Ночь. Это всегда было ее любимое время суток. Время, когда вдруг приходит странное, непривычное в нашем суетном мире, спокойствие. Когда голова ясна, и мысли медленно, плавно текут в ней, когда им не нужно пробиваться сквозь рой каких-то глупостей и бытовых никчемностей.
Больше всего ей нравилось вот это время за пару часов до рассвета. Добропорядочные граждане мирно спят в своих постелях, видя десятый сон и набираясь сил для нового рабочего дня, мало чем отличающегося от сотен и даже тысяч других. Не слишком золотая молодежь тоже успела потратить все свои скромные средства на пиво, со злости разбить бутылки, поорать друг на друга и на разбуженных дворовых шавок и, наконец, разойтись по домам. Ну или хотя бы догуливать уже под чьей-то гостеприимной крышей.
А она не любила в такое время спать. Она вообще это не любила, изменяя теплой постели с кофеином и никотином. Считала верхом глупости тратить такие прелестные часы на сон. Ведь, сидя на подоконники и глядя в сероватую дымку уходящей ночи, слушая тишину, которой никогда больше не застанешь, она могла Думать. Не размышлять, что приготовить на обед, рыбу или курицу, а вспоминать недавно просмотренный фильм или прочитанную книгу. А еще в такое время она могла мечтать. Наивно так, как в детстве.
Когда же она думала о своих мечтах днем… то ничего просто не приходило в голову. Или казалось ерундой и безделицей. Но сейчас она могла верить, мечтать, что, наконец, выучит бесполезный в ее повседневности, но зато безумно красивый и страстный испанский. Ох, его звучание тоже шептало ей о том, чего никогда не было в ее жизни, но что могло бы быть в эти предрассветные часы. Или она могла бы начать писать музыку. Ведь у нее часто возникало такое желание, в голове даже звучала мелодия! Но она заглушалась попсовым ритмом повседневных проблем, и старое бабушкино пианино так и продолжало пылиться в углу, не зная прикосновений ее тонких пальцев.
Еще она могла бы… Да чего только она не могла бы в те недолгие минуты между ночью и днем, сном и явью. Сердце отчаянно бьется, будто пытаясь пробить путь к свободе. Пальцы до боли сжимают чашку с остывшим кофе. Широко распахнутые глаза не отрываются от тонкой розовой полосы на горизонте. В них – выражение, которого никто не способен разглядеть днем. До которого никому нет дела. Даже ей самой. В них плещется невысказанное: «Я все могу!». А что, если и правда – могу?
Полоса на горизонте становится все шире. Раздается нарастающая трель будильника. Она смотрит в сторону электронного орудия пыток. Большие глаза вновь занавесились суетой повседневности. Настал новый день. Шеф снова будет недоволен ее невыспавшимся видом и, наверное, отпустит пару плосковатых шуточек на этот счет. Она вовсе не считает их смешными, но улыбнется, потому что так надо.
И только, когда она повернется к экрану компьютера, в глазах мелькнет затухающий огонек. Я все могу.