когда они убегают! Спотыкаясь об ими же разбросанные камни, оставляя в спешке какие-то вещи, обрывки бумажных мыслей и кусочки сердец из папье-маше; как они бегут, забывая попрощаться, не закрыв двери, не спросив номер телефона, не в состоянии сказать что-либо напоследок; как крысы с тонущего корабля, они спасаются от внезапно обрушившегося на них Огромного...

Но это потом. Сначала они сидят, смотрят, говорят, слушают, трогают маленькими лапками или большими ручищами, прицениваются, прикидывают, сколько можно взять в розницу и стоит ли брать целую партию оптом. Они совсем как дети. Блестит – тянутся ручонками, улыбаются. Оказывается теплым на ощупь – прижмутся, блаженствуя – приятно. Они – ты не поверишь, Господи, – я видела это собственными глазами! – даже пытаются иногда украсть немножко, чтобы незаметно вынести ЭТО с собой и потом показать знакомым, похвастаться – мол, вот, что я видел, вот ОНО какое – а если получится, то и продать подороже – они во всём ищут для себя выгоду. Я смеюсь над ними – очень тихо, они даже не замечают – и иногда позволяю ЭТО украсть. Я прекрасно знаю, что ЭТО погаснет, превратится в прах в их руках и заплечных котомках, как только они выйдут за порог. Они не понимают и никогда не поймут, что это ценно только пока они здесь.

Они такие разные, Господи. Но они все так похожи в одном – в своём барсучьем стремлении утащить всё, что можно, в свою норку, свалить в кучу и, забившись поглубже в сухие листья, загородив вход веточками и травой – вздохнуть удовлетворенно – теперь можно сидеть так всю зиму. Они не знают, что, сколько бы и чего бы они не добавили в эту кучу – их зима придет только один раз и не закончится никогда. Они ни за что не хотят отвечать друг перед другом, они презирают себе подобных, но, встречаясь на тропинке с таким же грызуном, неизменно выстреливают из игрушечного пистолета маленький флажок: "Граждане, будьте взаимно вежливы".

Я иногда до обморока устаю от мельтешения цифр в их маленьких булавочных глазках, но, Господи, я до сих пор рассказываю им самые красивые сказки, – потому что здесь всё ещё нет никого, кто может сделать это за меня. Они ничего не понимают в этих сказках, но всё равно приходят ко мне и слушают.

...

Иногда кажется: ещё немного – и я взвою от безысходности, выйду из себя и одним махом расплющу весь этот суетливый муравейник. Но я всегда жалею их, Господи – почему я всегда их жалею? Когда становится уже невмоготу терпеть их липкие прикосновения и слушать их плоские квадратные слова, я всего лишь сбрасываю маску – и показываю им своё настоящее лицо – лицо, которое создал ТЫ – Господи, почему ты создал его таким??? - и говорю им своё настоящее имя. И тогда, спотыкаясь об ими же разбросанные камни, оставляя в спешке какие-то вещи, обрывки бумажных мыслей и кусочки сердец из папье-маше, они убегают в свои маленькие безопасные норки, куда не придет БОЛЬШОЕ, не ослепит своим светом, не объяснит всё, что они так бояться понять... И я смеюсь им вслед, истерически хохочу, не пытаясь догнать, остановить, вразумить. Я знаю, если я побегу следом – я смогу их догнать. Именно поэтому я остаюсь.

Господи, когда они убегают - ты представить себе не можешь, как это больно...

(с)

Будь во мне, пока не рассвело...

