Автор: Tasha

Счастье мое, почему ты грустишь?

Прячешь лицо и молчишь, и молчишь…

Лодка твоя над кроватью висит

Бей меня, бей, если хочешь убить…



Вольно… можешь разорвать меня на части

Я-то знаю что такое счастье

И мне уже почти-почти не больно…

…. вольно…

Не плачь мой палач, лишь меня позови

Бей меня, бей, если хочешь любви



Вольно… самое крутое впереди

До него осталось пол пути

И мне уже почти-почти не больно…

…вольно…

Агата Кристи



I. Ночные фонари мелькали за окнами новенького «Форда» – подарка благодарного шефа за недавно спасенную шкуру. Шофер прилагался, поэтому мне странно было сидеть на заднем сиденье и не участвовать в процессе ведения авто.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на немца, сидящего тоже на заднем сиденье, максимально далеко от меня, прижавшись к дверце. Залез с ногами на сиденье, уткнулся головой в колени, длинная челка скрывает лицо… Внутри вновь стало подозрительно тоскливо по непонятной мне причине… но я догадывался…

Кроме нас троих, в машине никого больше не было. Ирландец с малышом остались дома, в то время как мы были у шефа… и тебе опять досталось… Я не знаю почему он тебя терпеть не может. Из-за Оуки? Но он и до её смерти презрительно на тебя смотрел… а еще он тебя боится, но будет держать при себе, потому что ты слишком редкий… и для меня… но для меня по другой причине…

Я благодарен Эстет (какая ирония!), что они научили меня ставить блок, и ты не слышишь моих мыслей… моих ужасных мыслей… страшных для меня… но хотя бы себе мне придется признаться… я свихнулся на любви к тебе…

А ты… ты самый сумасшедший из всех кого я встречал… ирландец? Ох, всего лишь маленький бзик на религиозной почве, по сравнению с демонами терзающими твою душу… откуда я знаю? Ты кричишь во сне… и тогда я сползаю по стенке в коридоре около твоей закрытой двери, утыкаю лицо в ладони и уговариваю их отпустить тебя. Я представляю, как ты мечешься на влажных простынях, непроизвольно подставляя лицо Луне и заламывая руки… может поэтому ты редко ночуешь дома, предпочитая отоспаться в наркотическом дурмане без снов и сновидений, на плече какой-нибудь уличной проститутки.

Я не понимаю смены твоих настроений, иногда мне кажется, что ты о ком-то тоскуешь… о ком-то далеком…

Я протягиваю руку, чтобы убрать челку с твоего лица, пальцы тотчас становятся влажными и я отдергиваю их… слезы?

Рыжий смотрит на меня со злостью и вытирает глаза тыльной стороной ладони. Потом судорожно втягивает воздух и отворачивается к окну. В профиль я вижу его склеившиеся от слез ресницы, вздрагивающие в такт дыханию. «Что случилось?» – спрашиваю я, голос звучит глухо… и наигранно… безучастно… «Не твое дело» - по-немецки … ты переходишь на немецкий, когда злишься … или когда занимаешься любовью… Я встряхиваю головой, пытаясь отвлечься и сосредоточиться.

«Из-за Такатори?» – попытка. «Нет, конечно» – уже не так зло. «А из-за чего?». Он кидает на меня «какой-ты-тупица» взгляд и снова отворачивается… я тоже отворачиваюсь к окну…

Я хочу знать, что твориться в его голове… среди всего этого хлама из сигарет, алкоголя, доступных женщин и удовлетворения собственных амбиций… там должно быть что-то еще … то, из-за чего самолюбивый телепат свернулся клубочком на заднем сиденье новой машины…



II. А я могу думать о тебе бесконечно. О всяких мелочах, с тобою связанных… По утрам ты ползешь на кухню не открывая глаза, а ощупывая пространство перед собой. Чудом добираешься до кофейника и опрокидываешь в себя половину. В это время я наблюдаю за тобой из-за перевернутой вверх ногами газеты, а Наги убегает в школу.

