Отчего-то раньше не потрудилась найти сайт Жиля Верлана, пожалуй, единственного биографа Сержа Генсбура, которому можно и нужно доверять, спасибо alena_esn за ссылку.
Кому-нибудь этот текст, возможно, будет интересен, для кого-то прояснит какие-то мелочи... не знаю, зачем я корячусь с переводами.

Это одна из его статей, написанная для "Gala"
 

---

Не самый незаметный из его парадоксов – автор чувственной и полной любовных вздохов «Je t'aime moi non plus», завоевавшей мир в 69 (année érotique), в личной жизни был настоящим недотрогой. Например, ни Джейн, ни Бамбу не помнят, чтобы он расхаживал голым по своему особнячку на улице Вернёй. Девочки, Кейт Берри (первая дочь Джейн, воспитанная Сержем) и Шарлотта посмеивались над ним – «Ну папа! Почему ты никогда не показываешься нагишом?» Еще веселее – когда Серж голым проходил перед зеркалом, он прикрывал причинное место. И это он, тот, кто безудержно рисовался на публике, не стесняясь превращать личную жизнь в неотъемлемую часть своего творчества…

Небольшое путешествие во времени – попробуем представить себе повседневную жизнь Сержа, Джейн и девочек в семидесятые годы. Скажем, в 76, когда выходит его первая режиссерская работа, также названная «Je t'aime moi non plus», и когда он бросается в написание одного из своих шедевров, альбома «L'homme à tête de chou». Шарлотте 5 лет, Кейт – 8. Серж и Джейн много бывают на людях. Каждую ночь, до рассвета – по кабакам. «Мы возвращались, когда убирают мусор, рассказывает Биркин. Целовали детей перед уходом в школу с няней, и шли спать до 14 часов». По возвращении девочек, Серж развлекал их, корча жуткие рожи. Изображая привидение, он прыгал с простыней на голове и фонариком под подбородком. В другой раз, он пришел паясничать к ним в комнату, с гитарой и аккордеоном, чтобы им было не обидно оставаться дома, потому что у них были вши. Но чтобы соседи не узнали, он настоял, чтобы Джейн поехала за специальным шампунем в аптеку подальше!

Красота во всем
Эстетически он был очень требователен, особенно к Кейт – старшая должна быть примером. Однажды она пришла с дешевыми колечками из киндер-сюрприза на пальцах. Он сорвал их и выбросил в помойку, сказав – «И речи быть не может, это уродство!» Очень педантичный в вопросах этикета, он внимательно следил за их поведением за столом, за их манерой одеваться. «В самом деле, он требовал красоты во всем, по образу своего дома-музея, где ничто не резало глаз», признается Кейт Берри.
А еще была эта трогательно безобразная бультерьерша Нана, которую Серж обожал и брал с собой на прогулки в Сен-Жермне-де-Пре. Иногда он едва не нарывался на оскорбления вроде «Ого! Видал эту псину? Свинья свиньей!» Когда она умерла в июле 1978, Серж выплакал все глаза и заснул на собачьей подушке…



Любовь, бросающаяся в глаза
Серж отвергал мысль о счастье. Он говорил «Я неспособен написать оптимистичную, счастливую песню, песню о любви. Я не нахожу слов, мне нечего сказать о счастье, я не знаю, что это такое. Оно невыразимо. Это как если бы вы направили объектив фотоаппарата на абсолютно синее небо. На пленке не будет ничего. Но если вы фотографируете грозовое небо, черно-серые тучи, это получается здорово». Тем не менее, он не сомневается, что провел с Джейн десять удивительных лет, «никогда не скатываясь в повседневную рутину, убивающую отношения, они всегда умели удивить и доставить друг другу удовольствие», как описывает это Шарлотта. Джейн и Серж любили друг друга превыше всего, их любовь была огромна и бросалась в глаза, «Невозможно описать счастье, рассказывает Эндрю Биркин, брат Джейн, но жизнь с Сержем была необыкновенна – моя сестра и он были счастливы, но не в обывательском смысле слова».
К тому же Генсбур и Биркин были верны друг другу – в кровосмесительной вселенной шоубизнеса их верность обращала на себя внимание. Серж противопоставлял себя той свободе нравов, одним из символов которой были они с Джейн. Он признавался в ностальгии по викторианской морали, которая, конечно, вернула бы греху его вкус и смысл… Случайно ли он заставил Джейн петь: Роскошное белье/Стыдливость чувств/Оскорбительно испачканные/Кроваво-красным?

