Впечатления о небольшом путешествии в Америку

АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА

Марк Иоффе

- «О, да у вас день рождения!» Женщина в визовом окне выглядела приветливо.
– «Ну вот если визу дадите, будет подарок».
- «Конечно дам. У вас весь паспорт в штампах. Могу и на два года, если желаете». Я пожелал, доплатив сто долларов.
За час до того в «хвосте» у консульства США я прислушивался к разговорам о визовых трудностях. Стоявшие впереди молодожёны были слегка напуганы и, стараясь понравиться, здоровались вежливо с каждым (начиная с русской охраны снаружи и кончая американской внутри).

Я люблю наших соотечественников за рубежом. Только в малом количестве. С ними не заскучаешь. Это не западные скупердяи в поисках дешёвых сэндвичей. И добро бы бедняки были. Отнюдь. А вот наши молодцы. То на чай отвалят столько, что у персонала глаза на лоб, а то напротив, скандалят по пустякам. Конечно российский турист – не советский. Мой давний приятель (ныне покойный) Эдуард Володарский, известный сценарист, с гордостью рассказывал в конце восьмидесятых годов (заграница тогда только приоткрывалась), как он сидел в Париже в тюрьме несколько дней за драку с полицией. А про Лувр ответил искренне и просто: «Да я там и не был».
Когда в 60-е годы мой отец собирался в Америку по линии научного туризма, учёных (среди которых не было ни одного кандидата наук, а только доктора, членкорры и даже один академик) собрали на инструктаж в гостинице «Метрополь». Серый неприметный (как и положено) кгбешник вразумлял:
- «Каждому иметь в нагрудном кармане или в сумочке 5 долларов – на улице могут подойти наркоманы и попросить деньги. Отдавать немедленно, а то могут убить. Такие случаи уже бывали».
Повисло молчание. Потом кто-то из научных пискнул:
- «А 5 долларов из обменных или дополнительно будут выдавать?»

Известен случай ещё из шестидесятых годов, когда какая-то рабочая делегация из СССР посетила большое французское предприятие. Любезный администратор руку одной женщине поцеловал, а она в благодарность попыталась ему сделать то же самое. А в Болгарии однажды советская группа вылезла на пляж в одинаковых оранжевых плавках, купленных накануне.
Нет, теперь иначе. Но ещё не совсем. В итальянской гостинице, где кроме меня из России была только екатеринбургская пара, молодая женщина восторгалась:
- «Как удобно! Бар в номере всегда полон. Съешь, выпьешь – снова приносят тут же».
- «Так ведь платить за всё будете».
- «Как? А в Турции мы ничего не платили».
- «Так то в Турции. Там всё включено. Вобщем, идите, мужа обрадуйте, только осторожно, не сразу».
Да и сам я когда-то вальяжно ввалился в вагон первого класса поезда «Амстердам-Антверпен» и восхищался цветочками, занавесочками, тишиной. Контролёр, однако, повёл себя достойно.
- «Английский понимаете? Тогда перейдите во второй класс (а там было, как сельдей в бочке)». Мог ведь и штрафануть, а штрафы оочень приличные. Словом, экономика должна быть экономикой (именно так на каком-то плакате в Казахстане была переврана знаменитая брежневская фраза).

Америкой я бредил с детства. Нью-Йорк мне даже снился много раз. С тех пор, как прочитал «грязную» книжонку времён холодной войны некоего Н. Васильева «Америка с чёрного хода». Сейчас она вроде антиквариата, да не всегда раритет хорош. Эффект обратный: захотелось туда с любого хода. Может это и почувствовал молодой таможенник, странно спросив: - «Are you happy?» (Вы счастливы?) Мой ответ: - «Wait and see» (Поживём – увидим). Больше я не понимал почти ничего. Что же здесь за язык? По надписям вроде английский. И лишь через некоторое время стал понимать местную разговорную речь.
Гостиницу снял прямо около Бродвея, на Восточной 39 стрит. Сперва испугала нумерация – 245-й дом. Но идти пришлось пять минут: по номерам тут не дома, а подъезды.

