Над пейзажем с почти прадедовской акварели -
Летний вечер, фонтан, лужайка перед дворцом,
На которой крестьяне, дамы и кавалеры
Поздравляют героев с венцом и делу концом,
Над счастливым финалом, который всегда в запасе
У Творца в его поэтической ипостаси -
Единение душ, замок отдался ключу, -
Над историей о принцессе и свинопасе
Опускается занавес раньше, чем я хочу.

читать дальше

спрятано здесь

мир, что к конькам в придачу – новеньким – так велик,
с возрастом оказалось – это совсем некстати...
жизнь, дорогая Герда – скомканный черновик,
на чистовик, наверно, сердца уже не хватит.

снова тебе маячит крестный ледовый путь –
повремени немного, притормози, сестрица,
холод не милосерден – ну же, не позабудь –
шубку возьми с собою, шапочку, рукавицы...

...помнишь ли ты начало – розы цветут, тепло,
ласковый полдень, лето, детство – медовый пряник?
бабушкина мансарда, ласточкино крыло,
дождь зашумит по крыше, гром барабанно грянет?

дальше сюжет известен, вечен, неотвратим –
зимняя площадь, бегство в облаке белых конниц...
разве он может, Герда, стать хоть чуть-чуть другим –
грустный реестр морщинок, слёзных седин, бессонниц?

разве позволит память бросить сизифов труд –
смерти идти навстречу, плакать, отогревая?
всё повторится, Герда, лавры тебя не ждут,
разве поймёшь ещё раз: больно – пока живая,

разве ещё рванёшься – иней с виска смахнуть,
губы найти губами, поцеловать незряче –
вот и всего-то счастья выбравшим этот путь...
мальчики не взрослеют...
и никогда не плачут.

(с)

Венди семнадцать. Венди стройна, легка,
Увлечена гандболом и конным спортом,
Запросто говорит на трёх языках
И со словарём понимает четвёртый.

И если ты спросишь: "Венди, ты любишь витать в облаках?"
Она ответит: "Лучше журавль в руках".

Каждый второй мальчишка в неё влюблён.
Каждого первого Венди уже отшила.
Венди себя считает довольно милой
(Хоть говорить об этом – не лучший тон).

- Венди, а, Венди, скажи, ты любишь летать?
- Ну, как вам сказать...

* * *

- А я, ты знаешь, я помню: ветер, палуба, кремовая сорочка...
Доска пружинит под нею, гордой, под каждым шагом, ведя в пучину.
Она - такая как мать, и такой же будет её дочка.
А эти, пропащие... Питер, они же почти мужчины!
А помнишь, она пришивала тебе тень,
Ты помнишь, она подарила тебе день,
Ну, помнишь, летели на свет, а вокруг - синь!..

- Динь!

* * *

Комната Венди. Типичнее не сыскать:
Куклы, медведи, дневник в тайнике под кроватью
(Девочки часто так доверяют тетрадям,
Будто бы больше некому доверять).
Главное в комнате Венди - это окно:
Палуба под зелёными парусами,
Рея карниза... (шторы, кстати, те самые,
Правда, она утверждает, что ей всё равно).

* * *

- Она живёт в той же самой комнате, Питер!
- Мне всё равно.
- Окно! У неё всё время окно открыто!
- Мне всё равно!
- Ты врёшь, бессовестный глупый мальчишка, врёшь!
Ну что же ты! Вставай! Полетели!..

- Дождь.

* * *

- Послушай, мама, я снова видела сон. В нём
Со мной был мальчик, весёлый и невесомый.
Мы с ним летали! Летать было очень просто!
Ещё там были русалки, пираты, остров...
А мы летели, и он держал мою руку,
И не было света, и ни единого звука,
И было так свободно, легко и темно...

- Ах, Венди, Венди, такая большая девочка,
А забываешь на ночь закрыть окно.

(с)

"Фея, добрая фея, я так устала от этих лиц.
Больно, вот здесь, левее; скажите, милая, где же принц?
Каждое слово ранит, и каждый взгляд меня бьёт, как хлыст.
Кто там ещё в программе, какие люди с глазами крыс?

