потом ты превращаешься в блокнот
заполненный взволнованной шифровкой
в которую заглядывать неловко
хотя её сам чёрт не разберёт
а главное не станет разбирать
кому они нужны твои герои
кто был на первое кто на второе
и почему четвёртый любит врать
и почему шестнадцатый горчит
а двадцать первый всё молчит молчит

а кто-то говорил допустим юра
тебя полюбит как никто другой
и день жужжал придавленный июлем
и он бежал по радуге нагой
и можно было так легко-легко
из сладких ослепительных оков
любимые мужчины о других
и сотку коньяку на ход ноги

и где-то на семнадцатой странице
записана случившаяся месть
которую краснеешь перечесть
и перечесть нельзя остановиться
как россыпь поцелуев запрещённых
сухих голодных жадных обречённых
и их неизгладимая печать
такое дело стоит лишь начать
и вот уже до дна до фитилька
покуда чья-то властная рука
не уведёт к жене родного мужа
и это навсегда пока-пока
и самая короткая строка
и этот повторяющийся ужас
и греет и хранит тебя живой
а больше не напишешь ничего

и где-то там под жирною чертой
тебе опять твои смешные тридцать
и первая пора остепениться
и покурить выходишь без пальто
и как любить не показал никто

(с)

Откроешь нежность, а в ней стоит абсолютный остров -
раскинув руки, как огородная ерунда.
И всё, что скажешь о нём, ощущается слишком просто,
Точней - бесцветно, как нерисуемая вода,
Другое чувство, я говорю тебе, всё другое,
Во тьме софитом его высвечивает - другим,
Рисует ангела, страстотерпца, шута, изгоя
И снежно-белый, меловый палец его ноги,
И небольшие ладони, и девочкины ресницы...
Укрыт, забросан поверх, как в траве луговой гнездо,
Лежит, стоит, сохраняя очерченные границы,
Со всех сторон омываемый - чем же ещё - водой.

(с)

и внезапно поймёшь, как мучительно всё заверчено,
фотографируя взглядом раннюю синеву
сумерек. серебрящиеся навершия
труб. эти трубы и крыши. мёрзнущую Неву.
дым, застывающий в небе. кильватер праздника -
осыпи ёлок, редкие фонари.
разом охватишь и вдруг понимаешь - разное.
видишь себя внутри.

вдруг понимаешь, что время - твоя материя,
вязкое сопротивление, плоть борьбы.
что золотые низки с бусинами-потерями
ярче других любых,
и что любимый, единственный в своём роде,
милое сердце, родная душа, фантом,
делает всё не то. и на этом вы сходитесь.
ты точно так же делаешь всё не то.

ты из всего, что дано, берёшь - что заказано.
черпаешь слой за слоями внутренней немоты,
пусть заполняют пространство мечты и разума
книги. воображаемые коты.
пироги в воскресенье. часы в абажурном свете.
мирная повторяемость сонных фраз.
всё, что так важно. ты делаешь всё, чтобы этого
не было, не получалось. здесь и сейчас.

ибо твоё откажет в счастливых средах.
ибо твоё - твой голос и твой живот -
малопривычны к простому. ты - сумасшедший шредер,
распускающий мир на нарезку из слов. и вот
естествознатель ещё, полоумный физик,
вычисляющий, сколько раз надобно - так и так -
грохнуть этот хрустальный шар,
этот дар совершенной жизни,
чтобы разбился.

и выбросил белый флаг
твой паразит, окаянный твой - будьте-нате...

а всё равно будешь чуять, едва жива,
как, не мигая, молчит этот внутренний наблюдатель.
ищет слова.

(с)

человек в человека приходит и мнётся в дверях
опасаясь ступить наследить наглупить облажаться
будь как дома любимый сначала ему говорят
это то от чего очень трудно потом удержаться
начинаешь действительно быть заводить огород
а потом удивляться чему-нибудь наоборот
а потом выходить и входить удивляясь всё меньше
наконец за грудиной слипается конгломерат
и его не дано раскусить размочить разыграть
никакому самцу никакой из прекраснейших женщин

видишь девочку с нежным лицом и контентом цветка
это ангел которого можно качать на руках
можно взять её в сердце вместить и запас остаётся
те кто любит её односложный прямой аромат
принимают её как лекарство от слёз и ума
потому что она хороша и частенько смеётся

то ли мы
в толстой шубе из запахов быта долгов
с обязательным списком простивших прощёных врагов
нас любить это видеть что мы видим что-то другое
в одеяле из дыма в халате китайских шелков
и не вывернуть шею чтоб тоже увидеть такое
видеть насморк отчаянье горечь усталость
любовь

видеть тоже опоры моста и тяжёлую воду
видеть дверь нараспашку пугаться опять пронесло
нас любить это знать изначально и тему и коду
принимать для себя разрушение время и смерть
всё равно что в трамвае лицом развернуться по ходу
и смотреть в лобовое стекло
и смотреть
и смотреть
как сигнал бело-лунный
вот-вот
обозначит свободу

(с)

Я едва ли тебя забуду,
Даже если вычеркну имя
Изо всех записных талмудов,
Чтоб забыть, зарастить другими,
Чтобы заново мир запомнить,
Оставляя пустые пятна
На местах тех домов и комнат,
Что уже не вернуть обратно...