Заблудиться в центре Нью-Йорка может только пьяный. А со спиртным здесь оказалось непросто: во многих ресторанах вина не подают. Ну, разве, полбокала. Зато с собой неси хоть ящик. Это пошло с «ревущих двадцатых», когда из-за сухого закона стало спиртным невыгодно торговать. Налоги огромные, а супермаркеты далеко не везде.
Потеряться трудно, по крайней мере, на Манхэттене. Планировка прекрасная: вдоль авеню, да поперёк стриты. Зато очень легко потеряться в метро: поезда одних и тех же номеров могут двигаться по разным направлениям. Надо быть предельно внимательным. Многие местные считают метро городской клоакой. Оно чисто функциональное, старое и малопривлекательное. А не так давно ещё и было местом преступлений. Но станций в разы больше, чем в Москве.

Итак у меня две недели. Такой срок установил себе сам, отвергнув планы заехать ещё в Филадельфию, Бостон, Вашингтон. Но уж Нью-Йорк решил изучить основательно.
Бродвей от моей гостиницы рядом. Он в СССР был в каждом городе свой собственный. И вот тот, главный. Конечно, весь его проходить и не собирался. Всё-таки 17 миль. Интересна та его часть, где самые туристские места: китайский район, Таймс-сквер – центр театральной жизни, Мекка искусств Линкольн-центр, Колумбийский университет, Центральный парк, где, кстати, отмечено место памяти легендарного Джона Леннона (Дом Дакота, во дворе которого его убили и где ещё живёт Йоко Оно – недалеко от входа). Убивший Леннона парень спокойно ожидал полицию за чтением Сэллинджера. Он сегодня вроде бы отсидел свой срок и надеялся на свободу, но вдова Леннона заявила, что всё ещё опасается его. Этого достаточно, и свободу убийца не получил.
На пересечении Бродвея с Пятой Авеню и 23-й Стрит сразу узнал построенный в 1902 г. знаменитый Дом-Утюг, упомянутый ещё О’Генри. Двадцатидвухэтажный небоскрёб столетней давности и впрямь как утюг. Ширина острой части фасада всего три метра.
А вот и Перекрёсток Мира – пересечение 42-й Стрит и Таймс-сквер. Именно здесь празднуют Новый год до полумиллиона человек. На Таймс-сквер и знаменитая на весь мир театральная касса. Здесь продают горящие билеты во все театры за полцены. Очередь, конечно, огромная.
В Нью-Йорке вообще поражают очереди во всех достопримечательных местах. Причём, толпы не иностранцев. Не так много здесь туристов из Европы и Азии. Кто поедет отдыхать за океан? Нет, туристы все свои, со всей Америки. Им ведь проблемно поехать в Европу, так что разговоры о бездуховности американцев – ерунда.
Что поражает сразу в центре – хаотичная архитектура. Каменный лес. Нигде нет такого количества рвущихся к небесам зданий, хотя что-то похожее и пытаются создать, в частности, в Гонконге.
Ночной Бродвей. Тут при обилии света можно читать газету. В двадцатые годы всем издалека была видна знаменитая реклама курильщика с электрокольцами дыма. Он поразил приехавших из нищей полутёмной страны Есенина и Маяковского. Потом курильщиком стал верблюжонок с пачки «Кэмел». Сейчас этого нет: реклама курения не в моде.

До Гарлема я идти не собирался: небезопасно; но купил русскоязычную экскурсию. То есть, поглядел на этот знаменитый район из окна автобуса. Гид попросил спустить занавески. И сегодня могут запросто запустить камнем в окно. А раньше ещё и музыку негритянскую включали водители специально. Гид пояснил: - «Белых здесь нет». Тут водитель вмешался: - «Вот идёт один пьяный, по-моему, из России. Пьяному и Гарлем не страшен». Совсем не случайно часто попадается надпись: «No stopping». Нью-йоркцы произносят «Ноу стаппинг», акают, как москвичи.
Рядом с гостиницей моей легендарный Эмпайр Стэйт Билдинг, но сколько ни крутился по 34-й улице, не мог его найти. Куда он делся? И лишь задрав голову, понял, что давно стою у его фасада. Большое действительно видится на расстоянии. Тут вслед за Есениным (хотя он и не был построен при жизни поэта) испытываешь гордость за человека. Вот где человек звучит гордо, хотя и выглядит мошкой перед своим творением. Построенное в 31-м году 102-этажное здание и сегодня символ архитектуры Нью-Йорка (а до 2001 года таким символом были башни Всемирного торгового центра). Эмпайр Стэйт Билдинг уцелел даже когда в 45-м году в него врезался двухмоторный бомбардировщик, погибло 14 человек, ущерб был огромный, но здание устояло, даже основу не укрепляли.