Пигмалион
Будучи галантным с женщинами, он считал себя человеком другого века – в противоположность Генсбарру, способному отпускать сальные шуточки по телевизору, или даже публично обозвать шлюхой ту певичку, оказавшуюся слишком вульгарной на его вкус, в частной жизни Генсбур ведет себя как внимательнейший из мужчин. Брижит Бардо, которая пережила с ним несколько недель безумной страсти в конце 1967 года, признает в «Initiales B.B.», первом томе своей автобиографии: «Это была безумная любовь, та любовь, о которой мечтают, любовь, которая останется в нашей памяти и в чужих воспоминаниях. И сегодня говоря о Генсбуре, его ассоциируют с Бардо, несмотря на всех женщин, отметившихся в его жизни, и всех мужчин, с которыми я разделила свою. С того дня, с той ночи, с того мгновенья ни один другой мужчина не значил для меня ничего. Он был моей любовью, он заставил меня прозреть, он делал меня прекрасной, я была его музой.»
С Джейн он еще больше вошел в роль Пигмалиона – их любовь вдохновила его на создание великих альбомов, таких как «Мелоди Нельсон», но он непрестанно помогал реализовывать себя женщине своей жизни, одну за другой создавая для нее песни, забавные («Di Doo Dah»), ностальгические («Ballade de Johnny Jane»), попсовые («Ex-fan des sixties»), или совершенно депрессивные («Fuir le bonheur de peur qu'il ne se sauve»).

Разрыв
И все же однажды Джейн ушла, прихватив с собой дочерей. Мы с вами находимся в конце лета 1980 года, режиссер Жак Дуайон, снимавший с ней «Блудную дочь», сумел ее соблазнить. И вот ночные кутежи резко теряют свое очарование: «Действительно, в конце концов все пошло по кругу, констатирует Кейт Берри, каждый вечер тот же Элизе-Матиньон, та же публика, то же ночное сборище придурков. Джейн словно задыхалась, участвуя в этом саморазрушении. Он не отдавал себе отчета, что мама больше так не могла, это больше была не совместная жизнь, это был уже монолог.» Серж, буквально толкнувший свою спутницу в объятия соперника, слишком поздно понял, что натворил. Он погружается в уныние: «Джейн ушла по моей вине, я злоупотреблял ей, колотил ее. Мне не нравилось, когда она меня ругала – на две секунды больше и - бах… она натерпелась со мной, а потом это стало постоянной проблемой…» История их любви продолжилась написанными для нее начиная с 1983 года альбомами и «Baby Alone In Babylone». Между тем, Серж встретил Бамбу, свою новую невесту. Связь страстная и разрушительная, состоящая из страшных скандалов и надламывающей нежности. В первое время она просовывала ему под дверь любовные записки вроде «Моему милому папочке, которого я всегда буду любить», которые она подписывала отпечатком губной помады. Очаровательно – он покорен…

Элегантность и разруха
Достаточно было одной песни («Ecce Homo» из альбома «Mauvaises nouvelles des étoiles», 1981), чтобы определить Мистера Хайда в этом новом Докторе Джекилле – Ну да, это я, Генсбарр/Меня можно случайно найти/В ночных клубах и барах/Американских, нефигово. Но за этим двойником, пропитым, небрежно одетым, три дня небритым, скрывался денди, заботящийся о своем внешнем виде, каким бы плачевным ни было его физическое или психическое состояние. В интервью, опубликованном в «Vogue» в ноябре 1994 года, Бамбу тщательно описала детали его одежды: «на ногах он носил Репетто, белые, или черные со смокингом. Белые без носков, черные с черными носками. Никакого нижнего белья, он не любил «компрессы», как он говорил. Часы Ролекс или, поменьше, Картье. На пальцах обручальные кольца от Джейн, от Бардо и пять платиновых, что я ему подарила. Браслет с бриллиантами и сапфирами. На шее сапфировое сердечко. Два десятка джинсов, обрезанных ножницами, неподшитых. Рубашки хаки, рубашка Ли Купер, белые рубашки, футболки. (…) Мыло Герлен. Духи Van Cleef & Arpels. (...) панковская куртка с блошиного рынка Портобелло. Смокинг Сен-Лоран, джинсовая байкерская куртка, которую я ему подарила, и еще одна, из змеиной кожи».
На сцене, в "Казино де Пари" в 1985, или в "Зените" в 1988, «фанковый дедушка» зачаровывает молодую публику сценической игрой, по меньшей мере, минималистичной: «Смотря его концерты, - признается Изабель Аджани – я вдруг поняла, до какой степени он попал в эмоциональную ауру Мерилин Монро: мне казалось, сейчас он начнет посылать воздушные поцелуи с кончиков пальцев, а распахнутая рубашка превратится в декольте, он представал перед публикой во всей этой потрясающей эротической ауре. Как и Монро, он при жизни стал легендой…»

