Продолжая серию рассказов о натюрмортах, хочется остановится на одном из жанров - натюрморты-обманки. С одной стороны они выглядят примитивно, а с другой стороны все на них настолько живо, что кажется можно потрогать и даже попробовать на вкус или ощутить запах изображенных на картинах ягод, цветов, что вот-вот улетит бабочка или вспорхнет птичка. Одним из ярких представителей художников, работающих в таком жанре, был Федор Петрович Толстой.

Толстой Ф.П. Букет цветов, бабочка и птичка. 1820
(Государственная Третьяковская галерея, Москва)

Граф Ф. П. Толстой родился в век Екатерины,  в 1783 году в Петербурге в семье начальника Кригс-комиссариата и по обычаям того времени был сразу записан сержантом в Преображенский полк. Родители, хотели видеть сына военным и отдали мальчика в полоцкое Иезуитское училище, а затем в Морской корпус. Еще состоя кадетом Морского корпуса, он увлекся рисунком и живописью. Работы его случайно попали на глаза императору Александру I. «Офицеров у нас много, а вот художников не хватает», - сказал царь. Ободренный высочайшим комплиментом, Федор Толстой берется за кисть и резец и создает удивительное искусство. Самым грандиозным его «проектом» была огромная галерея белых на голубом медалей, посвященных героям 1812 года. Интересны также и его живописные работы, в частности натюрморты. Они необычны по своей фактуре.

А С. Пушкин писал в «Евгении Онегине»:

Великолепные альбомы,
Мученье модных рифмачей,
Вы, украшйнные проворно
Толстого кистью чудотворной…

Вот как о натюрмортах Ф.П.Толстого писал Ю.М. Лотман в работе "Натюрморт в перспективе семиотики": "... На первый взгляд натюрморты этого типа могут показаться то ли данью примитивному натурализму, то ли чем-то относящимся к внехудожественному иллюзионизму, «tour de force», демонстрирующим ловкое мастерство и более ничего. Такое представление ошибочно: перед нами игра на грани, требующая изощренного семиотического чувства и свидетельствующая о сложных динамических процессах, которые, как правило, протекают на периферии искусства еще до того, как захватывают его центральные сферы. Именно имитация подлинности делает понятие условности осознанной проблемой, границы и меру которой нащупывают и художник, и его аудитория. Если с этой точки зрения посмотреть, например, на акварель Ф. Толстого «Цветок, бабочка и мухи», то нетрудно заметить, что на лежащем перед нами листе художник сталкивает разные типы условности: бабочка и цветок «как бы нарисованы», а капли воды на рисунке и мухи, ползающие по нему и пьющие эту воду, «как бы настоящие». Таким образом, бабочка и цветок становятся рисунками рисунка, изображениями изображения. Для того чтобы зритель уловил эту игру, ему необходимо тонкое ощущение семиотических регистров, ощущение рисунка как невещи, а вещи как нерисунка..."

Толстой Ф.П. Цветок, бабочка и мухи. 1817
(Государственный  Русский музей, Санкт-Петербург)
 

 Толстой Ф.П. Ветка малины, бабочка и муравей. 1820

Человек обширных и разнообразных познаний, Толстой, среди прочего, интересовался и ботаникой. В библиотеке Русского музея хранится некогда принадлежавший художнику атлас, посвященный флоре российской империи. Вступая в творческое соревнование с французским художником, чьи гуаши с изображением цветов однажды показала Толстому императрица Елизавета Алексеевна, он определил свою задачу так: «…со строгою отчетливостию переводить с натуры на бумагу копируемый цветок, как он есть, со всеми малейшими подробностями, принадлежащими этому растению…» (Записки графа Федора Петровича Толстого. М., 2001. С.207).

Толстой Ф.П. Ягоды красной и белой смородины. 1818

Этот рисунок Толстого ("Ягоды красной и белой смородины") пользовался особенной популярностью. Его первый экземпляр художник преподнес императрице Елизавете Алексеевне, супруге Александра I и получил за него в награду бриллиантовый перстень. С тех пор императрица постоянно делала заказы Толстому. «Он и счет потерял, – писала дочь художника М.Ф. Каменская, – сколько нарисовал смородинок Елизавете Алексеевне. Всякий раз, когда ей хотелось подарить кому-нибудь из своих заграничных высочайших родственников что-нибудь новое, изящное, она опять заказывала еще и еще смородину, и за каждую из них отцу летели перстни». «Целая семья питалась одной смородиной», – говорил Толстой.

Толстой Ф.П. Лилия 1822