Там качались по стенам тени,
Там слова отдавались гулко,
И, как парочка привидений,
Шли по питерским переулкам
Два загадочных силуэта -
То в туман, то в ночную вьюгу,
Неизвестно каким сюжетом
Занесённые в жизнь друг друга...

Шли, плечами едва касаясь,
По перронам пустынных станций,
И сегодня я спотыкаюсь
О цепочки следов в пространстве...
И незримые эти нити,
Силовые меридианы,
Расчертили знакомый Питер
На иные миры и страны...

Я едва ли тебя забуду.
Ты же знаешь, насколько проще
Стать отступником и Иудой,
На бумаге оставив росчерк,
Чем душою с тобой проститься,
Чтобы впредь не увидеть, Боже,
Снег на длинных твоих ресницах,
И как он тает на тёплой коже...

(с)

а это мы с тобою налегке
плывём как будто лодочка в руке
невидимой невидимого бога
качается на слабенькой волне
в такой невероятной тишине
в таком уединении глубоком

проснёшься и хранишь ещё внутри
дня два а если повезёт и три
пока на сердце чёток отпечаток
пока вокруг всё та же тишина
слагаешь из ледышек имена
то тут то там ворсинки от перчаток

занятие на час и день и год
и никакая герда не придёт

(с)

прежде чем жизнь повернёт по другому руслу
прежде чем я расскажу тебе как мне грустно
пусто и тягостно холодно горячо
я бы хотела чтобы заткнулись чувства
требующие себя принимать в расчёт

страсть утолить которую нечем нечем
время которое честно сказать калечит
память которая просит чтоб было легче
легче не будет в порядке земных вещей
опыт который желает стелить солому
нервы которые жаждут улечься в кому
что там ещё вообще

сердце которое хочет всё знать заране
как это может быть если быть на грани
кто это вынесет кто это донесёт
каждое слово бьёт полосует ранит

сколько же надо любви чтобы это всё

(с)

день пахнет свежескошенной травой
день вытерт наспех долгим рукавом
день выпростан из будней кольцевой
неглаженый
субботний
простоватый
и дождь проходит робко сквозь него
и вновь мелькают солнечные пятна

в просветах
ветер тащит облака
на север где кончается река
а край земли не виден ниоткуда
и снова не замечены никем
четыре капли тают на руке
и жизнь
необязательное чудо

которое нести не унести
которое лелеять не спасти
но что с того
и новенькое лето
распахнуто пестрящей синевой
и время над усталой головой
течёт
не облагаемо сюжетом

(с)

все одиноки по-своему. каждый горек и уязвим.
сложен из двух неровных, неладно пригнанных половин.
каждый сложнее другого на линию жизни, один изгиб.
в каждом глухая тьма - не видать ни зги.
каждый идёт за мной, один из стаи моих волчат.
каждый смотрит в глаза и думает: что в этот раз смолчать.
нет своих и чужих. однажды каждый уйдёт, заняв
и не вернув какую-то часть меня.

тот, кто придёт последним, - вечерний базар, голоса в тени, -
спросит: а что давали? и я скажу ему: извини,
кажется, это всё, что осталось. кажется, всё, что есть.
всё это можно выкурить или съесть.
или сделай ещё полшага. я загляну в глаза.
кажется, это всё, что осталось, но трудно пока сказать.
можно сделать ещё полшага. я прирасту тобой.
и, уходя, спою тебе про любовь.

(с)

вместо итогов

братец мой Лис, этот город пуст,
пуст, как застывший терновый куст,
мне ли страшиться ослабших уз -
здравствуй же, дом родной.
встречи-разлуки, базар-вокзал,
милая, не отводи глаза,
всё, что я мог бы тебе сказать,
будет всегда со мной.

знать, что пройдёт, но любить. пройдёт -
дождь, воскресенье, туман, восход,
письма, детали и, в свой черёд,
треснувший небосвод.
милая, не зажигай огня,
сумерки спрячут и сохранят.
мир изменяется без меня
всюду, где нет меня.

нет возвращений к родным местам,
нет возвращений, и даль чиста,
нет возвращений, и я устал,
выдохнул, перестал.
милая, не отводи глаза,
разве я повод твоим слезам?
всё, что я мог бы тебе сказать,
я уже не сказал.