читать дальше

спрятано здесь

спрятано здесь

А вы когда-нибудь задумывались над тем, что могло случиться в "Сказке о рыбаке и рыбке" потом?

Как проснётся рыбак в городской квартире,
от удушья проснётся с крючком в губе, -
тут и кончится сказка твоя о добре и зле...
На языке - солёная участь мира.
И висит голубая звезда в неживом саду,
может быть, и - пришита... В раю. В аду.
Чтобы спросила рыба: "Скажи, рыбак,
я ли тебя не любила? За что ты так?.."

(с)

Ну, всё, на дорожку сели, не плачь, всё ж не на войну.
Давай, не психуй напрасно, чугун – не латунь, не медь.
В Канзас - и не мешкай, Элли, а я тебе черкану,
как весело и прекрасно веками в тайге ржаветь.

Всеволод Колюбакин
http://sevich.livejournal.com/124895.html

Здравствуй, далёкий близкий, железный мой дровосек.
Твоё письмо добиралось месяц и десять дней.
Лучше б купил компьютер – великое дело Сеть.
Но всё равно, спасибо, что всё ещё пишешь мне.

Надеюсь, тебе получше – мерзкая вещь артрит.
Куда же девал маслёнку – посеял, небось, в лесу?
Прошу тебя, будь внимательней и за собой смотри,
хоть пару раз в неделю ешь-ка горячий суп.

Вчера позвонил Страшила – от жевунов привет.
А Лев уехал в Израиль, похоже, на ПМЖ.
Думаю, будет счастлив – пусть и не ближней свет,
но всё-таки он Абрамович, хоть и не трус уже.

...

Недавно вот вспоминала, как мы Бастинду – водой.
И как ты смеялся после, хватался аж за живот.
Дескать, "смелая девочка прицельно метала дом,
а после помыла пол – и кончилось колдовство".

Твой смех – лучший звук, наверно, во всех мирах,
и я его не забуду (без пафоса!) никогда.
В этом чёртовом слове – безнадёга и липкий страх,
но я его отгоняю. Как взрослая. Да-да-да.

Сейчас четыре утра, слушаю Summer Time.
Хочется разреветься, да не можется, вот беда.
Твоя сумасшедшая Элли, любимый, уже не та
и башмачки Гингемы спрятала на чердак.

Больше не верю в дороги из жёлтого кирпича.
Если приводят к храму – всё равно не ведут к тебе.
Что-то не то карябаю. Лучше бы замолчать.
Зачеркну последние строчки – ты не читай, забей.

Из головы нейдёт, милый мой iron man,
как ты вернул мне сердце – тёплый живой комок.
Мы верно тогда решили – не надо прощальных сцен.
Ты бы со мной поехал. Наверное. Если б мог.

Тот красный тугой мешочек храню, как последний жмот,
в шкатулке, средь лоскутков, в самом нижнем ряду.
Что сделано – не воротишь. Не поможет и приворот.
Ты, наверное, чувствуешь, как я тебя не жду?

Ну вот, переходим к главному. Отвечаю в последний раз –
ещё немного - и сердце сломается, как часы.
Прошу, позабудь мой адрес и не пиши в Канзас.
Я рожаю в июле. Сказали, что будет сын.

Я решила использовать последний, возможно, шанс.
Ведь ты – это только письма, вот уже пятый год.
Надеюсь, что не осудишь. Впрочем, тебе решать.
Ко мне переехал Гудвин. Он славный, когда не пьёт.

(с)

Что под балконом моим стоишь?
Я – не Джульетта, я - Карменсита
(нескромно, да - но ноблесс оближ).
Прости, Ромео. Мои визиты -
налёты вооружённых банд;
будь осторожен - бывают жертвы.
Не я - то ласкова, то груба, -
не я нужна твоему сюжету.

Не я, не я, чья рука легка,
а сердце - самой червовой масти;
как тряпка красная для быка,
желает порванным быть на части
(с утра в минуту ударов сто,
и валерьянка не помогает).
Ну что ты, право, стоишь как столб?
Тебе, Ромео, нужна другая.