Сложи свои крылья в угол прихожей, рядом с моими – нам обоим всегда нравилось сочетание чёрного и белого...
Дыши на мои стекла, оставляй на них знаки, прозрачные капли, отпечатки ладоней...
Зажги все мои свечи – пусть до утра в них горит твой огонь...
Пой о себе моим горлом, смотри в себя моими глазами, целуй свои губы - моими, думай мои мысли о тебе...
Не отвечай на телефонные звонки – тебя снова позовут в ад. Я знаю - там хорошо, но так не хочу тебя отпускать...
Не спрашивай, где меня носило столько лет – мне нечего рассказать тебе кроме того, что в раю слишком скучно и серо...
Погаси во мне алые искры – я разбужу в тебе зелёных светлячков...
Прокляни день, когда узнал обо мне – всё равно его уже вычеркнули из всех календарей...
Жаль, что с рассветом нам нужно лететь в противоположные стороны этой вертикали - время, когда каждое сказанное нами слово становилось Истиной, ещё помнит нас...

(Засыпая в твоих объятиях – в который раз за последнее тысячелетие - я не успею подумать о том, что нужно завести будильник...)

(с)

Можно, я стану для тебя никем – не просто милой незнакомкой, не экранным значком, живущим в нескольких пикселах от другого такого же – и в миллиарде жизней от твоего мира – а совсем, совсем никем, ничем, нигде и никогда не существующей?..

Можно, я буду совершенно отдельным организмом, который просыпается по утрам, пьёт свой чай, гладит плюшевые уши своего ротвейлера, слушает свою музыку, любуется своими пейзажами, съедает свои завтраки, обеды и ужины, смотрит свой телевизор, думает свои мысли не о тебе, не любит не тебя, говорит не о тебе, целуется не с тобой, не от тебя рожает своих детей, и однажды умрёт на руках – не у тебя.

...

Можно?

...написать в Ваш июль - эта осень лишает свободы...
больше не о чем петь, всё срифмовано - до запятой,
до слепых молчаливых истерик. всё кажется - вот бы
отдышаться - и снова взлететь... только встретит ли кто
в сером заспанном небе?

...заплакать...

...прослыть нелюдимой.
слиться с тихим пространством квартирным... бояться простуд...

не звонить Вам - поверьте мне вовсе не не-обходимо
слышать голос...

...спокойно смотреть, как, кружась на лету,
опадает октябрь на дорожки остывшего сада...
как, тревожно дыша, на посадку заходит ноябрь...
перечитывать Бродского... здесь вы, возможно, с досадой
головой покачаете, не одобряя - но я

буду снова и снова шептать - "ни страны, ни погоста
не хочу выбирать"... и, вдохнув сигаретный уют,
про себя повторять - умирать в ноябре - это просто...
слишком просто, увы - "каждый сам себе царь и верблюд.

сетки, сумки, авоськи..." - да все мы немного верблюды...
засыпать... просыпаться... поверить в "уже никогда".
но однажды, увидев свой "свет как бы вдруг ниоткуда"
прохрипеть всем назло: "смотришь в небо и видишь: звезда..."

(с)

половинкою бесплотного "едва..."
заливаясь, полыхая и звеня,
я сказала тебе все свои слова –
и слова мои оставили меня.
сколько раз ты мне их просто отдавал –
как легко они взмывали в синеву,
бесполезные бесплатные слова,
безопасные полёты наяву...
время выросло и вырвалось из нас,
всех котов распределило по мешкам,
не сложилось. не случилось. не сбылась
та мечта, что, как полынь, была горька.

...

все слова, что ты сплетал мне – как вода
испарились и рассеялись, как дым.
ненавижу это слово – "никогда",
оставляю эту рифму молодым.
славословия бессовестного след
обессловленной усталостью болит,
и бессонницей в просоленной земле,
и предчувствием последнего Delete.
мы сломали всё, что следовало спеть.
мы убили всё, что слепо и тепло
трепетало, словно птенчик в скорлупе.
всё постыло. всё остыло. всё ушло.

...

проливай хмельную млечную тоску,
позабудь свои невзгоды и года.
нам обещано еще одно "ку-ку!"
всё равно, что снег, что слёзы... всё – вода.
вниз по склону – отказали тормоза.
не болея, не тревожа, не любя.
это к лучшему – что ты мне не сказал.
буду жить теперь – без слов и без тебя.

