Цитата сообщения Sonya_Pictures 167-летие со дня рождения короля Людвига II Баварского (часть 8)

«БЫЛ ЛИ СУМАСШЕДШИМ КОРОЛЬ ЛЮДВИГ II БАВАРСКИЙ»
Евгений Вильк, «Германия плюс»

«Вельможи» людвиговского «параллельного двора» не были, как правило, ни восторженными мечтателями, как временами хотел их видеть король, воспламеняясь пламенной привязанностью, ни ревностными туповатыми подданными, какими обычно считал Людвиг их и всех остальных в собственной стране. Это были ловкие люди, умевшие использовать слабости «босса», чтобы соблюдать требуемые правила игры, но при этом держать нос по ветру. И Велькер, и Хессельшвердт уже поняли, что время власти их повелителя завершается, и стали осведомителями правительства о всех планах и намерениях короля. Хессельшвердт недаром сохранял все самые шокирующие бумаги.
Комедия королевского двора продолжалась, но уже с другими оттенками. Людвиг впадает в гнев, видя, что начатое с Клеебергом дело Велькер не может почему-то довести до конца. Хессельшвердт все больше отделывается отговорками, сказывается больным и, несмотря на то, что он самый доверенный человек короля уже многие годы, Людвиг даёт почувствовать ему свою немилость. Наконец, Людвиг требует, чтобы Хессельшвердт в доказательство своей преданности... измыслил изысканное наказание для Велькера! «Подумай, что чем строже будет предложено наказание для подлого Велькера, тем скорее ты можешь рассчитывать на то, что моё недовольство по отношению к тебе, к чему ты мне подал много поводов, утихнет. Щади самого себя и сделай так, чтобы ты снова обрёл милость. Людвиг». Хессельшвердт, конечно, изобретает наказание: Адальберт Велькер должен быть насильно отправлен в Америку (Америка давно уже в глазах Людвига стала местом ссылки, эквивалентном Сибири). Там к нему будет приставлен личный шпион, который сделает жизнь ссыльного ещё тяжелее и помешает ему отправиться на корабле в родную Европу. Естественно, Америкой для Велькера стал тот же Мюнхен. Игра, которую вёл раньше король с помощью своих «разумных» придворных, становилась теперь игрой, в которую играли с королём те же придворные. Фарс жизни зазвучал уже запредельно фальшивыми нотами.

Профессор психиатрии Бернхард Алоиз фон Гудден

Министр-президент Йохан фон Лутц, руководитель баварского правительства, 23 марта 1886 года призывает психиатра доктора Бернхардта фон Гуддена. Того самого доктора, который когда-то в 1864 году заподозрил неладное, приметив блуждающий по небесам взгляд молодого Людвига. С 1872 года фон Гудден возглавлял окружную психиатрическую больницу Верхней Баварии, к которой относилась и баварская столица. Он создал себе имя в области изучения анатомии мозга и практической психиатрии. Фон Лутц вспоминал впоследствии об этом разговоре: «Я заключил тогда, что, конечно, многие легко разрешили бы для себя загадку поступков Его Величества, высказав мнение, что Его Величество душевно болен. На это господин фон Гудден ответил мне: да, он убеждён, что Его Величество с самого начала был сумасшедшим». Такова, по крайней мере, официальная версия разговора, с которого началась история маленького государственного переворота.

Почтовая открытка «Гордость Баварии - Горе Баварии», Мюнхен, 1906
На фотографии - Людвиг и Отто в юности, 1861

Доктор Гудден к тому времени мог подкрепить свои ранние сомнения по поводу душевного здоровья баварского короля. Непосредственным поводом для этого было его многолетнее наблюдение над развитием душевной болезни родного брата Людвига - Отто. После возвращения с войны 1871-го года Отто стал стремительно впадать в шизофреническое расстройство. Внешние признаки его были трагически похожи на некоторые особенности поведения Людвига: потеря сна, невозможность спать ночью. С середины 70-х Отто уже абсолютно невменяем. Его содержат в Фюрстенриде, одном из загородных замков Виттельсбахов под Мюнхеном. Но означает ли генетическое сходство братьев одинаковое развитие у них душевной болезни?

Король Людвиг II Баварский, граф Хольнштайн, барон Крайльсхайм и доктор Гудден.
Почтовая открытка, ок. 1900