...Чтоб - рядом, в радости и беде,
на кухне, в ванной, в дремоте пробок.
Пусть - ни либидо, ни дуэнде,
но обеспечит любовь до гроба
(вернее - гроб до того, как ты
наскучишь попросту ей до смерти).
Аплодисменты. Слова. Цветы.
Печальней повести нет на свете.

* * *

Тебе, Ромео, нужна не я,
не я, чьи пальцы белы от жара...
Иди, Ромео, и пей свой яд, -
я буду ждать своего
кинжала.

(с)

Пай-мальчиком не был сынок короля:
Случалось делить нам и койку, и нычку,
Он знал, зачем мак и почём конопля.
И вот же – влюбился, как лох, в ботаничку!

Всё фея! Решила устроить скандал:
Девчонку одела, как куклу, в натуре,
И в тыкве-карете послала на бал.
А принц и присох к этой ряженой дуре.

Его накололи, подсунув фуфло!
Поверил, пропал и повёлся на шутку.
У принца у нашего крышу снесло,
Он сон потерял и остатки рассудка:

Он вспомнил, что должен на белом коне
Скакать и от мачех спасать замарашек!
Зачем же он снится по-прежнему мне,
И я просыпаюсь от колких мурашек?

Ну как же он фишку, малыш, не просёк?
На что ему рыжая эта зараза?
Она ж только ботать умеет, и всё!
Она же летать не умеет – ни разу!

Шестёрку прислали опять из дворца.
Он смотрит мне на ноги, лыбясь печально.
Захлопну я дверь перед носом гонца -
Ведь я не ношу этих туфель хрустальных!

Запрусь изнутри, закурю косячок,
Сниму надоевшие за день кроссовки...
Прощайте, мой принц, мой родной дурачок!
Я буду теперь – "не из Вашей тусовки".

Найдёте-найдёте... Войдёте в мечту
Вы с Золушкой – постной, прекрасной и пресной.
А если б надела я туфельку ту,
Мне было бы в ней беспонтово и тесно!

Я буду кумарить и старшим грубить...
Как торкнет, плотней завернусь в одеяло...
Мой принц, Вам не стоит мне пальцы рубить,
Чтоб втиснуть в колодки своих идеалов!

(с)

колокольчик звенит. герда бьёт по будильнику и продолжает спать
кай придёт разбудить, кай подарит цветы, насмешит, позовёт гулять
он прекрасен, как бог, как адонис, придуманный тысячу лет назад
герда тает, к нему прикасаясь. не тают лишь льдинки в его глазах

королева наденет прозрачное платье, коснётся запястья иглой
ей так нравятся мальчики. некоторых она забирает с собой
королева играет в опасные игры, но кровь её холодна
королеве не нужен никто, и она никогда не бывает одна

под сияньем софитов - северных звезд - королева иcполнит роль
и она совершенна, как может быть смерть, из которой изъяли боль
принимает любовь внутривенно, смеётся, пришпоривая коней
нет того, с чем не сможешь расстаться, чтобы навечно остаться с ней

кай под кайфом. в крови у него героин, а в глазах покой
кай поёт под гитару про детские сны, про расставшихся брата с сестрой
чувства те же, вот только всё реже встречается солнце в его стишках
ради смеха сегодня он выложил ВЕЧНОСТЬ из белого порошка

герда скачет на север, но север не найден, его замела метель
колокольчик звенит. где ж ты, мальчик, зачем ты ложишься в её постель?
я теряю себя каждый раз, как она твоих нежных касается век..
подломились колени оленя, и, вскрикнув, герда упала на снег

кай играет свой блюз, королева пьёт виски со льдом и глядит в окно
ей немного наскучил сюжет, но в целом - ей нравится это кино
герда спит. её боль отступает. её обступает заснеженный рай
что ж - почти хэппи энд. только герде не нужен бог. герде нужен кай

(с)

Октябрь был дождём, непонятным месяцем,
Светлел к пяти и меркнул после шести.
Мария знала, что если она поместится,
Она непременно
Куда-нибудь
Улетит.
Стучал по окнам вечер добропорядочный,
Седых волков
И туфлей без каблуков.
Мария была крыло и дрожала рядышком
С приблудными
Обрывками
Облаков.

