Не люблю, когда взрослые долго спят. Я просыпаюсь в семь. Заглядываю в большую комнату и вижу огромную папину ручищу, высунутую из-под одеяла. Проходит час, потом еще один. И еще. Только после этого родители все же открывают глаза. Из-за урчания моего живота, наверное. Оно слышно сквозь стену.
Мы идем завтракать, гулять, в магазин. Это весело, но я не люблю ждать. Поэтому мне не нравятся выходные.
Когда ма и па идут на работу, они рано встают. И я сразу морю червячков в моем животе. Кашей. Хотя мне, конечно, симпатичнее мармеладные червячки. Кислые. Вырасту и сразу куплю себе целый ящик.
Сегодня суббота, но ма встала раньше меня. Возится на кухне. Па все еще спит, но от него не зависит судьба червячков. Главное, чтобы хоть кто-то находился около холодильника. Я до ручки не дорос.
Мне пять.
Я – Тоша.
Еще я – Антон. Полным именем меня называют, когда я плохо себя веду. Такое бывает редко.
Буквально вчера мне было четыре. Пять стало только сегодня утром. Я еще не завтракал.
Ма кричит с кухни, что пора вставать. Мы с па бежим на голос. Вернее, я бегу, а папа ворчит и копошится под одеялом. Ему совсем не хочется подниматься.
На столе чай, яблочный сок, шарлотка с вишней и яичница с мордочкой из маленьких помидоров.
– Праздничный завтрак! – торжественно говорит ма. И ложится досыпать на стол. Па ковыряет вилкой свою яичницу без мордочки, а я быстро ем. После завтрака полагаются подарки.
– Ты уже большой мальчик. – Сонная ма чешет ногу длиннющими ногтями. Раздается противный звук. – С подарками потерпишь до вечера.
Большим быть плохо. Очень, очень плохо.
Я забираюсь к маме на коленки, кладу подбородок на стол и смотрю на папу. В папе есть батарейки, как в моей радиоуправляемой машинке. Его можно уговаривать и убеждать, делая грустные глаза. Так же я уговариваю машинку ехать, нажимая на особые кнопки.
– Па, ну па, мне так хочется хотя бы один маленький подарочек! – Я вроде бы молчу, но глаза говорят.
– Нет, – сонно бормочет па, – вечером.
Я выпячиваю нижнюю губу (репетировал!) и хнычу.
– Па, ну па-а-а! – Вообще-то я снова ни слова, но и так все понятно.
– Я же сказал, – вскипает па, – не сейчас!
Наверное, в нем сели батарейки. И он теперь существует отдельно от моего пульта управления.
С мамой разговаривать бесполезно. В ней вместо батареек бесконечное терпение. Мне бы!..
Даже в свой день рождения приходится чистить зубы, причесываться и завязывать шнурки. Вот же радости-то – плескаться в раковине, а потом отмывать локти от разводов пасты. Это так же весело, как выдирать рыжие вихры розовой расческой сестры и корячиться в прихожей с непослушными веревками.
Хорошо быть совсем крохой. Можно часто филонить.
Мы идем в магазин.
Выбор торта – дело ответственное. Маме я не доверяю. Надо купить что-нибудь побольше, послаще. С марципановыми жирафами и шоколадными крепостями.
В магазине мы встречаем Сашу. Саша – мой друг. То есть почти друг. Я не уверен в нас до конца. Кое-что мне мешает: Саша – девочка.
Хорошо быть девочкой. Девочкам отдают последние конфеты.
Никогда не женюсь. Вдруг я буду вынужден делиться всей своей коробкой кислых червячков?
Саша дергает свою маму за руку. Мы здороваемся. Сашина мама бросает что-то в наши пакеты. Я пытаюсь засунуть нос, но мне не дают. Еще и Варварой обзывают. Сами такие!
Сашина мама куда-то исчезает, а моя покупает торт. Не такой, как я хотел. Фигня вообще. Маленький. Низ-ко-ка-ло-рий-ный. Я не помню, что это значит на вкус. Сестре такое нравится. А папа морщится и не ест.
Главное, чтобы этот странный торт не был похож на грибы. Не люблю грибы. Все.
Ма говорит, что мы пойдем в зоопарк смотреть на верблюдов.
– Если будешь кривляться, верблюд в тебя плюнет. – Зачем ма пугает?
– Я плюну в ответ.
Мама обещает мне подзатыльник. А верблюду?
Хорошо, что Саша осталась с нами. Она полезная – просит мороженое. Мы покупаем. Я люблю фруктовый лед, а Саша – шоколадное.
Мороженое течет по щекам. Мама делает вид, что не замечает. У нее закончились салфетки.
Хорошо, когда иногда что-то заканчивается.
Через полчаса мы уже оказываемся в зоопарке. Тут столько всего!
Уток и лебедей можно кормить попкорном. Мы кидаем – птицы подплывают ближе. Я бы не отказался покататься на них. Большие птицы – на таких не страшно. В какой-то сказке дети летали на гусях-лебедях. Чем мы хуже?
Мама покупает салфетки и оттирает с меня сладкие желтые озера получасовой давности. Сегодня она не ругается.
Хорошо рождаться.
Я смотрю на ламу и жую розовую сладкую вату. Лама смотрит на меня и жует зеленую горькую траву. Мы ритмично шевелим зубами. И думаем, кажется, об одном и том же.
– Как хорошо, – думаю я про себя, – еще немного, и будут подарки.
– Как хорошо, – думает лама, – еще немного, и у Тоши будут подарки.
Интересно, о чем думает Саша?
Саша смотрит на шарик-бабочку.