Нбю-Йорк – город портовый. И более ста лет назад полмира стремилось сюда в поисках лучшей жизни. На третий день решил я встретиться с первой леди Америки – статуей Свободы. Мне не пришлось плыть в душном трюме, как иммигрантам, но в набитом американскими туристами пароходике типа нашего речного трамвая. Статуя и сегодня прекрасна, но ещё более впечатляет музей иммигрантов на Эллис Айленд. Десятки потрёпанных чемоданов, самодельных сундучков, заплечных мешков…Этих иммигрантов второй волны так и называли «иммиграцией деревянных чемоданчиков». Никто не гарантировал людям визового разрешения. Распродав всё, они приезжали сюда. Больше всего из Италии, России, Австрии, Швеции, Германии. Отказывали в визе больным туберкулёзом, трахомой. Но это выяснялось лишь на месте. Из-за того разыгрывались трагедии, когда семью пускали в США не полностью. Куда деваться? Назад хода нет. Считалось, что обратно отвергнутых людей везут те же пароходные компании, но ехать туда, где никого не осталось, всё распродано…Словом «Остров слёз» - Эллис Айленд – назван так совсем не случайно. Разумеется, никаких трудностей не было у пассажиров первого и второго классов. Если только ты не смутьян, не революционер.
А самая первая иммиграционная волна – 17-18 веков – была религиозной: католики спасались от протестантов и наоборот. Сектанты убегали от всех. Именно борцы за веру заложили основу пуританской морали Нового Света, основу нации.

А уж в 70-е годы сюда прибыли советские, брежневского выпуска. Они заселяли бывшую «сточную канаву» города. Так прозвали самый южный район Бруклина – Брайтон. Район после Великой депрессии и впрямь стал криминальным. Ещё не так давно здесь чуть ли не открыто продавали наркотики.
Малая Одесса славится не столько российскими, сколько жителями всех бывших республик СССР. Интонации преобладают молдавско-украинские. Лишь продукты продаются по цене не за килограмм, а за «паунд» (фунт). А так глаза закроешь – и ты уже на юге СССР. В кафе, куда я утром забрёл была лишь группа каких-то рабочих. Инструменты их валялись рядом, как будто строители или сантехники где-нибудь в Малаховке перед сменой забежали поесть. Речь официантки выдаёт южно-русские корни: - «Гала, - кричит она поварихе за стенкой – «Шримпы приготовь. И мясо насластай». Английский здесь совсем и не нужен. Пенсионерам он вообще ни к чему. А их здесь полно. Главный довод: «Зачем нам ехать в Америку? Нам здесь и на Брайтоне хорошо». Хотя до «Америки» минут 40 на метро, кажется, что это действительно где-то на краю света.

Когда в конце семидесятых в Бруклин ввалилась (как крысы с тонущего корабля под названием «СССР») не самая лучшая часть советских граждан, не обошлось, конечно, без афёр. К примеру, какой-то одессит Володя Белявский начал свои гешефты, работая таксистом. Он в пути притворялся полуслепым и вилял по дороге, как бы еле справляясь с управлением. Пассажиры в панике высаживались, оставляя часть оговоренной платы. Получалось гораздо больше, чем при работе честной.
Бухарским евреям, решившим создать сеть по торговле пирожками, Володя внушил, что имеет эксклюзивный на то патент в городе. Богатым американским дуракам он продавал подделки Фаберже и панталоны Наполеона, якобы забытые при отступлении из Москвы.
Но главный Володин фокус – с Бруклинским мостом. Сняв на недельку офис, он дал объявление, что продаётся право на установку пунктов взимания дорожных сборов на мосту. На это клюнули какие-то арабы, желавшие установить пунктов больше, чем на мосту умещалось. Володя обещал пролоббировать вопрос с помощью друзей-сенаторов, показав арабам документы и проекты. И взял крохотный аванс: всего 30 тысяч долларов. Хотя в 85-м году это была хорошая сумма. От собиравшихся его убить арабов спасли свои, местные, давшие понять, что отомстят. Через полгода Володя спокойно вернулся в Брайтон после бегов. Так что, Остапы Бендеры живы. Конечно, это романтические детские шалости по сравнению с размахом нынешнего воровства на территории современной России. Некоторые иммигранты считают, что американцы сбились с пути и не ценят того, что есть. Приехав сюда с одним чемоданчиком, иммигранты осматриваются и поражаются тому, что здесь можно сделать. И начинают действовать.
Лет через десять, считает кое-кто, и вовсе не будет никакого Брайтона. Без нового притока иммиграции. Дети 90-х годов говорят практически лишь на английском, но может оно и к лучшему. Многие не хотят растить детей здесь, чтобы они стали стопроцентными американцами.
Пройдясь по Брайтон-Бич, видишь между шикарными магазинами с русскими деликатесами дешёвые, но процветающие турецкие парикмахерские, индийские бакалейные, китайские маникюрные салоны. Это уже бизнес новых иммигрантов.