Для того, чтобы беспристрастно ответить на этот вопрос, доктору Гуддену надо было бы обследовать пациента. Это было, конечно же, невозможно. Но вопрос об этом и не был поставлен. После разговора между фон Лутцем и фон Гудденом первый озаботился сбором письменных свидетельств о короле, которые послужили бы материалом для готового уже в голове у Гуддена диагноза. То есть требовалось, чтобы при живом и действующем короле нашлись люди ныне или некогда близкие к нему, которые дали бы показания, указывавшие на его невменяемость. Далеко не все согласились на это сомнительное с этической точки зрения дело. Флигель-адьютант граф Дюркхайм-Монмартин и обиженный Людвигом расторопный секретарь Бюркель отказались. Зато охотно согласились ещё более обиженный прежний секретарь и друг Циглер, «сосланный в Америку» Велькер, игравший двойную роль «канцлер» Хессельшвердт, обласканный Людвигом Хорниг, год назад отставленный и живший в купленном на деньги благодетеля доме у Штарнбергского озера, и граф Хольнштайн, исправно привозивший Людвигу бисмарковские ежегодные 300 тыс. за вычетом десяти процентов за молчание.
По нравственной щепетильности Гуддена и по общему официальному пуризму XIX века сексуальные вкусы короля, далеко выходившие за тогдашнюю норму, решили не трогать и не добавлять в общий котёл фактов.
Общий набор письменных свидетельств был передан комиссии, в которую, кроме доктора Гуддена, входили ещё три психиатра.
Документы о неблагополучном психическом состоянии Людвига собирались довольно долго, но перерабатывать их доктору Гуддену пришлось за один день и одну ночь. В окончательном варианте они недвусмысленно свидетельствовали о том, что король не может больше находиться на троне.
В медицинском вердикте на 19 страницах подробно описываются черты все возраставшей замкнутости и одиночества короля, его импульсивный нрав с немотивированными вспышками приязни и ненависти, приводятся примеры оторванной от жизни мечтательности, невероятно взвинченного королевского самомнения и презрения ко всем подданным. «Вероятно, полетом фантазии, однако же в высшей степени необычной, переходящей всяческие границы нормы», можно назвать то, что отмечает в своем отчете шталмейстер Хорниг: Его Величество при нескольких градусах мороза и снеге обедали на открытом воздухе, представляя себя перенесенным на морскую набережную под лучами жаркого солнца. К области бурной, презирающей действительность и реальные возможности фантазии относится, наряду со многим другим, энергично высказывавшееся Его Величеством желание быть изгнанным, пролететь по воздуху в колеснице, запряженной павлинами, данное машинисту Брандту высочайшее распоряжение построить летательную машину для полетов над Альпзее у замка Хоэншвангау, имитация голубого грота на Капри, ради изучения голубого сияния которого шталмейстер Хорниг два раза был послан в Италию. Безбрежная фантазия сопровождалась, как отмечали психиатры, причудливой моторикой и замысловатыми жестами: «Его Величество нередко бывал взволнован, делал странные танцующие и прыгающие движения, дергал и рвал себя за волосы, становился перед зеркалом со скрещенными руками и искаженным лицом, сидел, уставившись в одну точку, мог часами играться с локоном своих волос или приводить в беспорядок свои волосы гребнем. Совершенно не передаваемы словами имитации тех в высшей степени необычных движений Его Величества, которые показывали при объяснении маршталфурьер Хессельшвердт и камердинер Вель­кер».

Более убедительными становятся доводы Гуддена, когда он отмечает вспышки «неадекватного поведения» короля, опасные для окружающих — случаи побоев им слуг и лакеев.
Однако так ли уж неоспорим вывод о сумасшествии? Наверное, если мы составим из этих черт полный портрет короля. Складывается он следующим образом: болезненный, туповатый и одинокий человек, забросивший в сторону свою королевскую «государственную должность», только и делающий, что часами играющий своими локонами, гримасничающий перед зеркалом, предаваясь буйным мечтаниям и устраивая разносы с зуботычинами своим приближенным.
Но ведь портрет этот относится только к одной стороне жизни Людвига. Для комиссии были выбраны те свидетельства, которые укладывались в уже намеченное русло диагноза. Секретарь короля Шнайдер стучался в двери комиссии и не был принят. У него на руках было около трехсот приказов короля, которые свидетельствовали о вполне сознательном, обдуманном и рациональном следовании своим целям, какими бы необычными цели эти не казались доктору Гуддену. «Ни один из них (этих приказов), — констатировал впоследствии биограф короля Бем, — не носит следы душевной болезни». Шнайдер полагал, «что из того обстоятельства, что в компетентные места никогда не направлялись распоряжения, вроде тех, что смутили комиссию, можно сделать вывод, что то, что в жару возбуждения было выплеснуто на прислугу, никогда не мыслилось вполне серьезно». Ведь за тем Людвигом, который был подвержен причудливым срывам, был и другой человек: часами сидевший над книгами, вникавший во все детали средневековых сказаний, французской истории золотого века и особенности стиля рококо; Людвиг, отслеживавший каждую деталь своих замков, темпераментно и яростно продвигавший вперед свои проекты.
А если несколько изменить соотношение двух сторон личности Людвига? И получится тогда совсем иное: человек, ушедший с головой в свои своеобразные проекты, вкладывавший в них восемьдесят процентов своей энергии и времени, вполне осмысленно их осуществлявший, но в остальное время бывший не в ладах с жизненными нормами, мечтательным и несколько странным (а не странен кто «?»). Ведь на 19 страницах врачебного заключения нет ни слова об этих «восьмидесяти процентах» жизни и времени короля!

Памятное панно с высушенными цветами и листьями, 1886, Берг.
Надпись - «Эти листья были свидетелями несчастной смерти нашего короля и собирались 18 июля 1886 в замке Берг»

Был ли Людвиг сумасшедшим — решать специалистам. Мы можем еще раз перебрать собранные для Гуддена свидетельства приближенных, сделать поправку на не беспристрастность и прямую корысть этих приближенных, учесть тенденциозную подборку этих свидетельств, сознательно избегавших освещения рациональной и деловой стороны людвиговских занятий, — и у нас останется, наверное, все же ощущение болезненных странностей, сопровождавших все шаги этого человека. Надо помнить только, что главное существо этих странностей составлял, как выразился доктор Гудден, «полет фантазии, однако же в высшей степени необычной, переходящей всяческие границы нормы». За этот «полет» Людвиг был приговорен, этот же «полет фантазии» вызвал к жизни его замки, которыми будут восхищаться миллионы их будущих посетителей. Границы нормы и безумия – вещь странная и подвижная.
Евгений Вильк, «Германия плюс» - русскоязычная газета для жителей и гостей Германии.
Иллюстрации: «Königreich Bayern 1806 - 1918».

Deutsche Welt