Да, были времена, когда СССР в качестве предупредительной меры мог жахнуть 50-ти мегатонную бомбу, ту самую, о которой Никита Сергеевич сообщил ООН, пообещав всем показать "Кузькину мать!", так вот звали эту "мать" Царь-бомба ("Большой Иван").

Из воспоминаний:

"Дата взрыва: 30 октября 1961 года,

Координаты взрыва: 73 градуса 50'52.93" N (Часовая зона "Ноябрь" UTC-1) 54 градуса 29'40.91 E.

Самая крупная водородная (термоядерная) бомба — советская 50-мегатонная «царь-бомба», взорванная 30 октября 1961 года на полигоне на острове Новая Земля. Никита Хрущёв пошутил, что первоначально предполагалось взорвать 100-мегатонную бомбу, но заряд уменьшили, чтобы не побить все стёкла в Москве. В каждой шутке есть доля правды: конструктивно бомба действительно была рассчитана на 100 мегатонн и этой мощности можно было добиться простым увеличением рабочего тела. Снизить энерговыделение решили из соображений безопасности - иначе полигону наносился слишком большой ущерб. Изделие оказалось настолько большим, что не помещалось в бомболюк самолета-носителя Ту-95 и частично торчало из него. Несмотря на успешное испытание, бомба на вооружение не поступила, тем не менее, создание и испытание сверхбомбы имели большое политическое значение, продемонстрировав, что СССР решил задачу достижения практически любого уровня мегатоннажа ядерного арсенала.

"Иван" - термоядерное устройство, разработанное в середине 50-х годов группой физиков под руководством академика И.В. Курчатова. В группу входили Андрей Сахаров, Виктор Адамский, Юрий Бабаев Юрий Трунов и Юрием Смирнов.

Первоначальный вариант бомбы массой 40 т по понятным причинам был отвергнут конструкторами ОКБ-156 (разработчики Ту-95). Тогда ядерщики обещали уменьшить ее массу до 20 т, а самолетчики предложили программу соответствующей модификации Ту-16 и Ту-95. Новое ядерное устройство по традиции, принятой в СССР, получило кодовое обозначение "Ваня" или "Иван", а выбранный в качестве носителя Ту-95 получил название Ту-95В.

Первые проработки по этой теме начались сразу после переговоров И.В.Курчатова с А.Н.Туполевым, который назначил руководителем темы своего заместителя по системам вооружения А.В.Надашкевича. Проведенный прочнистами анализ показал, что подвеска столь большой сосредоточенной нагрузки потребует серьезных изменений в силовой схеме исходного самолета, в конструкции грузоотсека и в устройствах подвески и сброса. В первой половине 1955 г. был согласован габаритный и весовой чертеж "Ивана", а также компоновочный чертеж его размещения. Как и предполагалось, масса бомбы составляла 15% взлетной массы носителя, но ее габаритные размеры потребовали снятия фюзеляжных топливных баков. Разработанный для подвески "Ивана" новый балочный держатель БД7-95-242 (БД-242) был близким по конструкции к БД-206, но значительно мощнее. Он имел три бомбардировочных замка Дер5-6 грузоподъемностью 9 т каждый. БД-242 крепился непосредственно к силовым продольным бимсам, окантовывавшим грузоотсек. Успешно решили и проблему управления сбросом бомбы. Электроавтоматика обеспечила исключительно синхронное открытие всех трех замков, что диктовалось условиями безопасности.

17 марта 1956 г. вышло постановление Совмина, согласно которому ОКБ-156 должно было приступить к переоборудованию Ту-95 в носитель ядерных бомб большой мощности. Эти работы велись в Жуковском с мая по сентябрь, когда Ту-95В был принят заказчиком и передан для проведения летных испытаний. Они велись под руководством п-ка С.М.Куликова до 1959г., включали сброс макета "супербомбы" и прошли без особых замечаний.

Носитель "супербомбы" был создан, но его реальные испытания отложили по политическим соображениям: Хрущев собирался в США, и в "холодной войне" наступила пауза. Ту-95В перегнали на аэродром в Узин, где он использовался как учебный самолет и уже не числился как боевая машина. Однако в 1961 г., с началом нового витка "холодной войны", испытания "супербомбы" вновь стали актуальными. На Ту-95В срочно заменили все разъемы в системе электроавтоматики сброса, сняли створки грузоотсека, т.к. реальная бомба по габаритам и массе оказалась несколько больше макета и теперь превышала размеры отсека (масса бомбы - 24 т, парашютной системы - 800 кг).