(с)

что-то во мне завелось щемящее
почти такое же по ощущению
как надпись:
В вашем почтовом ящике
нет непрочитанных сообщений

что-то похожее на небрежную
роспись на чеке или квитанции
что-то не бережное
но нежное
что-то щенячье
и мне остаться бы
где-нибудь между Caps Lock и Enter
где-нибудь между Escape и полночью
но что-то тянет к тебе за ленточку
жаркое
светлое
н_е_т_е_л_е_ф_о_н_н_о_е

(с)

кто-то стонет о крыльях, потерянных в темноте,
кто-то истово молится на огонек свечи,
мне же некогда думать о вечном – я здесь затем,
чтобы петь об июле и душу твою лечить

от колючего снега, от фальши морозных рун
на оконном стекле, от обид и ненужных фраз
о тоске и тревогах... увидишь – метель к утру
прекратится. ты вспомни – так было уже не раз,

это просто февраль колобродит, внушая чушь
о нелепости наших попыток заставить мрак
отступить и растаять с рассветом... я так хочу
поделиться с тобой своей верой... в моих мирах

хватит места для всех наших сказок...

(с)

...и лучше читала бы Бродского или, скажем, Агату Кристи, но
экранные строчечки к точкам зрачков так беспомощно-ласково жмутся, и
я снова ищу в нервотрепке стихов своих солнце или хотя бы истину -
а нахожу только сдавленный крик и немного красивой музыки...

Немое кино моих снов до сих пор остается раненьем осколочным
в виске невесомой беспечности, радости "здравствуйте!" званого вечера -
чернее, чем мысли о том, что устала, что - нет, не люблю ведь нисколечко,
и не на что больше обоим рассчитывать, и больше выдумывать нечего,

что время по-прежнему - деньги, а деньги обычно кончаются
быстрее, чем время, сочась часословием чисел, выходит в замочную скважину,
что чай, проливаясь на синюю скатерть, рифмуется только с "отчаяньем",
и то, что случилось за час до разлуки - не нужно уже никому и неважно, и...

(с)

Что же Вам рассказать о себе? Вам, которые всегда знают всё заранее, встречая чужие откровения со снисходительной улыбкой?

Фамилия. Имя. Отчество. Должность. Номера телефонов. Паспортные данные. Прописка. Гороскоп. Линии руки. Цвет глаз, рост, вес. Объём груди, талии, бедер. Я ли это? Да, это я.

Друзья, знакомые, сотрудники. Список ежедневно просматриваемых телепередач. Рэгги или блюзы, звучащие в сереньких ракушках от Sony. ... Внутреннее, тайное, глубоко скрытое, выползающее, осторожно просачивающееся наружу проявляется в цветах одежды, которую я ношу, ароматах, которые я выбираю, книгах, которые я читаю, людях, с которыми мне интересно быть.

Свет бледно-жёлтого уличного фонаря и его наливающееся карминово-красным нервно подрагивающее отражение в бокале мукузани. Крупнолистное ощущение недосказанности, смешанное с табачным дымом и травянистым запахом Кензо, тонкой струйкой вливающееся в Ваш вечер, заставляющее что-то забыть и о чём-то задуматься. Это тоже я.

Я терпеть не могу походы, ночные купания, песни у костра под водку и расстроенную гитару. На меня наводят уныние туристские тропы и непокорённые вершины. Я - не романтик. Я хочу, чтобы было сухо и комфортно. Мне, съедаемой стаей голодных комариных самок, плевать на красоту рассветов или закатов.

Я - стерва, я - дрянь, я - прелесть, что такое. Любите меня - или убейте. Третьего не дано - я не прощу вам никаких вариантов, я прокрадусь вам в душу и тихо сожру её изнутри. Я умею любить, как никто другой, любовью направляющей, указывающей путь - так багряный, с прожилками лист ложится в начало нужной дорожки китайского сада. Я, как никто другой, умею ненавидеть - легко, ненавязчиво, не напрягаясь, играючи наступая на любимые мозоли и с нежной улыбкой выплёскивая бочки дёгтя в ваши бережно хранимые медовые напёрстки.

