Этот пост также будет посвящен сплошному цитированию :)
В санатории я читала книгу Александра Гениса "Странник". Такие книги читаются легко и свободно, на одном дыхании. И как удивительно красиво он пишет о путешествиях, об этих особых чувствах, переживаемых в путешествии, какие точные слова для этого находит!
Поскольку я сама сейчас подумываю о путешествии, то для меня это, разумеется, интересно.
Не буду пересказывать своими словами, а просто процитирую из книги. По-моему, лучше и не скажешь. Точно передана душевная сторона путешествий...

Странствия обращают рутину в экзотику, открывая нам третий глаз - объектив камеры. Чужие, а значит, отстраненные будни пьянят и тревожат. Как рапира, путешествие действует избирательно: оно меняет не всё, а каждого, позволяя жить в ином регистре - будто по новой. Путнику, словно младенцу, не угрожает банальность, ибо мир и к нему обращается на еще незнакомом языке. Чужая речь, иероглифы вывесок, архитектура, климат, диктатура.
В дороге мы ищем незнакомого, и если вычитанное мешает настоящему, надо забыть все, что мы знали (но сперва все-таки узнать). Удавшееся путешествие - сенсорный сбой от столкновения умозрительного с очевидным. Сколько бы мы ни готовились к встрече, она должна на нас обрушиться, сметая фильтры штампов. И тогда окажется, что даже Эйфелева башня не имеет ничего общего с тем, чего мы от нее ждали. Старомодная, но не старая, она не может устареть, как ажурный чулок.
Писать об этом трудно, как обо всем, что смешивает плоть с духом в той же неопределенной пропорции, что боль, спорт и неплатонические связи. Выход - в откровенности, без которой невозможна любая интимность, но прежде всего - поэзия.
Чтобы путевая проза была и путевой, и прозой, она обязана быть авторской. Нас волнуют не камни, а люди - и то, что они чувствуют, глядя на камни. Отчет об увиденном - феноменологическое упражнение, описывающее лишь ту реальность, что поселилась в нашем сознании и сменила в нем занавески. Для такой операции нужна не только любовь к знаниям, но и просто любовь. Она соединяет человека с окружающим в акте интеллектуального соития, за которым тоже интересно подглядывать. Любовь служит марлей, отцеживающей в текст лишь те детали, что внушают ностальгию - еще до того, как мы покинули пейзаж, почти заменивший родину.
Поэтому путевое нужно читать не до, не во время, а после путешествия, чтобы убедиться в том, что оно состоялось. Чужие слова помогают кристаллизировать свои впечатления, сделав их опытом, меняющим состав души. Иначе лучше ездить на дачу.

Пишущий странник напоминает мясорубку: входит одно, выходит другое, малопохожее. С одной стороны, например, архитектура, с другой - стихи. Они незаменимы в путешествии, ибо занимают мало места, но обладают огромным удельным весом. Поэзия есть безответственный произвол, ограниченный метром, но не повествовательной логикой. Это определение позволяет автору вынимать из увиденного нужные именно ему детали - как рифмы из языка. Отчасти случайные, отчасти неизбежные, они составляют уникальную картину и дают бесценный урок.
Вот почему лучшая путевая проза - поэзия, прежде всего та, что писал Бродский. Как раз в прозе, как это случилось с сомнительным "Стамбулом" или просто лишней Бразилией ("Флейта"), этого не видно. Но в стихах Бродский применял оптику, которая не снилась "Лейке":

Ты не вернешься сюда, где, разбившись попарно,
Населенье гуляет на обмелевшем Арно
...........................................................
Набережные напоминают оцепеневший поезд.
Дома стоят на земле, видимы лишь по пояс.

Поэту не вернуться в этот город, потому что он бредет по времени, а город в нем застрял, и по Арно, обмелевшему от хода лет, никуда не уплывешь. Но если даже не нами сотворенная река замедлила свой бег под грузом осевшей истории, то что уж говорить о домах, вросших в рыхлую почву прошлого. Выстроившись вагонами вдоль рельсов речки, они застыли в пути, не доехав до забытой цели. В этой оцепеневшей сказке идти некуда, зато здесь можно гулять: взад-вперед, туда и обязательно обратно. Автору для этого, однако, не хватает пары.
Какое отношение эта меланхолическая обстановка имеет к географии? Что делает эту литературу путевой?
Повод. Не впечатлениями дарит нас дорога, а состоянием. Путешествие - опыт самопознания: физическое перемещение с духовными последствиями. Встроив себя в пейзаж, автор его навсегда меняет - на уставшую реку, строй вошедших в нее фасадов и умелый, как в неспешном менуэте, парный парад горожан, собравшихся на предвечернее paseo. Говоря одним словом, Флоренция.