Великолепны художественные музеи Нью-Йорка. Но в первую мировую пятёрку, конечно, входит Метрополитэн-Музей. Он огромен. Американские богачи часто бывали люди со вкусом. Скупив когда-то в обедневшей Европе шедевры, они принесли славу стране. Государство не тратит ни цента из налоговых сборов на музеи. Всё в руках частных лиц. Вход в Метрополитэн 25 долларов, но мало кто платит эту сумму. Знающие люди объясняют, что это лишь рекомендуемая цена, а так – давай, кто сколько хочет. Вот и дают: кто 5, кто 8 долларов, кто 1 доллар, а кто и 25 центов. Оно и правильно. Может человек устанет от одного зала. А в знаменитой лондонской Национальной галерее вход вообще бесплатный. Особенно впечатляют в Метрополитэн памятники Древнего Египта, очень большое собрание картин Рембрандта, импрессионистов. Всего же здесь хранится более 30 миллионов произведений искусства. Он создавался с американским размахом, чтобы шедевры всех времён и народов могли иллюстрировать мировую историю искусств.
Знаменито на весь и творение гениального Ллойда Райта – музей Гугенхейма. Здание напоминает улитку, ввинчивающуюся в небо. Поднявшись на лифте на четвёртый этаж, спускаешься по пандусу до первого, рассматривая по пути выставленные работы. Нигде нет столько Кандинского – 180 работ; представлены Шагал, Пикассо, Брак. Обидно, что автор архитектурного шедевра Л. Райт не дожил нескольких месяцев до открытия музея.

