Суп Кафки "Жирный Шоколадный Пирог а-ля Ирвин Уэлш"
Я подтягиваюсь к сраной дыре, которую зову домом, все, что нужно, — при мне, но я а волочу ноги. Башку ломит так, будто она вот-вот взорвется и окатит прохожих мозгами и осколками черепа, а сам я такой хилый, что, пока поднимаюсь по лестнице, боюсь, как бы ноги не обломались. Надеюсь, никто из гондонов не засек меня по дороге. Не хотелось бы делиться этим говном со своими так называемыми друзьями.
Кидаю пачку масла в кастрюлю и зажигаю под ней огонь. Пока оно тает, я подсахар, наблюдая, как белые гранулы
растворяются в золотисто—коричневую тягучую жидкость. Растворяются они без остатка — говно реальное. Трясущимися руками Я Распыляю над кастрюлей коричневый порошок какао и, бросив плитку шоколада, прикалываюсь от того, как быстро она тает. Замес качественный охуенно.
Варево запузырилось, забулькало, и тут Я обнаружил, что кофе-то у меня ни фига не осталось, Я пошарил под диваном и вы- тянул на свет чашку стафа, а кто решил, что я снова попрусь по лестнице — хуюшки. В кастрюлю его. Боль в голове стихает, от запаха готового и успокаивающего огонька горелки мне уже лучше.
Я снимаю кастрюлю с плиты и разбиваю в миску два яйца. Смотрю на них достаточно долго, чтобы разглядеть на скорлупе срок годности: ублюдки хотят, чтоб эти я выбросил и пошел купил еще. Может, курица, которая снесла их, и сидит уже где-нибудь в морозилке в шотландской глуши, но я-то знаю, что они хранятся месяцами. Взбивать яйца вовсе не обязательно:
двухчасовой с Кингс-Кросс проносится под окном, отчего трясется все, и я тоже. Я от- мерил муки, и при виде такого количества белого порошка мне хочется уткнуться туда носом. Добавляю яйца и муку и спрыскиваю всю микстуру портвейном. Я и сам пригубил: ничего такой, придется плеснуть еще — процесс неизбежный. Вскоре бутылка пуста: половину выхлебал я, другая пошла в кастрюлю — жадный, сука, пирожок.
Тут стук в дверь. Ебать. Не реагирую. Голова снова загудела, и я решил, что пора тяпнуть пивка. Банок у меня достаточно, чтоб дождаться готового, если какой-нибудь гондон не заявится. В дверь снова посту Чали только на этот раз погромче.
— Стив, я знаю, что ты здесь, открой, еб твою.
Это Разводной, мой так называейый лучший друг. Хуй чего он получит, но дверь сейчас уже с петель сорвется. Открываю.
— Заползай, Развод, рад тебя видеть. Не подкинешь двадцатку, у меня завтра пособие.
Почти сработало. Он уже стал разворачиваться, но нос его все-таки сохранил какую-то степень дееспособности, то-то он стал принюхиваться, как сучий пес.
— да ты варишь, Стив. Стопудово.
Он идет прямо на кухню и, пока я запирал дверь, уже открыл кастрюлю, засунул туда башку и вдыхает глубоко. Ну что тут поделаешь?
В кастрюле уже намутилась гора коричневого стафа, и я обмазываю две формы маслом и заливаю в них микстуру. Нет мочи ждать. Меня подмывает сожрать все сырым, но шоколадный бэд-трип — эта тема не для меня. Формы пошли в духовку на 200 градусов. Что б я ни мутил — температура одна. Ненавижу, сука, бля, этих гондонов яппи, с их мультитемпературными говнопечками с вентшштором Готовишь — готовь, и не хуй.
— долго еще, Стив?
Разводного колбасит не меньше моего.
— Где-то час.
— А побыстрее можно?
— Я готовлю быстрее некуда, а ты только пиздишь под руку.
От Разводного на кухне пользы — что от ампутированного хуя на блядском шабаше, да к тому же видно, что он уже поднабухался. Когда он пошел отлить, я кидаю в кастрюлю черный шоколад и подсыпаю сахарной пудры. Добавляю туда взбитых сливок и ликер. «Калуа», конечно, для девочек, знаю, но с пирогом потянет. Я подхожу к весам за сахаром, Развод уже тут как тут, клювом своим помахивает, готов запылесосить белого порошку. Я не стал его отговаривать, и так скоро аукнется. С дикими воплями он сует нос под кран с водой, я же засыпаю сахар в кастрюлю.
Тут слышу, кто-то меня зовет. Какое- то мгновение мне кажется, что голос этот у меня в голове призывает вернуться обратно на землю, но вскоре я соображаю: еще один мудило незваный завалился. Они б так и отвалили, но Разводной, мало что сам на хвост припал, так еще открывает окно и орет. Хидди и Гав стоят посреди улицы в костюмах при полном параде. Они работают в похоронном бюро Гренсона и приехали, упыри, на рабочем катафалке. Я должен Гаву полтос, а он не из тех, кто забывает. Чего он ждет?