Вот такие интересные рассуждения.
Книга делится на два раздела: "Старый свет" и "Новый свет". Но, конечно же, автор с большей любовью пишет про Новый, так как там живет :)
Про Америку очень интересно пишет. Вот тоже процитирую.

Больше всего американцев любили там, где их совсем не знали. Когда-то такой была Россия, потом Китай, последней, кажется, Албания. Сегодня уже все открыли Америку, но каждый ее ненавидит по-своему. Как в старых романах, вроде Жюля Верна, национальные клише по своему окрашивают геополитические предрассудки. Ленивый антиамериканизм англичан, уступивших старую драку младшему брагу; "зеленая" и, как ни странно, пацифистская неприязнь немцев; пышная французская риторика, с трудом скрывающая гастрономическую подоплеку своего презрения (еще Де Голль поражался народу, способному высадить человека на Луну и умеющему делать сразу два сыра - белый и желтый). В Латинской Америке считают, что янки - гринго, в Азии - соперники, арабы видят в них евреев, иранцы - дьяволов. Но с Россией все иначе. Тут Америка - несбывшаяся мечта, изменившая невеста.
Я и сам такой, ибо вырос в Америке задолго до того, как в ней поселился. Если это - парадокс, то мы его делим с целым поколениям. В этом можно убедиться, изучив историю вопроса. Вопроса не было. Был ответ, которым и являлась Америка. Для Бродского она начиналась с Тарзана, для Довлатова - с Паркера и для всех - с книг.
Американская литература брала не содержанием, а формой. Мы плохо понимали, о чем рассказывал автор. Нас волновала его интонация: сентиментальный цинизм, хемингуэевская "ирония и жалость" в той виртуозной пропорции, что стала нам школой чувств и - заодно - прививкой свободы. Защищавшая от вмешательства, да и присутствия власти, Америка оказалась нашим частным пространством. Седьмым континентом тогда был не супермаркет, а душа, которую открыли все разом - от Бродского до Солженицына. "Коммунизм, - говорил последний на арго того времени, - надо строить не в камнях, а в людях".

Вот насчет последнего очень интересно. Мне кажется, да, большое преимущество западной модели развития в том, что они построили коммунизм в людях, а не в камнях, как строили в "совке" :( Хотя то, что в "совке" делалось, - вообще была чрезвычайная глупость. Неужели им было непонятно, что ничего из этого не получится? Что такая система заведомо проиграет остальному миру? По-моему, это было очевидно уже давным-давно. После Второй мировой войны - уж точно. Когда на Западе как раз очень большой рывок вперед произошел. А то, что в "совке" происходило, никакой конкуренции вообще выдержать не могло.
Но вот как им удалось построить коммунизм в людях - вот это есть большая загадка :) Потому что вообще такой резкий прогресс за XX век - это удивительно. То веками на одном месте топтались, а то прям так стремительно рванули к настоящему "коммунизму", можно сказать :)
И сколько я читала разных статей с объяснениями причин этого феномена: и НТП, и демократия, и рынок... Мне кажется, все равно есть что-то фантастически-необъяснимое... типа, инопланетяне помогли :)))
Потому как человеческая натура все равно поганая, и как ее можно исправить рынком и демократией, я себе не представляю.

И еще момент понравился - с чего начиналась Америка :)
Да, как ни странно, с книг. Для меня - с "Унесенных ветром".
И еще с клипа Майкла Джексона "Billie Jean". Еще давным-давно, в перестройку, его первый раз показали по ТВ. И с тех пор самых он мне даже запомнился :) Произвел впечатление надолго.
Вот это просто первое, что в голову приходит. А так, конечно, много всего можно перечислять.

Вообще эту книгу можно цитировать и цитировать... Она - из разряда тех книг, которые хочется читать и перечитывать.