Серж и его мама
О своем отце, скончавшемся в 1971 году, Серж томительно повторял, что «потерял друга», которого, несомненно, никогда не знал. Зато с Ольгой, его мамой, у него была безумная любовь до самого конца – как предупредительный сын, он он удваивает знаки внимания, навещает ее каждое воскресенье, принося подарки, цветы, бутылочки водки, платки. Ольга донимает его в лучших традициях хорошей еврейской мамы – высказывает ему свое мнение обо всем, если накануне он появился на телевидении расхристанным, она не преминет указать «Почему ты ходишь в дырявой рубашке, это нехорошо!» Серж в сотый раз объясняет ей, что это часть его образа. В сотый раз она подтрунивает над ним, и напевает с русским акцентом – «Я никогда не пойму, почему ты не переделал себе уши!»
После смерти мамы весной 1985 года, он так и не смог снова зайти в квартиру на авеню Бюжо, где она жила с Жаклин, старшей сестрой Сержа. Еще один удар судьбы для него, и он еще больше замыкается в своем одиночестве, даже несмотря на то, что Бамбу ждет от него ребенка, маленького «Лулу», который родится в январе 1986 (сейчас это пятнадцатилетний парень, который очень хорошо играет на пианино, как папа…(статья написана в 2001)). Не может быть и речи о том, чтобы возиться с младенцем на улице Вернёй – Серж дарит Бамбу домик в 13-м округе. «Одиночество – мое естественное состояние, - заявлял он уже в 60-е годы. Оно мне нравится. Это как чудесный врожденный дар. Мне не нужны усилия, чтобы жить одному, я не создан для жизни в стае.»

Живое национальное достояние
И вот так тот, кого в Японии называли «живым национальным достоянием», в конце 80-х запирается в своей башне из слоновой кости. Он знает, что болен, но он и не ждет ничего больше от жизни, от той жизни, что подарила ему все – прекраснейших женщин, успех, богатство. Только новые проекты способны отвлечь его от суицидальной перспективы – ему нужен постоянный вызов, новый альбом для Джейн, песни для Ванессы Паради, даже нелепые слова для Жоэль Урсул, выступающей на Евровидении, что угодно, лишь бы занять себя.
Он вырывается из своей тоски только чтобы заняться своей дочерью Шарлоттой – когда она проводит уикенд на улице Вернёй, он изображает шеф-повара – как будто варит борщ, или горох, все это заказано в ресторане, внося в это небольшой личный вклад – травки, щепотку специй, каплю оливкового масла. Шарлотта на седьмом небе, когда он водит ее в рестораны, выбирая всегда самые лучшие, чтобы получился праздник, чтобы все удалось, чтобы его дочь не была разочарована.
Но дома его мания приобретает безумные размеры. Его приятели, шпики из комиссариата на улице Бак, навещающие его иногда после службы, в его черном ларце, где он живет, окруженный своими воспоминаниями, потихоньку забавляются, передвигая какую-нибудь безделушку едва ли на пару сантиметров. Он тотчас замечает это и ставит вещицу на место. «От него исходила ужасная печаль, - говорит его друг Бертран Блие. Должно быть, это была его склонность к страданию, как и у многих артистов, но это впечатляло. Он зафиксировал пространство и время, все было расставлено в идеальном порядке, ничего нельзя было сдвинуть с места… Это было выражением его души. Когда что-то оказывается в конечной точке, надо переезжать. Он остался… Визит к нему не был похож на глоток воздуха, это был не курорт, его атмосфера давила…» Согласно Джейн, эта маниакальность была прямым следствием одиночества, в котором он замкнулся – «Он не слишком любопытен, он не ходит в театр, в кино, он не читает, он замкнулся на себе»… Он отказывается от приглашений на ужин, сам готовит себе, и смотрит телевизор. Без досады и горечи, самый популярный во Франции человек позволяет своему дому захлопнуться над собой, словно ловушке.
2 марта 1991 года около 15:30, Серж Генсбур умирает у себя дома один. Накануне, в день рождения Бамбу, он ходил в ресторан с Шарлоттой. Возможно, он поднялся в спальню, чтобы поспать днем. Он сел на край кровати и откинулся назад. Без боли и крика. В тот день, как и его герой Борис Виан, 41 год назад, он забыл принять таблетку от сердца.

Жиль Верлан, 2001
 

---

В качестве оформления:
Тьерри Ардиссон: Как часто ты принимаешь душ или ванну?
Серж Генсбур: У меня нет душа и я не люблю ванну.
Т.А.: Как часто?
С.Г.: купаюсь раз в три месяца. Ванна, это для Джейн и детей.
Т.А.: Значит, ты моешься в раковине?
С.Г.: Ноги в биде, задницу в биде, а в раковину я писаю!
Т.А.: Это ради своего образа ты так усиленно изображаешь грязнулю?
С.Г.: Но я не грязный! Я чист, бля! Я чист!

(extrait de "Descente de police chez Serge Gainsbourg", par Thierry Ardisson et Jean-Luc Maître, publié dans Rock&Folk en 1980)