Подготовленный Ту-95В перегнали на северный аэродром в Ваенге. Вскоре он со специальным термозащитным покрытием белого цвета и реальной бомбой на борту, пилотируемый экипажем во главе с летчиком Дурновцовым, взял курс на Новую Землю. Испытание самого мощного в мире термоядерного устройства состоялось 30 октября 1961 г. Подрыв бомбы произошел на высоте 4500 м. Самолет тряхнуло, а экипаж получил некоторую дозу радиации. Мощность взрыва по разным оценкам составила от 75 до 120 Мгт. Хрущеву доложили о взрыве бомбы в 100 Мгт, и именно эту цифру он называл в своих выступлениях.

Результаты взрыва заряда, получившего на Западе имя - Царь-бомба, впечатляли - ядерный "гриб" взрыва поднялся на высоту 64 километра (по данным американских станций наблюдения), ударная волна возникшая в результате взрыва три раза обогнула земной шар, а электромагнитные излучения взрыва стали причиной помех радиосвязи в течении одного часа.

Создание советской сверхмощной водородной бомбы и ее взрыв 30 октября 1961 г. над Новой Землей стали важным этапом в истории ядерного оружия. В. Б. Адамский и Ю. Н. Смирнов, неоднократно выступавшие на страницах нашего журнала, вместе с А. Д. Сахаровым, Ю. Н. Бабаевым и Ю. А. Трутневым были непосредственными участниками разработки конструкции этой бомбы. Они также участвовали в ее испытании.

Воспоминания В. Б. Адамского и Ю. Н. Смирнова дополнены воспоминаниями А. Д. Сахарова, опубликованными ранее. Мы считаем этот материал уникальным и рады тому, что он впервые появляется на страницах журнала ВИЕТ."

- это не грусть по прошлому, а метод борьбы с фальсификацией истории.

Ещё из воспоминаний:

"А.Д.Сахаров:

Подготовка к испытаниям шла полным ходом, и Юлий Борисович [Харитон. - Авт.] сделал об этом краткое сообщение [в середине августа, в Кремле. - Авт.]. Но Хрущев уже знал основные линии намечавшихся испытаний, в частности, о предложенном нами к испытаниям рекордно мощном изделии. Я решил, что это изделие будет испытываться в "чистом варианте" - с искусственно уменьшенной мощностью, но тем не менее существенно большей, чем у какого-либо испытанного ранее кем-либо изделия. Даже в этом варианте его мощность превосходила бомбу Хиросимы в несколько тысяч раз! Уменьшение доли процессов деления в суммарной мощности сводило к минимуму число жертв от радиоактивных выпадений в ближайших поколениях, но жертвы от радиоактивного углерода, увы, оставались, и общее число их было колоссальным (за 5000 лет)...

В начале октября я выехал в Москву для обсуждения расчетов, в особенности большого изделия. Я не застал Гельфанда в институте и поехал к нему домой. Мы обсудили с ним срочные планы расчетов...

Наибольшие волнения мне доставляло самое мощное изделие... Шли последние дни перед отправкой "мощного". Для его сборки было выделено специальное помещение. Сборка велась прямо на железнодорожной платформе. Через несколько дней стена цеха должна была быть разобрана, и платформа (как всегда - ночью), прицепленная к литерному поезду, под зеленый свет отправиться в тот пункт, где изделие погрузят в бомболюк самолета-носителя. Ко мне в кабинет вошел один из моих сотрудников, Евсей Рабинович. Он смущенно улыбался и просил зайти в его рабочую комнату. Там уже собрались все сотрудники отдела, в том числе "ведущие" мощное изделие Адамский и Феодоритов. (В "Воспоминаниях" А. Д. Сахарова фамилия В. П. Феодоритова как непосредственного участника разработки в 1961 г. сверхмощного изделия названа по недоразумению. В действительности ранее он вместе с Г. А. Гончаровым и А. Д. Сахаровым явился соавтором информационной записки о возможности создания сверхмощных термоядерных зарядов (см. ниже)).

Рабинович начинает излагать свои соображения, согласно которым мощное изделие должно отказать при испытании. Он пришел к этому несколько дней тому назад и только что доложил всему составу отдела, кроме меня, посеяв у большинства самые сильные сомнения. Я работал с Рабиновичем в самом тесном контакте более семи лет, очень высоко ценил его острый критический ум, большие знания, опыт и интуицию. Сейчас, докладывая вторично, он был четок и категоричен в своих формулировках. Опасения его выглядели вполне обоснованными.

