Фаза быстрого сна, фаза медленной яви, - под водою ведь тоже наступает весна, девы простоволосые проплывают наядами, я накачана ядами, оттого и грустна. Оттого и блесна мне не кажется рыбкой, ярь-медянка разъела её чешую; в этом мутном покое, в этой сладости зыбкой я качаюсь ленивой морскою звездой. Улыбнись своей самой забытой улыбкой и катись себе дальше, пока молодой. Я найду себе место на пагубном дне, среди стреляных гильз - белокурая Ильза, холостые патроны вздыхают по мне: их сигары сникают, рубины бледнеют, а ночами их насмерть душат злые кашне.

С той, которой я стала, - паралично-столичной, с позолоченным личиком, обтекаемо вздорной, хитровыпиленной, узорной, - ты со мной не знаком. И с тобой не знакома та, которой я стала, не мигай из астрала мне своим огоньком. Не пиши мне, не надо. Не звони мне, не надо. На каком круге ада твой весёлый трамвай?.. Я же слабая, знаешь, мне хватит лишь взгляда, ты и рта не раскроешь, я отвечу - давай.

Боги, яду мне, яду, двухполозного, белого, или лучше прозрачного, с искоркой голубой. С кем бы я ни была, ни спала, что б ни делала - я с тобой.

Я с тобой.
Я с тобой.
Я с тобой.

(с)

Сколько тебя с волосами как лён
Холодом вея, чаруя, маня, -
Мимо меня!
Милый мой, имя тебе - легион
Сколько тебя с пустотой между век
Всё осторожнее день ото дня
Всё безнадёжнее день ото дня -
Мимо меня!
Сколько тебя с волосами как снег
Телом как камень и взглядом как плеть
Сколько тебя с волосами как мёд
Мимо пройдёт
Прежде чем я научусь не жалеть
Ну приласкай меня словом одним!
Оловом залит твой ласковый рот
Мимо пройдёт
Сколько тебя с волосами как дым
Кем вы хранимы, ах, кем ты храним
Мой херувим
Сколько тебя с волосами как сталь
Шпагами раня, играя, звеня, -
Мимо меня
Кто ты - с глазами как горный хрусталь?
Просто печаль
Тайно проникшая в радужный сон
Тише чем стон
Милый мой, имя тебе Легион

(с)

Помнишь ли ты, каковы на вкус
Груши дюшес, сливы ренклод?
Белая лодка меняет курс,
Не выходя из нейтральных вод:
Белая лодка не хочет в порт.
В обморок мокрой ночной травы
Падает яблоко сорт апорт,
Ищет Ньютоновой головы.
Гипсовый лев прикрывает нос
Треснувшей лапой, ему тепло.
Помнишь ли запах моих волос
Или уже позабыл назло?
Там, где когда-то белел налив,
Нынче лишь рёбра сухих ветвей.
Белая лодка летит на риф
Грудью стремительною своей,
Горем нелепым своим горда,
Необъяснимая как звезда
И безутешная как вдова.
В дельте летейской бурлит вода,
Бьётся о тёмные острова.
В лодке разбитой лежит Харон,
Спит и двенадцатый видит сон.
Падает яблоко сорт ранет,
Из запредельных небесных крон
Льётся и льётся печальный свет...

(с)

http://hrivelote.livejournal.com/158097.html

Ну что же мне делать с тобой таким? Объявить джихад одному неверному? Вывернуться наружу кавернами, рубцами белёсыми: смотри, дорогой, вот так бывает, когда ты с другой, похоже, будто прижгли папиросами или вытравили кислотой. Но всё некрасивое между нами по умолчанию запрещено - складывай белоснежные оригами, носи тончайшие кимоно, веди себя, как подобает принцессам, а свои воспалительные процессы оставь докторам - пусть они решают; впрочем, пожалуй, тебя украшает вон тот перламутровый шрам.

Ты так упоительно безнаказан, и веришь, что слёзки мышиных полчищ не отольются однажды разом, что всё не накроется медным тазом, а мыши - да разве их всех упомнишь. Нет, я не пугаю тебя геенной, вообще ничем тебя не пугаю, дай Бог тебе после жизни бренной низвергнуться в самую бездну рая. Нет, я не ведаю, как должно быть, и как могло бы - не знаю тоже, не будь такою я узколобой, не будь такою я толстокожей. Ну просто прости мне мои печали, мои бессмысленные обиды, ночные бденья с убитым видом над чашкой с горьким солёным чаем. Прости, что я не могу быть гордой, прости, что я от всего устала, прости, что я с расписною торбой, прости, что я со своим уставом. Прости, что мерой своею меряю, кто здесь Авель, а кто здесь - Каин, прости, что я никогда не верю, что каждый новый ожог - случаен.