Сидя на полу около холодильника ты приходишь в себя… и, конечно, ты забываешь одеться…

Позже ты, разумеется, одеваешься, не забыв бандану, очки и стандартную усмешку… снимается редко – эксплуатируется годами. Другое выражение лица у тебя появляется лишь в паре случаев: выражение «счастливой мамочки»: когда смотришь на Наги, делающего домашнюю работу; выражение тревоги: когда смотришь на психа; и не понятное выражение: когда смотришь на меня… обычно оно длиться не более двух секунд, а затем сменяется улыбкой во весь face…

… Таким, как сегодня в машине, я вижу тебя впервые… и мне не по себе…

«Шу…?» – я кладу ладонь тебе на щеку и провожу пальцем по нижнему веку, стирая влагу…

Твой взгляд становиться понимающим, и тогда ты закрываешь глаза и шепчешь: «это все ты…»



Боль, это боль, как её ты не назови

Это страх, там где страх места нет любви

Агата Кристи.



III. Новая тачка-а-а… Кроуфорд , ты знаешь как я люблю новые тачки? Нет? Ну еще бы, ты вообще обо мне нифига не знаешь! Я – хороший актер, да? *мысленно протягивает руку для Оскара*

Так вот, новые тачки навевают мысли о сексе, я бы сказал, что хочется замарать обивку… и меня бесит шофер! Потому что я люблю смотреть как водишь ТЫ! Эти уверенные руки… сжимающие… Встряхиваю головой и смотрю на Кроуфорда… ну-ну, весь в себе, никак продумывает очередную миссию. От такого выражения лица хочется повеситься. Уткнусь в колени и расплачусь, … сволочь! Ну угораздило же меня влюбитьтся? Сроду такого не было, еще и в Брэдли… а стена в его голове высокая-высокая… холодная-холодная.. Вздрагиваю, когда он зачем-то касается моей щеки и отдергивает руку, зло смотрю на него… плачу, я плачу! Что, не видел рыдающих немцев? Какое-то выражение лица у тебя сегодня другое… И когда Такатори на меня сегодня орал твоя стена в голове была какой-то злой. Но мне-то на него насрать! Я могу сделать так, что я его не вижу – не слышу и вообще… «я летаю… я в раю». Да что вы говорите, м-р Такатори! Ай-яй-яй, как плохо! Завтра же исправлюсь! Ублюдок!

«Что случилось?» ой, Кроуфорд-садист, ты еще здесь… а ну да, мы же еще едем. Попытался сделать заботливый голос? Не получилось, я знаю, что ты меня ненавидишь… кажется. «Не твое дело» – вот ответ настоящего арийца… ща морду по злей изображу… «Это из-за Такатори?» Из-за тебя это, тупой американец, из-за тебя! «Нет, конечно». «А из-за чего?». Отворачиваюсь к окну, слезы сами льются, ресницы неприятно склеились… Признаться тебе в том, в чем себе с трудом признаюсь, знаешь ли, весьма трудно… Еще я сегодня купил антидепрессанты, а то сны жуткие очень сняться… Фарфи с малышом сняться, и ты снишься… и я… и какие жуткие вещи с нами происходят… то Фарф мои штаны кровью замарает, то Наги завтрак сожгет, то ты последнюю сигаретку заберешь… а ведь в глазах у тебя написано, что рак легких мне не грозит.

… А как я старательно по утрам изображаю похмелье и кофеиноголодание, как старательно «забыв одеться» прихожу в себя у холодильника. А пол между прочим холодный! А ты читаешь почему-то перевернутую вниз головой газету и не смотришь на меня. Наверно все оракулы читают так газеты… типа новости угадываете, да?

Я так устал что-то придумывать, мне охота свернуться калачиком у тебя на коленях и получить заслуженное чесание за ушком… для тебя я даже поурчу…

Мне, знаешь ли, надо, чтобы мне говорили, что меня любят, а то мой внутренний мазохизм перестает быть управляемым… моральный мазохизм еще хуже чем физический… душу изматывает… я боюсь еще большего пофигизма.

Брэдли, давай я тебе во всем признаюсь, а? Я больше не могу!!!

Внезапно: «Шу?». «Чего еще?» чувствую твою ладонь на своей щеке, пальцем вытираешь невысохшие слезы… я смотрю в твои глаза… что это? Нежность? Пугаюсь… и понимаю… закрываю глаза и шепчу: «это все ты»…