Я считал, что конечный вывод Рабиновича неправилен. Однако доказать это с абсолютной убедительностью было невозможно. Точных математических методик, пригодных для этой цели, у нас не было (отчасти потому, что, стремясь создать изделие, допускающее большое увеличение мощности, мы отступили от наших традиционных схем). Поэтому я, Адамский и Феодоритов, возражая Евсею, пользовались оценками (как и он). Но весь наш опыт говорил о том, что оценки - вещь хорошая, но субъективная. Под влиянием эмоций вполне можно с ними впасть в серьезную ошибку. Я решил внести некоторые изменения в конструкцию изделия, делающие расчеты тех тонких процессов, о которых говорил Евсей, повидимому, более надежными. Я тут же поехал в конструкторский отдел. Если замещавший Юлия Борисовича начальник конструкторского отдела Д. А. Фишман не сказал мне ни слова упрека, то лишь потому, что ситуация была слишком серьезной, чтобы что-то говорить. Конструкторы не ушли в тот день домой, пока не передали чертежи в цех; на другой день изменения были сделаны. Я решил также известить о последних событиях Министерство и написал докладную, составленную, как мне казалось, в очень обдуманных и осторожных выражениях, по возможности, содержащую описание ситуации без ее оценки.

Через два дня мне позвонил разъяренный Славский. Он сказал: "Завтра я и Малиновский (министр обороны) должны вылетать на полигон. Что же, я должен теперь отменить испытание?" Я ответил ему: "Отменять испытание не следует. Я не писал этого в своей докладной. Я считал необходимым поставить Вас в известность, что данное испытание содержит новые, потенциально опасные моменты и что среди теоретиков нет единогласия в оценке его надежности".

Славский буркнул что-то недовольное, но явно успокоился и повесил трубку. Испытания мощного изделия проходили в один из последних дней заседаний XXII съезда КПСС. Конечно, это было не случайно, а составляло часть психологической программы Хрущева. До этого на двух полигонах (в Казахстане и на Новой Земле) было произведено почти столько же разнообразных по значению взрывов, сколько за все предыдущие испытания. Кроме того, насколько я знаю, в другом месте было проведено чисто военное испытание.

В день испытания "мощного" я сидел в кабинете возле телефона, ожидая известий с полигона. Рано утром позвонил Павлов и сообщил, что самолет-носитель уже летит над Баренцевым морем в сторону полигона. Никто не был в состоянии работать. Теоретики слонялись по коридору, входили в мой кабинет и выходили. В 12 часов позвонил Павлов. Торжествующим голосом он прокричал: "Связи с полигоном и с самолетом нет более часа! Поздравляю с победой!" Смысл фразы о связи заключался в том, что мощный взрыв создает радиопомехи, выбрасывая вверх огромное количество ионизированных частиц. Длительность нарушения связи качественно характеризует мощность взрыва. Еще через полчаса Павлов сообщил, что высота подъема облака 60 километров...

Чтобы покончить с темой "большого" изделия, расскажу тут некую оставшуюся "на разговорном уровне" историю - хотя она произошла несколько поздней. Но она важна для характеристики той психологической установки, которая заставляла меня проявлять инициативу даже в тех вопросах, которыми я формально не был обязан заниматься, и вообще работать не за страх, а за совесть. Эта установка продолжала действовать даже тогда, когда по ряду вопросов я все больше отходил от официозной линии. Конечно, в основе ее лежало ощущение исключительной, решающей важности нашей работы для сохранения мирового равновесия в рамках концепции взаимного устрашения (потом стали говорить о концепции взаимного гарантированного уничтожения).

После испытания "большого" изделия меня беспокоило, что для него не существует хорошего носителя (бомбардировщики не в счет, их легко сбить) - то есть в военном смысле мы работали впустую. Я решил, что таким носителем может явиться большая торпеда, запускаемая с подводной лодки. Я фантазировал, что можно разработать для такой торпеды прямоточный водо-паровой атомный реактивный двигатель. Целью атаки с расстояния несколько сот километров должны стать порты противника. Война на море проиграна, если уничтожены порты - в этом нас заверяют моряки. Корпус такой торпеды может быть сделан очень прочным, ей не будут страшны мины и сети заграждения. Конечно, разрушение портов - как надводным взрывом "выскочившей" из воды торпеды со 100-мегатонным зарядом, так и подводным взрывом - неизбежно сопряжено с очень большими человеческими жертвами.

Одним из первых, с кем я обсуждал этот проект, был контр-адмирал Ф. Фомин (так в тексте "Воспоминаний". В действительности Фомина звали Петр Фомич. - Прим. авт.) (в прошлом - боевой командир, кажется, Герой Советского Союза).

Он был шокирован "людоедским" характером проекта, заметил в разговоре со мной, что военные моряки привыкли бороться с вооруженным противником в открытом бою и что для него отвратительна сама мысль о таком массовом убийстве. Я устыдился и больше никогда ни с кем не обсуждал своего проекта. "

Более подробно: Здесь

Отдельные детали: Здесь

А.Макаревич: "Не надо лгать и верить, тем кто лгал"