(с)

В глазах его - горечь вчерашнего чая,
и сам он скручен,
как чайный лист;
смотрю - и душа моя молочает,
мой гитарист,
плывет разводами
белыми, чалыми -
талыми водами,
водами талыми.
Он гладит пальцами заскорузлыми
и говорит: не грусти, малыш,
нам никогда не должно быть грустно,
что ты молчишь? -
а в сердце вырос розовый куст,
и я не боюсь разомкнуть уста,
просто горло моё
разорвано
шипами розового куста.
Он шепчет,
мол, он чудовище,
жить с таким невозможно,
и на теле его давно
не осталось живого места,
а я потихоньку целую
и трогаю осторожно,
а потом звонит телефон,
и он
говорит с невестой.
А я стараюсь держаться,
и я пытаюсь прижаться,
будут другие ночи,
будет с другими жарко,
но я же всегда мечтала
зарабатывать много очень,
чтобы хватало денег
на вкусное и на подарки,
а всё разлетелось в клочья
остывшей спитой заварки,
рассыпалось чёрными хлопьями,
зёрнами кукурузными,
где ты, мой мальчик-опиум?..
Пальцами заскорузлыми
гладит: не надо плакать,
мол, ты такая красивая
в этом платье.

(с)

Послушай: шаги мои странно и гулко и остро звучат в глубине переулка, от стен отражаясь болезненным эхом, серебряным смехом. Качаясь на пьяных своих каблучках, куда я такая? - не знаю, не знаю, мой голод, мой страх. Как ангел барочный, наивной любовью моей позолочен, убийственный мой. Однажды тебе станет жаль этой ночи, всех этих ночей не со мной. Послушай: шаги мои дальше и тише и глуше, сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт. Я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет. Есть город, деревья, дома и витрины, и странные надписи на осетрином, фигурная скобка моста. И до отупенья, кругами, часами, вот женщина с тёмными волосами, догнал, обернулась, простите. Не та. Не знаешь, теряешь, по капле теряешь, по капле, как кровь. Не чувствуешь, я из тебя вытекаю, не видишь, не спросишь, куда я такая, и сколько шагов моих гулких и острых до точки, где мир превращается в остров, не обитаемый мной - огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой.

(с)

То, что я делаю, - это отрава, так говорят. Буковка к буковке, слева направо, медленный яд. Я - от-ра-ви-тель-ни-ца - и улыбка на пол-лица.

читать дальше

Сумерки объяли Саламанку. Сквозь узкое окно под потолком виднелся край лилового неба. Колдунья усадила меня на стул с высокой спинкой. Она дала мне проглотить круглый коричневый леденец с чёрной сердцевиной, похожий на её собственное единственное око. Она вложила мне в руку тяжёлый бугристый лимон и велела смотреть на него, не отрываясь. Я смотрела на лимон, и паралич сковал моё тело. Рука с зажатым в ней лимоном так и осталась на уровне лица. Коченея, я смотрела на лимон, не в силах шевельнуться, и из глаз моих камедью текли слёзы.

читать дальше

Я клоун,
Склонившийся в полупоклоне,
Я слеплен неопытной детской ладонью,
Стою и смотрю, как стремительно тонут
Крупинки песка в набегающих волнах,
Как чайка, спикировав с низкого неба,
Рисует узор над морским мелководьем,
Как барышня жертвует морю монетки,
Надеясь вернуться...

...Надеясь проснуться однажды от ветра,
Что выдохом мятным целует колени,
Шепча, что минувшее - горестный сон,
Что есть только море, и это мгновенье,
И пустоши вереска там, за песками,
И клоун, что робко разводит руками,
Прервав церемонный свой полупоклон.

(с)

Если кто-то убит,
То слова не помогут.
Ни одна из молитв
Не доходит до Бога:
Бумерангом летят
Беспощадно и точно,
Возвращаясь назад,
Как невскрытая почта.
Значит, поздно любить,
Извиняться и плакать,
Если кто-то убит,
И в промозглую слякоть
Он упал и лежит,
Ни к чему не пригодный,
Не обязанный жить
И уже не голодный,
Не усталый, не бедный,
Не больной и не злой -
Может, чуточку бледный,
Но свободный такой!

(с)

Уже не влюблена.
Уже не одинока.
Уже не так юна.
Уже не столь жестока.
И больше не твоя.
И не тобой любима.
Уже совсем не я -
И так непоправимо...