А этот город - его б хоть как-то помять ещё,
Подрихтовать, приделать глаза и рот -
Но он накрылся закатным розовым мякишем
И отвернулся
Шпилем
Наоборот.
Он ждал её, он пах леденцами мятными,
Он был готов перед нею огнями высыпаться.
Мария приехала только вчера, понятно вам?
Она пока что просто
Хотела
Выспаться.

Ну, кто она ему - не жена, не крестница,
Да он ей, в общем, даже знаком-то не был.
Он улыбнулся, тихо сошёл по лестнице,
И в первый день
Мария была
Небо.
И это был не какой-то там сон, а сон-царь,
Она просыпалась, захлёбываясь восторгом.
Мария щёлкала по иконке солнца -
И солнце послушно
Выкатывалось
С востока.
И пахло гвоздикой, просторно, светло и дико,
И во рту было свежо и немножко солоно.
Мария была блондинкой -
Поэтому солнце
Иногда катилось
Совершенно
В другую
Сторону.

На небе разгорался закат игольчатый,
Бежали псы, мешая хвосты с травой.
Мария была ласточкой, колокольчиком
И камешком,
Блеснувшим
На мостовой,
И вечером, звенящим, тугим и замшевым,
Заматывающим впрок на веретено
Коричневые ветки, залезавшие
В чужое
Недозволенное
Окно.

Мария была звезда, и - деваться некуда, -
Она рассыпалась над ледяной водой
Горячими серебряными монетками,
Зажатыми
В мозолистую
Ладонь.
А сердце ныло, билось теплом и голодом,
Стонали корабли, башмачок хромал.
На третью ночь Мария случилась городом-
Птенцом, пригретым
На девяти
Холмах.

Он приносил стихи в её колыбель читать,
Качались на волнах фонарей круги.
Мария просыпалась, в висках бубенчато
Стучали
Неоплаченные
Долги.
Он исчезал в туманной неяркой проседи
Чужим казался, меркнул и ускользал.

А город был Мария. И город бросили.
Точнее, просто
Уехали,
Не сказав.

(с)

http://izubr.livejournal.com/219355.html

Фрёкен Бок на балконе, заполночь (помнишь, колокол),
зябнет в мятой ночнушке, сама себе шепчет:
"Это от холода, просто от холода,
сейчас станет легче, -
стараясь не содрогнуться,
переваливаясь через перила, -
он улетел, но он обещал вернуться.
Милый".
Старый высохший хрущ на первом,
фронтовик из еврейских русских, уехавших через Вену,
от удара в землю в кустах под окном повернулся нервно,
смазал взглядом мирные стены -
варикозные ноги, от форточки тянет холодом -
мирный город Стокгольм - и такое, какие теперь уж сны...
Может, это гроза собралась - и грохочет над городом,
может, эхо последней войны.
Санитары скорой смеялись незло, в пустой машине
на подстанцию возвращаясь -
труповозку вызвали, разрешили
пять минут на курить и кофе - просто счастье.
Вот ещё бы выспаться вместо кофе - а дед смешной -
показал дорогу, навигатору не поверил, сам, всё сам.
Двор залит был луной.
Дед гладил мёртвую по волосам.
Слёзы плющились, словно пули о стену, о стекло в очках,
бормотал и вскрикивал с сиреною в унисон,
причитал: "Что же вам не живётся, девочка,
хлеба вдоволь, зелёный район"...
...Говорят, что Карлссон под утро, пьяный
прилетел, матерился, стучал и разбил стекло.
А узнав, покончил с собою, вскрылся в ванной -
Ну, бывает. Не повезло.

(с)

Жил да был на свете чудак по прозвищу Джек-Добряк За Просто Так,
единственный сын бедняжки вдовы, которую кредиторы рвали на части,
И вот однажды он шагнул за порог родного дома, чтобы найти своё счастье.