(с)

милый ангел мой, ностальгия -
совершенно не та муза,
от которой бы мне хотелось
заводить словесных детей.
и мы, конечно, с тобой другие,
мы причастны к иным союзам,
мы давно ни душой, ни телом
не стыкуемся для страстей...

но
тут луна встаёт над Коньково -
угрожающе-бестолково,
и темнота разлеглась альковом,
и я дороги не нахожу,
и я машу на луну рукою,
и я прошу у луны покоя,
а лицо у луны - такое -
"ой, что-то знаю, но не скажу!"

что?
девять жил моего сердца
порасстроганы в заусенцы -
чтобы этому дала, и этому дала,
и этому, получается, тоже...
а ты скажи, мой друг, расскажи мне,
когда ты вынул меня из жизни -
легко ли вытравил из-под кожи?
когда-то сам говорил: не сможешь...

мон шер,
я ведь не сувенир, не камень,
оживающий под руками -
я живу своей параллелью,
о случившемся не жалея,
и мне за всё про всё в наказанье
то рязань с большими глазами,
то французишка из сорбонны -
и непонятно, кому больно,

а ты меня, наконец, не помнишь,
ты меня насовсем не слышишь,
и неслучившееся всё тише,
и кто-то мне говорит: терпи,
а я не жду ничего такого,
я не прошу ничего такого,
но тут луна висит над Коньково,
нарывается на кирпич.

(с)

Составляя опись ненужных вещей, не медли.
Всё равно кто-нибудь да достанет тебя из петли,
сколько бога ни зли, - снизойдёт, простит, пожалеет
и избавит тебя от любви и всего, что с нею.

А потом зачерствеет наружная корка сердца,
и уже никому не войти в него, не рассесться -
по Преверу - с утра кофеёк au lait попивая...
Почему? Потому что слово не убивает.

Убивает другое: бесплодность любых усилий.
Вот трава - проросла, а к осени - покосили.
Вот любовь - проросла, а напрасно, что в фас, что в профиль...
Вот такие дела, мон амур. Допивай свой кофе.

Потому что мы оба далёки от совершенства.
Потому что ценю красоту бытового жеста.
Центробежная сила выносит куда угодно.
Видит бог: я давно не едала такой свободы.

(с)

Отыщи мне причину. Пожалуйста. Только одну:
Разлюбить тебя с блеском - отточенным метким ударом,
Чтобы вспыхнули щёки июльским полуденным жаром,
Чтобы камень разбил облака и ушёл в глубину,

И нахлынули блики на крыльях прозрачных стрекоз,
И летучие тени, и треск одинокой цикады...
Неуместной, банальной, безумной, пустой клоунадой
Показалось бы всё, что когда-то болело - всерьёз,

Точно выдранный зуб... Боль, которую не воскресить,
Не имеющая отношения к пряному лету,
Как к прогретому воздуху - горький дымок сигареты:
Закурила напрасно, и не обо что загасить.

Здесь не сыщешь вещей, что носили б твои имена,
Здесь не будет твоих отпечатков на тёплом песке...
Тень находит на солнце. Окурок дымится в руке.
Ведь должна быть причина. Должна быть. Хотя бы одна.

(с)

забывается всё телесное всё живое
всё что надвое разделено умножалось вдвое
лето сдаёт меня осени без конвоя
только память зрачка цепляется за июнь
где жизнь твоя как ранение ножевое
вспарывает мою

резано колото бережно безутешно
нежно ты помнишь как это было нежно
на том краю земли
где под времени прессом слиплись встречаразлука
если память руки забывает вторую руку
самый воздух вокруг болит

воздух в котором мы заведены кругами
по часовой
грабли свои пересчитывая ногами
черенки головой

будто бы ожидая что кто-то третий
скажет иди сюда здесь нора тепло
здесь я укрою тебя - и тебя - от смерти
здесь за пределом слов

а покуда стеклянный шар от стеклянной стенки
вновь оттолкнувшись катится в никуда
и кармин наших тел победили уже оттенки
холода: асбест иней туман слюда

и непонятно (разглядываю заусеницы
на пальцах забывших наощупь твоё плечо)
почему в этот раз ножевым зацепило сердце
именно а не что-нибудь там ещё

(с)

Игра без правил - старше игроков.
Чужое право - мыслить широко,
Додумывать за нас и быль, и небыль.

А мы любили - знать, что мы одни,
Считать за лесом дальние огни
И через край глотать сырое небо.

Мы возвращались в дом по темноте,
На ощупь находя шершавость стен,
Для разговора тем не подбирали.

И сущности творились так легко,
Что с плитки убегало молоко
Над раскалённой докрасна спиралью.

