Сегодня, по крайней мере, два праздника: День весеннего равноденствия и Всемирный день поэзии. И я хотела бы посвятить пост своим любимым стихам. В этот раз будут стихи Иосифа Бродского. Его поэзия настолько емкая, образная, яркая, глубокая – вмещающая в себя массу смыслов и философии, и в ней настолько все сказано – что даже нечего комментировать и обсуждать. Остается только читать и перечитывать эти замечательные стихи.
Вот, например, изумительное стихотворение с аллюзией к древнегреческой мифологии. Собственно, такая тематика свойственна многим стихотворениям Бродского. В этом произведении упоминается известный миф – про лабиринт Минотавра и подвиг Тезея. Я древнегреческую мифологию очень люблю, поэтому подобного типа стихи мне всегда интересны. А тут столько смысла, конечно… что, опять же, даже комментировать нечего… Последние строки этого стиха – лучше и не скажешь… Одним словом, великая сила искусства!

По дороге на Скирос

Я покидаю город, как Тезей —
свой Лабиринт, оставив Минотавра
смердеть, а Ариадну — ворковать
в объятьях Вакха.
Вот она, победа!
Апофеоз подвижничества! Бог
как раз тогда подстраивает встречу,
когда мы, в центре завершив дела,
уже бредем по пустырю с добычей,
навеки уходя из этих мест,
чтоб больше никогда не возвращаться.
В конце концов, убийство есть убийство.
Долг смертных ополчаться на чудовищ.
Но кто сказал, что чудища бессмертны?
И — дабы не могли мы возомнить
себя отличными от побежденных —
Бог отнимает всякую награду
(тайком от глаз ликующей толпы)
и нам велит молчать. И мы уходим
Теперь уже и вправду — навсегда.
Ведь если может человек вернуться
на место преступленья, то туда,
где был унижен, он прийти не сможет.
И в этом пункте планы Божества
и наше ощущенье униженья
настолько абсолютно совпадают,
что за спиною остаются: ночь,
смердящий зверь, ликующие толпы,
дома, огни. И Вакх на пустыре
милуется в потемках с Ариадной.
Когда-нибудь придется возвращаться.
Назад. Домой. К родному очагу.
И ляжет путь мой через этот город.
Дай Бог тогда, чтоб не было со мной
двуострого меча, поскольку город
обычно начинается для тех,
кто в нем живет, с центральных площадей
и башен.
А для странника — с окраин.

1967 г.


И вот еще одно гениальное стихотворение. Ну, тут тоже все сказано настолько исчерпывающе, что фактически нечего добавить.

Одному тирану

Он здесь бывал: еще не в галифе —
в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
покончив позже с мировой культурой,
он этим как бы отомстил (не им,
но Времени) за бедность, униженья,
за скверный кофе, скуку и сраженья
в двадцать одно, проигранные им.
И Время проглотило эту месть.
Теперь здесь людно, многие смеются,
гремят пластинки. Но пред тем, как сесть
за столик, как-то тянет оглянуться.
Везде пластмасса, никель — все не то;
в пирожных привкус бромистого натра.
Порой, перед закрытьем, из театра
он здесь бывает, но инкогнито.
Когда он входит, все они встают.
Одни — по службе, прочие — от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьет свой кофе — лучший, чем тогда,
и ест рогалик, примостившись в кресле,
столь вкусный, что и мертвые «о да!»
воскликнули бы, если бы воскресли.

1972 г.

Здесь подмечен очень важный момент: «…и Время поглотило эту месть…» В том-то и дело, что Время поглощает все. Все страдания людей, с одной стороны; жестокость и бездушие, с другой – все это словно уходит в никуда, растворяется во времени и пространстве! Даже на примере советского тоталитарного режима и его последующего крушения, на примере пост-советской эпохи – это, на мой взгляд, слишком очевидно. Люди мучаются и страдают, чтобы приблизить победу справедливости, торжество прогресса. Но на эти мучения комфортно живущему большинству глубоко наплевать… Соответственно, и страдания людей, и несправедливость, жестокость, и купленная ценой этих страданий шикарная жизнь людей (правда, зачастую совсем других, а не тех, которые страдали) – все это словно растворяется во времени, уходит в никуда, в пустоту! Но победы добра и справедливости нет даже близко. Такой вот печальный феномен потрясающе точно отражен в данном стихотворении.

Далее пусть будет замечательное стихотворение - одно из моих любимых... и тут присутствует изумительно красивая отсылка к библейскому мотиву.

Сонет

М. Б.
Прислушиваясь к грозным голосам,
стихи мои, отстав при переправе
за Иордан, блуждают по лесам,
оторваны от памяти и яви.
Их звуки застревают (как я сам)
на полпути к погибели и славе
(в моей груди), отныне уж не вправе
как прежде доверяться чудесам.

Но как-то глуховато, свысока,
тебя, ты слышишь, каждая строка
благодарит за то, что не погибла,
за то, что сны, обстав тебя стеной,
теперь бушуют за моей спиной
и поглощают конницу Египта.

август – сентябрь 1964, Норенская

Еще одно небольшое стихотворение, и тоже прям гениальное. Когда я была в Италии, мне оно частенько вспоминалось. Мне кажется, это произведение - о том, что свободу не отыскать действительно нигде... Ни на суше, ни на море, ни на Западе, ни на Востоке - нигде. Потому что везде ты берешь с собой себя.

Ex ponto
(Последнее письмо Овидия в Рим)

Тебе, чьи миловидные черты
должно быть не страшатся увяданья,
в мой Рим, не изменившийся, как ты,
со времени последнего свиданья,
пишу я с моря. С моря. Корабли
сюда стремятся после непогоды,
чтоб подтвердить, что это край земли.
И в трюмах их не отыскать свободы.

1965 г.

И напоследок просто красивое лиричное стихотворение... Конечно, это все образцы потрясающей поэзии. Такие стихи хорошо читаются в депрессии, так как вызывают ощущение катарсиса, прикосновения к чему-то высшему...

Лети отсюда, белый мотылек

Z. K.
Лети отсюда, белый мотылек.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть
и знак того, что путь твой недалек.
Лети быстрей. О ветре позабочусь.
Еще я сам дохну тебе вослед.
Несись быстрей над голыми садами.
Вперед, родной. Последний мой совет:
Будь осторожен там, над проводами.
Что ж, я тебе препоручил не весть,
а некую настойчивую грезу;
должно быть, ты одно из тех существ,
мелькавших на полях метемпсихоза.
Смотри ж, не попади под колесо
и птиц минуй движением обманным.
И нарисуй пред ней мое лицо
в пустом кафе. И в воздухе туманном.

1960