В какой-то из дней решил я побродить по Чайна-тауну, тем более, автобус мимо моей гостиницы прямо туда и шёл. У весёлых китайцев чего не купишь, и всё на живую нитку. Вокруг, как на карнавале: фонарики, драконы, флажки, диковинные птицы. Даже не верится, что район был недавно таким преступным. Только дома закопчённые, с пожарными лестницами с этажа на этаж, напоминают антураж старых гангстерских фильмов.
Решив купить папайю (тут она совсем не дорогая), разговорился с китайцем – продавцом, успевшим до Нью-Йорка и в Москве потрудиться. Услышав русскую речь, ко мне буквально подлетела средних лет дама, одетая, как многие американцы обоего пола: в куртку да кеды. – «О, вы из России? Как интересно!» Едва я успел вставить пару фраз, как уже знал многое: новая знакомая сыпала без умолку. – «Я сюда женихаться приехала, заодно и дочь спасать. Надо было из Москвы бежать, так сложилось. Мы с мужем, последним, жили на Калининском проспекте; он деньги прямо дипломатами домой таскал». – «Так что же вы здесь?» - «А он меня убить грозился, да и дочери не помогал. Вообще-то она не его дочь. Кстати, меня Света зовут». Это было сказано минут через десять после начала разговора.
- «Так вот, я сначала сошлась с Володькой-лимузинщиком (так называют здесь таксистов), а потом вдруг, через десять лет он вообразил, что сценарист. Был таксист – стал сценарист. Вобщем, недавно меня познакомили с индусом-миллионером, я у него прислуга и жена. А знаете, я вас к нам на «дринк» сегодня приглашаю. Только точно в пять часов, а то моему индусу выпить требуется, именно в это время. У него хоть и шунтирование было, но если в пять не выпьет, ломка начинается. А где вы остановились? О, да это рядом, мы сейчас на 32-й стрит живём. Итак, до вечера».
До вечера, однако, не получилось. Едва я пришёл в гостиницу, Света тут как тут.
- «Узнала ваш номер по интернету. Сказала, что человек из Москвы, а вы оттуда единственный». И стала о себе рассказывать ещё подробнее. Сама из Воронежа, там родители (отец военный) до сих пор живут с младшей сестрой. Вспоминала родителей – и словно тень по лицу пробегала. Видно было, это ей не очень приятно было. Работала в Афганистане, в Германии, в Москве преподавала русский язык иностранцам. Здесь уже восемнадцать лет. Дочь собиралась быть в ООН переводчиком, а в итоге работает медсестрой. Живя в Москве на нынешнем Новом Арбате, Света почему-то не могла вспомнить изящную церковь Симеона Столпника, которая, как значок на пиджаке, приколота к первому высокому зданию.
Ровно в пять я с привезённой из Москвы бутылкой конъяка был в назначенном месте. Темнолицый миллионер оказался приветливым и вежливым, представился: «Радж Капур». Я глаза вытаращил, ибо знал с детства другого Радж Капура. Фильм «Бродяга» с популярным индийским актёром когда-то кружил голову москвичам. Каждый второй тянул песенку: «Бродяга я аааа…». Ходила даже частушка (помню только начало): «Как Радж Капур покорил московских дур».
- «А это мой дядя», - пояснил миллионер. – «Умер давно в Нью-Йорке, здесь и похоронен. У нас в роду полно Радж Капуров».
За пару часов мы с ним «уговорили» дорогую бутылку «Джонни Уокер». Мне понравилась небольшая двухкомнатная квартира с огромным круговым окном - обзором на Ист Ривер.
- «А это он снимает», - пояснила Света. – «Мы так постоянно; поживём пару месяцев, и в другое место переезжаем. А дом у него собственный во Флориде. В прошлом году мы с ним в Москве побывали. Ему не понравилось: на английском не говорят, собаки бегают.
- «Хорошо быть миллионером, но он не очень богат», - сказала моя случайная знакомая. – «Всего два с половиной миллиона состояние. Таких много».
Полвека назад индус приехал юнцом со ста долларами в кармане в Америку. Старая сказка, но это правда. Занимался продажей косметики. Заработал пять миллионов, но жена, застукав его в каком-то мужском клубе, потребовала развода. Жёны в Америке – великая сила. По суду пришлось с половиной суммы расстаться в её пользу. Второй брак, хоть и гражданский, мог вот-вот кончиться тем же. Но удалось откупиться от истицы за 100 тысяч долларов, и тогда не очень удачливый Радж Капур обратил внимание на россиянок. С ними полный порядок: не избалованные, законов не знают. Он Свете переводил какие-то суммы в пенсионный фонд, что-то ей завещал, но основное – своим взрослым сыновьям. А вообще держал Свету в чёрном теле, заставляя ходить на фитнес и тратить на обед (вне дома) не более пяти долларов. Впрочем, Света была и сама не промах: она сдавала свою бруклинскую государственную квартиру и серьёзно спрашивала меня насчёт покупки квартиры в Москве.
Любовь к знакомствам на улицах часто приводила Свету к смешным ситуациям. – «Я пару месяцев назад познакомилась на улице с очень приятной дамой. Она оказалась владелицей подпольного борделя. Пригласили нас с Раджем на «дринк», а это оказалась вечеринка. Как стали её девушки вокруг нас плясать да ноги задирать, Радж испугался и бегом из гостей».
Я даже по этому поводу сочинил стишок и вручил Свете. Она подумала и сказала: - «На литобъединение при издательстве русском отнесу, я туда хожу иногда. А Раджу переведу». Вот стишок:

- «Коль жизнь насадит на шампур
В Москве, Нью-Йорке, Дели,
Смутитесь вы, как Радж Капур
Со Светою в борделе.
Идёт с подругой , не один
На что-то вроде «дринка»,
А у «мадамы» господин
Попал на вечеринку.
- В борделе, право, ерунда,
Что вскидывают ноги.
Не это главная беда, -
А не платить налоги.
- А если «коп», как с неба дождь
Накроет проституток?
Бежать решил индийский гость:
Тут было не до шуток.
- Рекомендация одна:
Ходить в бордель легальный.
Отчётность там вполне видна
И риск там минимальный.
Словно раджа средь милых дам,
Радж был бы там в почёте.
Увы, Нью-Йорк – не Амстердам,
Борделя не найдёте».