И наши голоса из темноты,
Должно быть, снились тем "не я", "не ты",
Которые считали сон обманом.

А запах влажных досок, ломких трав
Из всех щелей сочился до утра
Наружу - паром, облаком, туманом.

Игра без правил. Даже выйдя вон,
Не облапошиваешь никого,
Коль воздаётся каждому по вере.

Мы пили ночью воду из ручья
И радовались, что вода ничья,
И что у каждого в запасе - берег.

(с)

Мне нравится это место,
Как нравятся все места,
Где нам необидно тесно -
Хоть пару часов из ста,

Из тысячи, миллиона.
Мне нравятся зеркала,
В которых - чуть припылённо -
Не завтрашние дела,

Но мы. Моментальный снимок,
Нечаянный компромат.
Забудется уловимый
Надчувственный аромат,

Вторичность любого жеста,
Уверенность губ слепых.
Останется память места.
Бумага. Сетчатка. Пыль.

(с)

ангел мой, пена твоих небес
не опускается ниже кровли...
долго маячил у изголовья,
думал о чём-то. потом исчез.

я просыпалась, смотрела в ночь
через ресничную паутину,
видела: ангел меня покинул,
снова проваливалась на дно...

ангел мой, тень твоего крыла
неотличима от тени дыма.
я привыкала не быть хранимой,
делала то, что могла – ждала,

перерождалась, была никем,
переходила миры и меры...
недоставало крупинки веры,
чтобы повеситься на крюке,

день начинался - белей листа,
ночь приходила - и всё сначала...
делала то, что могла. молчала.

ангел вернулся, но не застал.

(с)

Вы-звез-ди-ло... Фонари -
Линией по краю неба...
Тает сизый дым витрин,
Путается быль и небыль,
И в ветвях седых берёз
Затаил дыханье ветер...
Где-то - шорох - в ночь - колес.
Обжигающий мороз,
Вечер...

Как вернуться в этот мир,
Если мы - на звёздной крыше?
А над нами - тьмы и тьмы:
Звёзды шепчутся и дышат,
Холоднее и теплей,
Отдалённее и ближе...
Кто пустил детей на крышу?
Что мы делаем на ней?..

Шёпот, шорох, зов и отклик...
Ночь - амфитеатр Вселенной,
Театральные бинокли,
Устремлённые на сцену:
Полон зал и поднят полог,
Всё внимание спектаклю...
И между лопаток холод:
Я совсем не помню роли,
Я не знаю номер акта...

Это страх - не темноты,
Это - чисто театральный
Страх молчащей пустоты,
Неизвестности за краем,
Сердце - загнанная птица,
Вырваться иль разорваться?..
Я боюсь свалиться с крыши!
Умереть и не родиться!
И ещё - одной остаться...

Я - отставший от своих,
Перепуганный ребёнок...
Ветер дунул - ветер стих...
Мир так хрупок... Лёд так тонок...
Там, за рампой фонарей,
Ждёт неведомая бездна...
Десять метров до дверей
Декорации подъезда...

(с)

Фото Polly N.

*
Кто только сказал эту глупость: своя, мол, ноша не тянет...
Тянет, и ещё как, но поскольку своя - разделить-то с кем?..
Мания всепонимания, отпусти меня. Ну же, хотя бы
Кто-нибудь: поговорите со мной - хоть раз - на моём языке?

Подумайте обо мне, подберите отмычку, ключик.
Не дайте проплакать ночь, не позвольте после сойти с ума,
Сделайте что-нибудь, чтобы потом получилось - лучше.
Господи, как быть женщиной, если всё и всегда - сама?

Господи, ведь во мне ничего - ни от матери, ни от Терезы,
Ни доброты ангельской, ни иных подходящих черт...
Зачем же опять пытают меня дурацким тестом на трезвость:
"Ты только пойми меня правильно..."
Я-то пойму. Объясни, зачем.


**
...Потому, что умру. И ещё потому, что умрёшь
Ты, как и все остальные, вплетённые в этой судьбы пряжу,
Благословляю всё: сведённых пальцев крупную дрожь,
Когда стакан с валерьянкой бьёт по зубам, не даётся, пляшет.

Благословляю разлуки, потери, измены, слои вранья, -
Всё, что делает душу тоньше, мудрее, сильнее, злее...
Если нельзя без предательств, пускай тогда - меня, а не я:
а) узнаю об этом наверняка, и б) переболею...

Если нельзя без боли (куда ж без неё?) - значит, здравствуй, боль.
Я отступаю на шаг от бумаги, нотного стана, мольберта...
- Видишь? оно происходит. Взаправду. Здесь и сейчас. С тобой.
- Вижу. Боль нестерпима. Но выживу - и напишу об этом.

(с)