(с)

Сколько раз мне приходилось слышать, что настоящая любовь не причиняет страданий, что тот, кто любит, никогда не заставит тебя плакать. Может быть, я просто плакса...
Но на самом деле слёзы любви - это коктейль из слёз ревности, слёз тоски по утраченному прошлому, слёз жалости к себе, слёз будущего одиночества, слёз сострадания к возлюбленному - пусть неуместного, - слёз сожаления о том, что всему придёт конец, рано или поздно, так или иначе.
Выкинув из стихотворения все слова, в сухом остатке получаешь поэзию. Выкинув из любовной истории всё, что заставляло тебя плакать, получаешь некую странную субстанцию, почти безвкусную, похожую на сладковатый воздух. Неужели это и есть любовь в чистом виде, та самая, дарящая вдохновение, всемогущество и способность к полёту?.. Мне, плаксе, трудно ответить на этот вопрос. Я буду любить этот мир так, как умею, захлёбываясь слезами...
Знаете, что я делаю, когда пишу?.. Разумеется, плачу. Чем хороши электронные письма - когда плачешь, они не расплываются.

(с)

Я хочу заболеть.
Очень сильно. А лучше - смертельно.
Чтобы видеть твой страх.
Чтоб тобой завладеть безраздельно.
Таять воском. Песком
Уходить сквозь любимые пальцы,
Чтобы, жаждой влеком,
Ты не мог от меня оторваться.
Чтоб, тоскою томим,
Ты не мог на меня наглядеться.
Чтобы взглядом одним
Поражать тебя в самое сердце.
Чтоб меня на руках
Ты качал, от бессилия плача.
Чтобы видеть твой страх...
Я хочу на подушках горячих,
Разметавшись в жару,
Утопая в багровом тумане,
Обещать: не умру.
А потом - не сдержать обещанья...
Ускользнуть, улететь,
Пасть в разверстую пасть пустоты...
Я боюсь не успеть
Сделать всё это раньше, чем ты.

(с)

Узы рвутся. Одни, тонкие, непрочные, - сразу и незаметно, как паутина. Другие лопаются звонко, как гитарная струна. Самые прочные исподволь точит время. Они истираются, подобно пеньковой веревке, и наконец не выдерживают, и тогда можно почувствовать, как сердце обрывается в бездонный колодец.
Мне нужно нащупывать узы каждый день - связи между окружающими предметами и явлениями, между мной и другими людьми, между кажущимися случайностями и неочевидными закономерностями. Вслепую вязать узлы, осторожно распутывать нити грибницы. Это единственная безусловно необходимая работа. Иначе, переполнившись лёгкостью и свободой, я оторвусь от земли и улечу, как воздушный шарик... Вот почему я боюсь одиночества. В глубине его, в самой его сердцевине царит пронзительная тишина. Там слепящий белый свет и беззвучный ледяной ветер. И с каждым новым порывом ветра держаться становится всё труднее, всё бессмысленней и ненужней. И горло начинают щекотать весёлые, шипучие пузырьки лёгкого безумия, похожего на кислородное опьянение. Полное, совершенное одиночество - прихожая Вечности, и дверь этой прихожей сорвана с петель. Только нащупывая узы непрерывно, я могу противостоять сквозняку, безмолвно сдувающему меня в ничто.

(с)

Сначала она высыпала свой бисерный смех в круглую жестяную баночку из-под киноплёнки и выслала почтой DHL на деревню дедушке. Потом сгребла в охапку душистые разноцветные сны и подарила одному хорошему человеку прямо на улице. Затем пошла на вокзал, сняла ячейку в камере хранения и оставила в ней до лучших времён своё желание в хрустящем пакете, перевязанном ленточкой. Настроения, которых был полон шкаф, сложила в сундук, аккуратно пересыпав нафталином, и оставила себе только одно, самое серое, дорожное. Настал черёд привычек: каждая из них была помещена в стеклянный флакон с притёртой пробкой, флаконы выставлены в кофр, изнутри обитый бархатом, а кофр забыт в парикмахерской. Она съела свою улыбку за завтраком, посыпав корицей, между ложкой творога и сдобной булочкой. Нерождённые поцелуи раскрошила из окна голубям. Сохранила голос на диск А: 3,5" и выбросила чёрный пластиковый квадрат со скошенным уголком, не церемонясь, в мусоропровод. Своё легкое яблочное дыхание выпустила в воздушный шар и долго-долго смотрела, как он тает в вечернем небе. Потом присела на дорожку, молча, сонно, равнодушно. Закрыла глаза, вспыхнула белым и исчезла.

Если у вас дома есть женщина, посмотрите, может, она не вся.

(с)

У неё такой вид, что с какой стороны ни взгляни - кажется, она сидит к тебе спиной. М. вытирает стойку и смотрит на женщину. Она приходит в кофейню каждый вечер уже две недели и заказывает "что-нибудь на ваш вкус". С одинаково непроницаемым лицом она пьёт Харар и Маракажу, изысканный Бурбон Сантос и паршивую Либерику. М. не в силах угадать, какой сорт - её любимый. И за какой столик бы она ни села, он всегда видит только её спину, то укутанную в шаль, то облитую шёлком, то - о боги - нагую с родинкой между лопаток. Но сегодня - особенный вечер. Сегодня в её чашке - Чинчимайо, приправленный колдовским порошком.

читать дальше