Испуганный, ничего не понимающий и ни в чём не уверенный крохотный пушистый зверёк, забившийся в щель между плинтусом и шкафом - я. Стыдливая мимоза, робкая, сворачивающая листики от неосторожного прикосновения - я. ... Простенький можжевеловый браслетик, украшенный кусочком янтаря, недосоленный овощной суп и светло-серые жалюзи, скрывающие маленький кухонный рай от растущих за окном любопытных акаций, стакан фруктового сока, проливающийся на ковровое покрытие, ... альбомы старых фотографий, на которых уже не разобрать лиц, не вспомнить имён, пыльные сандалии, брошенные в угол прихожей, несвоевременные признания, ненаписанные стихи, недолюбленные мужчины - я, я, я...

Я умею дарить себя всю и сразу, не жалея и не сомневаясь. Я - выставка спонтанной живописи - о, да, на это стоит посмотреть - пальцы, ладони, размазывающие разноцветное по белому, оставляющие отпечатки, завитки, пятна, полосы - ни о чём, ни для кого, в никуда, в молочную туманность чистоты. Я - внезапный вопль в ночном переулке: кто-то наступил на кошку, а, может быть, получил удар ножом под седьмое ребро и теперь медленно оседает, прислонившись спиной к пыльной стене. Я - пролог и эпилог, между которыми - триста неаккуратно, с мясом вырванных страниц. Я - та, которую можно любить всю жизнь и однажды пройти мимо, не узнав при встрече. Я - Пенелопа, которая будет верно ждать вас ровно девятнадцать лет, триста шестьдесят четыре дня и двадцать три с половиной часа, а за полчаса до вашего возвращения отправится путешествовать с труппой бродячего театра.

Я подарю вам луну и все звёзды - вещи, которые я дарю, всегда очень красивы, потрясающе бесполезны и никогда не могут кому-либо принадлежать. Я - то, что навсегда. Я исчезну без следа, не оставив никаких воспоминаний.

Я обязательно вернусь, вырасту из Завтра...

(с)

Спою: "Ой, то не ветер ветку клонит"...
А что сказать?
Ведь правда - не у всех твоих бессонниц
Мои глаза...
Ведь правда, что не в каждой нашей песне
Мои слова,
И то, что "вместо" – не позволит "вместе" -
Тебя позвать...
Ведь правда то, что от заветной дверцы
Потерян ключ...
И сердцу никогда не отогреться
Твоим "хочу"...
Ведь правда то, что это сердце – камень,
А ты - праща.
Иди. Разлуку меряя шагами,
Прости.
Прощай.

(с)

...кораблик рассвета, неслышно скользя по волнам
сиреневой шторы, вплывает в холодную пустошь
прокуренной комнаты. Тусклая осень больна
предчувствием мокрого снега. Ты скоро отпустишь

последнее "если" и, выдохнув сон обо мне
в чужую подушку, поймёшь, что устал от попыток
остаться случайным прохожим... Что всё-таки нет
спасенья в молчании... Что до сих пор не забыто

и вряд ли забудется слово, которого мы
боялись - так дети боятся грозы – и прошепчешь
его, как молитву... Тоска с наступленьем зимы
замёрзнет и, может, мне станет хоть чуточку легче

поверить себе... А сейчас – ни тебя, ни тепла,
ни шёпота – только слепые бессонные строчки,
что не доберутся к тебе никогда... Никогда
не сбудется, лёвушка... Мы ведь с тобой - одиночки.

(с)

Оцарапанный Бог, где ты, странное чудо?

О.Кувшинов


Досмеяться до крика...
до всхлипа...
до соли...
до сути.
Домолчать
до синдрома
прощения смертных грехов.
Дорасти до рассвета,
который прошепчет: "Рисуйте
на асфальте свой мир."
Рисовать...
Расставаться легко -
не прощаясь,
не слыша
шуршания слов под ногами...
Улыбаться растерянно –
вот, мол, и вечность...
пришли,
добрались,
долетели,
доверили.
Скомкать пергамен,
на котором начертано...
Было начертано...
Длить
невозможное "если...", покуда хватает дыханья.
Звать забытого Бога,
оставив сомненья в иных
измерениях...
Вызвать последнюю бурю в стакане
и спокойно уснуть на ладонях её тишины.