– Ух ты, – говорит она.
– Хочешь? – спрашивает ма.
– Ага-а, – радуется Саша.
Я тоже радуюсь. Мне нравится надувная кувалда. Мама мне ее купит.
Хорошо, когда мама добрая.
Мы идем в сторону аттракционов. – Хотим на «лягушку», – говорим мы хором. Хором – это что-то значит? Может, мы с Сашей похожи?
Сиденья прикреплены к высокой палке. Они летают вверх-вниз. Когда летишь вверх, не страшно. А когда вниз, дух захватывает. Дух остается вверху, а все остальное бухается вниз. Дух догоняет. Внутри щекотно.
– Окей, – говорит ма, – катайтесь. Схожу пока за водой.
Хорошо, когда мы с Сашей
остаемся вдвоем.
Нас пристегнули, но я все равно болтаюсь между сиденьем и креплением. Крепко держусь руками, чтобы не вылететь. Пикировать на асфальт мне совсем не хочется.
Плохо, когда больно. Ма еще говорит: плохо, когда грязно. Особенно сегодня.
У меня новые штаны. Красивые – голубые. А на футболке нарисована божья коровка.
Когда мы выходим с аттракциона, я внимательно разглядываю Сашу. Она немного позеленела, но выглядит довольной. Я, наверное, тоже поменял цвет. Все еще щекотно внутри.
Мы смотрим по сторонам. Ма нигде нет.
Мы идем искать. Быстро.
Около киоска с водой мамы нет, нет ее и около шариков. Саша держит меня за руку, чтобы я не потерялся. Я держу ее – она ведь тоже может куда-нибудь деться.
Хорошо, когда в руке есть рука. Не страшно.
Ма, ты куда спряталась?
Мы бредем к вольеру с лошадьми. Их можно кормить черными сухариками и сахаром – так по телевизору сказали. Но у нас с Сашей ничего нет с собой. Надеюсь, они не обидятся. Мы с Сашей не нарочно.
Хорошо, когда кто-то виноват так же, как ты. Это как полпачки кислых червячков – сильно меньше, чем целая.
Лошади нюхают сетку, которая разделяет нас. Я нюхаю лошадь.
– Фу, Лошадь, надо чистить зубы. Я тоже не люблю – а что делать? Ты хотя бы раз в неделю... Выдирать больнее, чем елозить щеткой.
Саша видит горного козла. Мы бежим щупать его рога. Они похожи на большие твердые макароны.
Козел тоже плохо пахнет. У него
в вольере валяются яблоки и мор-ковка. Интересно, почему нет гам-бургеров и пиццы? Неужели они
живут только на хрустящем? Хоть чипсы-то им достаются?
Я здороваюсь с козлом. Он молчит в ответ. Козел.
Плохо быть козлом.
Из мегафонов, которые висят на столбах, доносится противный женский голос.
– Потерялись два пятилетних ребенка – мальчик в голубых брюках и футболке с божьей коровкой, девочка в белой куртке и фиолетовой юбке.
– Саша! – кричу я. – Это же наши двойники. Давай поищем их?
– Давай, – радуется Саша. – Может быть, им нужна наша помощь.
Мы бежим в сторону жилища обезьян. Наверняка двойникам захочется посмотреть на них. Там никого нет. Мы бежим искать белых мишек. Там много людей, но все не те. Саша расстраивается. Я расстраиваюсь, потому что расстраивается Саша.
– Придумал: они могли бы пойти ко входу кататься на лебедях!
Саша берет меня за руку, и мы мчимся дальше.
На бегу мы смотрим на забор, на кусты, на птиц. И не смотрим вперед. Мы в кого-то врезаемся.
Носу очень больно. А еще я испугался. Саша упала коленкой на асфальт, зато не повредила нос. Она озирается по сторонам. Я не плачу.
Нам повезло врезаться в маму.
Оказывается, нам нельзя было отходить от аттракционов. И никому не нужна была наша помощь – это нас искали. Никогда бы не подумал, что про меня будут говорить по мегафону. А можно еще разок?
– Ма, не надо подзатыльников, у меня праздник. Ну, хватит плакать, это ты потерялась, а не мы. Я бы лишил тебя мороженого, если бы мог.
Хорошо, когда мама смеется. Даже если сквозь слезы.
Мы идем к метро. Мама крепко держит нас за руки – даже немного больно. Ну и пусть.
Ма где-то потеряла торт, пока нас искала. Мы идем за новым. На витрине их штук тридцать, и все красивые. Саше нравится тот, что с марципановыми лебедями. А мне кремовый в виде машины. Мы думаем. Мама устает стоять и покупает оба. Мы идем домой.
Дома красиво – шарики и серпантин. Папа говорит, что у меня юбилей, поэтому праздновать надо шумно.
– А-а-а-а-а! – кричу я, раз полагается.
– Нет, – объясняет па, – я тебе потом покажу, как надо. Где-нибудь через три твоих юбилея.
Я смотрю на гору подарков. Бабушки, дедушки, друзья родителей и Саша сложили в одно место свои свертки. Все они разные. Чем меньше, тем любопытнее. Мне не терпится.
Саша сидит рядом с марципановым лебедем и со мной. С ней уютно.
Хорошо, когда... Хорошо.
Я болтаю ногами и осторожно снимаю оберточную бумагу с самого маленького подарка. Внутри – цветные карандаши. Очень красивые. Как они угадали?
То есть даже кто из них угадал?
Саша улыбается.
Я считаю: карандашей – 10.
Первая любовь – это хорошо?
Нам с Сашей в сумме сегодня
тоже – 10.