читать дальше

Трам-пам-пам, трам-пам-пам,
Лупит заяц в барабан
От рассвета до рассвета
Ровно десять лет подряд.
И ему работа эта
Надоела, говорят.
Дома ждёт его зайчиха
И огонь в печи горит.
Говорит ей заяц тихо:
"Надоело", - говорит.
"Понимаю, - очень грустно
Соглашается жена, -
Только всё-таки капуста
Днём и вечером нужна.
Я, конечно, знаю тоже,
Что искусства в этом нет,
Но платить нам надо всё же
За ручей и лунный свет.
Так что ты не задирайся
И не прыгай высоко.
И, пожалуйста, старайся,
Бей там в этот, как его".
Уши дремлют на подушке,
День рабочий позади.
Барабанной колотушкой
Сердце мечется в груди.
Заяц спит, смежив ресницы.
И, конечно, видит сон.
Зайцу долго-долго снится
Золотой аккордеон.

(с)

- Сколько юношей, - видишь? статны все как один! -
в ожидании; что ж ты плачешь, о чём, о ком?
Не тоскуй, не грусти, красавица, выходи...
Выходи скорее, затворница, на балкон.

читать дальше

Было это давным-давно, когда все цветы на земле ночью спали. Они складывали свои чудесные разноцветные лепестки после захода солнца и раскрывали их с первыми лучами рассвета. Но вот как-то на опушке леса под кустом шиповника поселилась лесная мышь. Она была очень любопытной и шустрой мышкой. Днём она обустраивала норку, чтобы было куда складывать зерно с соседнего поля на зиму, а вечером садилась у входа и наблюдала, как вспыхивают на небе одна за одной звёзды.
Стояла чудная весенняя погода, и как-то утром мышка вышла и удивилась: весь куст был усыпан прекрасными бело-розовыми цветами.
- О! Какие чудесные цветы, словно маленькие звёздочки, - воскликнула мышь.
- А что такое звёздочки? - спросил куст шиповника.
- Разве ты никогда не видел ночное небо?
- Нет, - расстроенно ответил шиповник, - никогда, я засыпаю с последним лучом солнца и просыпаюсь с первым, как и все цветы вокруг.
- А ты не засыпай, тогда можно всё увидеть.
- Мне нельзя не засыпать... Фея цветов следит очень зорко, и если кто из цветов не складывает на ночь своих лепестков, то наутро они осыпаются на землю...
- Да... - вздохнула мышь, - но небо ночью так прекрасно! Как мне жаль, что ты его никогда не увидишь...
И решил шиповник всё-таки не засыпать и посмотреть на ночное небо. Он очень хотел увидеть то, на что были похожи его ароматные цветы...
Утром, когда мышка вышла из норки, то ей показалось, что всё вокруг укрыто снегом. Это были нежные лепестки шиповника.
С той поры шиповник не складывает своих лепестков на ночь, но и осыпаются они очень быстро...

(с)

К.

Молчи, Элиза, смотри на восток, держи непокорный зелёный стебель,
лишнего шага не позволяй себе, не разрешай себе лишнего вдоха,
молись, Элиза, о том чтобы там, на небе ли,
под землёю ли – было не так уж плохо.
Элиза, лето такое яркое, а пальцы так горячи, что спицы
едва не вспыхнут, не рухнут тебе на колени углём и пеплом,
молчи, Элиза, молчи и смотри, не опускай ресницы,
смотри, пока не ослепла,
пока не оглохла, пока наизнанку не вывернуло от укола
смертельной стужи под рёбра, беды подземельной, неисправимой,
молчи, Элиза, под самым сердцем похорони свой голос -
и боль прокатится мимо.
Элиза, небо такое белое, как будто стёртое, такое страшное,
смиряй в ладонях крапивное пламя, застынь под июньским ливнем.
Держи своей немотой неистовой, рукою лёгкой, зелёной пряжей,
держи - ты сильная...
А если не выйдет, если не сможешь, нить расплетётся, сломаются спицы,
иди к реке, где последняя лодка о сходни стирает привязь,
увидишь двенадцать теней крылатых, родных до боли, заглянешь в лица,
протянешь руки, рванёшься, вскрикнешь –
тогда и наговоритесь...

(с)