Среди нас только Гав и Хидди, бедолаги, работают с тех пор, как собес поймал их на том, что они получали пособие по пяти разным адресам. Все, прикрылась покуда халява.
— Стив тут готовит.
Меня так и поднимает схватить Развода за ноги и выкинуть пиздобола из окна, да сил нет. Гав и Хид.ди уже у двери, и с ними, судя по звукам, баран, сука, бодучий. Раз- водной их запускает, а я хватаю баночку крепкого, пока эти колдыри все не высосали. Вваливается Гав, пошатываясь, в черном костюме, при галстуке — крутой.
— Как дела, Стив? Нам скоро сруливать.
За ним появляется Хидди, а между ними, бля, тащат, сука, гроб.
— Прости, Стив, у нас тут недавно угнали машину. Тачку нашли, но жмура там уже не было. Пропадет еще один — нам кранты.
Хидди еле дышит. Подъем по этой лестнице его чуть не прикончил. Они кидают ящик на пол, и Хидди падает на стул, кожа на его черепе натянулась и пошла складками, как липкая лента. Можно поменять его с тем чуваком в ящике — и разницы никто не заметит, Я пошел закрыть дверь, смотрю — девчушка стоит в коридоре. На ней черное пальто на пять размеров больше, а лицо белое как мел. Смотрю на Гава.
- Да, Стив, это дебби. Это ее парень в ящике. Мы ненадолго, дебби, заползай.
На вид она из тех девок, что ради кайфа на все готовы. Во всяком случае, никакого шума по поводу того, что к последнему пристанищу ее парню пришлось добираться немножко окольным путем, она и не думала поднимать. Села на диван и обхватила себя руками. Ничего такая, в одиночку долго ей ходить не придется. да я уж сам туда навострился, такой я типа шустрый пацан. Тут вижу — не себя она обнимает, под большущим пальто у нее младенец. Он завопил, и она вытащила сиську, чтоб его покормить. Не хватало еще кормящих грудью шлюшек в моем доме. Ебать, мне ж еще глазурь доделывать. Гав и Хидди уже никуда не тороггятся, знай пивко посасывают, ноги сложили на деревянный плащ парня дебби. Если на нем он сидит так же, как пальто на его дебби, то бедняга, должно быть, просто карлик.
Час уже почти прошел. Подогреваю глазурь и вынимаю из духовки формочки. Подыскиваю шприц и иголку, чтоб проверить, пропеклось ли посередине. Нормалек — колючка чистая. По бокам немного подгорело, я отрезал подгоревшие куски и поливаю глазурью прямо на горячий пирог. Лежат две горбушки, искрятся, как коричневый
бульон. Разводной уже допил остатки «Калуа» и окончательно съехал с катушек, прыгает вокруг, ждет своего кусочка стафа. Подождет, сучара. Мне жаль девчушку, так что она получит первой — после меня, конечно. Я захожу в комнату с большим блюдом шоколадного спасения, у всех — рот до ушей, а из парня дебби вышел неплохой кофейный столик.
И вот мы уже набиваем рты, хотя с бухлом, конечно, не лучшее сочетание. Малышка дебби покачивается на диване. Она положила ребенка на пол с кусочком пирога, чтоб не кричал, и засовывает кусок черного поглубже в рот, и глаза ее закатываются, как будто, если она съест побольше шоколада, боль уйдет насовсем. Разводной, как обычно, дознулся. «Калуа* не очень- то женится с пивком, готовым и чем он там заправлялся до того, как приперся. Он опять высунулся в окно: кого еще там принесло? Но он ни с кем не говорит, просто блюет на улицу, ленивый скот. Разводной не может не догоняться — уже через две минуты он берет последний кусок.
Неплохо, — говорит, — но не то, что герыч.
Неплохо? Гондон половину умял.
Гав и Хидди снова на ногах, пытаются поднять своего почившего друга.
— Спасибо, Стив, нам пора, — говорит Гав. — Не забудь про полтос, что ты нам должен.
Я только и успел снять тарелку с кофейного столика, тут он поменял назначение, и они срулили. Но у меня остался Деббин адресок. Смотрю в окно: процессия, конечно,
премилая: все в черном, шатаются из стороны в сторону, как Арчи Геммил1 в замедленной съемке. А вот машина уже не блестит. Разводной угодил прямо в цель. Смотрится так, будто кто-то решил покрыть машину шоколадной глазурью. Но ни Гав, ни Хидди не замечают, грузятся и отбывают. А что тут поделаешь? Он не первый, кого занесли в мою хату и вынесли. Как не первый, кто отъехал в блевотине. Но надо отдать должное, бедняга привнес что-то новое в мою жизнь. Не поймите меня превратно, мне его не жалко, я сам вот-вот пойду по его стонам. Мне себя жалко. Что я, пиздец, такого нового делаю? Мы думаем, что мы — центр Вселенной, но это не так. И что такое — Все-
ленная? Просто здоровущая, сука, карусель, на которой мы наворачиваем бесконечные круги, и ничего тут не поделаешь. Как живем, так и умираем. И не хуй.
![[info]](http://stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
jkin)
Хах, логично. ну придумают же надписи)))