Нью-Йоркский район Сохо не имеет ничего общего со знаменитым лондонским. Название идёт от первых букв слов South of Houston, то есть, к югу от Хаустон-стрит. В Лондоне район Сохо – это приветливые светящиеся рекламы на главной улице борделя Girls или клуба Gay. Здесь, в Нью-Йорке – респектабельный район с художественными галереями и антикварными магазинами. Лет почти сорок назад Сохо, где много домов из чугуна, был объявлен памятником истории и архитектуры. А значит, здесь ничего не сносится. В 1857 году в Сохо появился огромный дом «Хейвуд Билдинг» с колоннами, увенчанными пилястрами коринфского ордера. Налицо подражание классике. Его называют «Парфенон модерна». Может его имел в виду американец, насмешивший Есенина, когда уверял, что в Америке есть Парфенон новее и лучше, чем греческий?
А на улице Houston Street, на крыше одного из зданий красуется бронзовый Ленин. Вот это терпимость к инакомыслию! Лет дводцать назад здесь построили гостиницу «Красная площадь». А потом за 10 тыс. долларов хозяева купили в разваливающемся Советском Союзе бронзовую фигуру вождя. Таможня не пропускала такое приобретение, считая это коммунистической пропагандой. Но хозяин таможню через суд убедил, и Ильич с поднятой рукой встал на крыше гостиницы. Как пошутил наш гид, остаётся догадываться, что за слова мог бы сказать Ленин с нью-йоркской крыши. Может: «Верной дорогой идёте, товарищи!»

- Как в церковь идёт помешанный верующий,
Как в скит является строг и прост,
Так я в вечерней сереющец мерещи
Вхожу смиренно на Бруклинский мост».
В. Маяковский

До сих пор этот мост – символ могущества Америки, её технического гения и размаха. За несколько лет до статуи Свободы, ещё в 1883 году, Бруклинский мост был эмблемой столицы мира. Мост вознёсся между Бруклином и Нижним Манхэттеном, так как паромная переправа не справлялась с людским и транспортным потоком. Огромные пробки на обоих берегах доставляли большие трудности.
Конкурс на строительство выиграл архитектор и инженер-мостостроитель Роеблинг. Это был первый подвесной мост в мире. Джон Роеблинг был родом из Германии, учился в берлинском политехническом институте, а кроме специальности, прекрасно знал и философию. Гегель считал его своим любимым учеником.
Замысел Бруклинского моста был исполинским: два пилона по 84 метра, а между ними пролётное строение в 486 метров. Ширина моста 25 метров. Пролёт крепился к вантам тросами с обеих сторон, провисающими, как бельевая верёвка. Ванты, проходящие через верх пилонов, намертво крепились на берегу.
Сам Роеблинг умер вскоре после начала строительства. Его дело продолжал сын, тоже инженер. Когда Роеблинг-младший тяжело заболел, семья сняла квартиру на бруклинском берегу с видом на будущий мост. Сын Роеблинга, прикованный к постели, наблюдал за ходом работ в подзорную трубу. А его расчёты и указания относила на стройку жена. Так что вся семья положила жизнь на Бруклинский мост. Правда, через какое-то время мост пришлось закрыть. Однажды на нём погибло 11 человек в давке: то ли кому-то показалось, что мост рушится, то ли кто-то пошутил, крикнув, что мост шатается. И тогда, по легенде, владелец цирков Барнум провёл по мосту 12 слонов, после чего движение возобновилось. Мост и сегодня смотрится современно (только стрельчатые арки пилонов выдают его возраст). И опять вспоминается Маяковский:

- «Я горд вот этой стальною милей,
Живьём в ней мои видения встали –
Борьба за конструкции вместо стилей,
Расчёт суровый гаек и стали».

И вот я покидаю Нью-Йорк. Было у меня ощущение при этом небольшого разочарования, но так всегда бывает со сбывшейся мечтой. Сперва хотелось ещё и на Западное побережье съездить, поглядеть Сан-Франциско, Лос-Анжелес, Большой Каньон. Виза позволяла, но потом как-то расхотелось. Пускай Америка останется в памяти нью-йоркскими впечатлениями. Слышал от очевидцев, что другие крупные промышленные центры Америки не очень интересны: на хайвэях пробки, люди стремятся пользоваться общественным транспортом, который переполнен, а в центре тьма народу. Это надоедает и в Москве. А одноэтажная провинциальная Америка и совсем не вдохновляла.
Нет, в Европе шарма куда больше. Когда сказал это одной даме (дочь у неё не очень удачно осела под Нью-Йорком), то услышала раздражённое:
- «Ну конечно, если вы только за шармом поехали!...»
А за чем ещё может поехать турист?