(с)

Это только для тех, кто снаружи, бестолковых и толстокожих
Безразлично-всяческих прочих, мы играем в слова – не больше.
Мы-то знаем, что наши души так до боли, до сути похожи,
Как похож оранжевый ёжик - на серебряный колокольчик...
Как похожи все наши тайны на букварь в зелёной обложке,
Как похож предрассветный морок на беспомощный твой выдох,
Как похоже моё "Дай мне!" на твоё удивлённое "может...",
Как похожи глаза вора на пространную речь гида.
Можно слушать мой звон, можно уколоться твоей иголкой.
Можно спорить о нас, только нам до лампочки эти споры...
Мой звенящий оранжевый ёжик, я – колючий твой колокольчик.
Нам летать ещё – ох, как долго... но и падать – уже – скоро.

(с)

Это свет был, или так -
Глюк?..
Мне казалось, что горит
Свет.
Вот и ты, мой милый, - враг?
Друг?
Впрочем, нужно ли нам знать?
Нет...

Под обрывками пустых
Фраз
Похоронена твоя
Боль.
И обратно не вернуть
Нас...
Но куда же ты бежишь?
Стой!

Мне б обнять тебя... (как день
тих...)
Мне б поверить в то, что мы -
Здесь.
В темень спрятаться от глаз
Злых,
Чтоб сейчас ты был моим -
Весь...

Ты уходишь в сто других
Мест,
Ты грызёшь себя, как пёс -
Кость.
Ну куда ты тащишь свой
Крест?
Говорили же тебе -
Брось!

А тебе и этот снег -
Знак.
Ты уходишь, заслонив
Свет.
Ну а мне тебя держать -
Как?
Впрочем, нужно ли нам знать?
Нет...

(с)

Шёлковые лопнут ниточки,
Что кем-то натянуты в грудной клетке, -
Сердце вздрогнет, покатится,
За рёбра цепляясь, - вниз!
Ты засмеёшься: - Выдумщица...
Ласково-унизительно: - Детка,
(сердце заскулит в желудке где-то), -
Пойдём уж, раз собрались.

Я бы могла, наверное,
Просто протянуть тебе его на ладошке.
Только оно - хрупкое, крошечное,
Ну что ты будешь с ним делать?
Нежно, неслышно,
Как к воробью кошка,
Страх подкрадывается: - Моя хорошая...
Не хочу пугать тебя - осторожно
Алое закрашиваю белым.

Завтра будет спокойно и радостно
Тихой горлицей ворковать сердце,
Я прикреплю его канцелярской скрепкой
К правому лёгкому
Или к левой ключице.
Если захочешь, я для тебя с него
Сделаю на память слепок -
Можно использовать как пепельницу.
Исключительно удобная вещица...

(с)

Между моей и твоей полночью
месиво снежное носится, бесится.
Песни весенние нехотя помнятся.
Лестница в небо... Непрочная лестница...

Небо изломано лестью последнею,
ловит авоськами грусть запоздалую.
Стерпится-слюбится... Сонными бреднями
всё у нас лечится - только их мало нам.

Нам, докричавшим нелепые лозунги...
Нам, от беспомощной правды ликующим...
До хрипоты надышавшимся воздухом
прошлых дождей и несбывшихся будущих...

Нам, состоящим из скуки и совести...
Нам, состоящим в родстве с баобабами...
Нам, перепутавшим цену и стоимость,
быть не умеющим злыми и слабыми...

Нам, нелетающим... Нам, не запомнившим
лиц и событий, чисел и месяцев, -
между твоей и моей полночью
выпадет шанс окончательно встретиться...

(с)