Кажется, моя крыша едет. Не спалось мне сегодня ночью. И вот что из этого вышло:
Вечер был тихий и немного какой-то настороженный. Снег бесшумно падал, искрами вспыхивал и погасал в свете фонарей, - сколько раз я сравнивала этот танец снега со своими кристаллизациями и в очередной раз удивлялась, как красиво все устроила природа. Сейчас мне было не до искр и не до вечера. Мы шли с ним по Кутателадзе, не глядя друг на друга. Он боялся смотреть мне в глаза, а я понимала, что ему так легче будет все сказать.
- Я давно хотел с тобой поговорить…Тань, знаешь, прости меня за весь этот месяц. Это был месяц бреда…
Зачем он мне это говорит? Я до сих пор как в бреду, в тяжелом горячечном бреду. Только бред не мой, бред у окружающих. Началось все с Нового Года в институте. Был какой-то медляк, он меня пригласил, чуть не уронил – от него крепко пахло спиртным. Было смешанное чувство любви, жалости и моей непереносимости пьяных мужчин. Когда он отошел, я не знала, радоваться мне или впадать в депрессию. Больше он не приглашал и вообще куда-то ушел, но неожиданно появился, когда я уже стояла одетая и ждала Ольгу.
- Тань, можно тебя проводить?
- Макс, ты сильно пьян, тебя самого не хило было бы проводить.
- Нет, я все-таки тебя провожу.
Не помню, в какой момент благоразумно скрылась Ольга. А Макс все настаивал, и я согласилась. Черт, он был дьявольски пьян. Зря я позволила ему потащиться за собой, хотя я дала себе слово, что вызову для него такси. Шли мы очень долго, потому что его все время приходилось выводить с кривой на прямую. У подъезда я достала сотовый, он что-то протестовал по поводу того, зачем я трачу деньги, и что он сам дойдет, но было видно, что похмелье началось, и он просто засыпал; я ему втолковала, что раз уж он меня проводил, то мой долг его доставить самого до дома невредимым. Такси укатило, он только и пробормотал «пока», заваливаясь на заднее сиденье.
Потом началось что-то невообразимое, как по приезду Воланда в Москву. Он стал приходить в лабораторию, узнавать, как у меня дела, звонить на сотовый, потом пошли неожиданные цветы, странные подарки, приглашения в кафе, в кино, на дискотеку в пятерку. Я молча и недоуменно принимала его ухаживания, я не проявляла инициативы и никогда не звонила и не заходила к нему сама. И что самое примечательное, за весь этот месяц бреда он ни разу до меня не дотронулся, ни разу не обнял, ни тем более поцеловал, никогда не брал меня за руку.
И вот этот вече. Я чувствовала, что настает момент истины, момент, когда я получу все объяснения.
- Макс, объясни мне только одну вещь, как ты сам начал весь этот бред, с какой целью?
- Я знаю, я последняя сволочь, но мне тоже захотелось жить, тогда, месяц назад. От меня ушла Катя, которую я не любил, но какое-то время думал, что смогу ответить когда-нибудь на ее слишком очевидные чувства. Недавно я почувствовал, что устал. Устал от того, что не могу заставить себя ее полюбить, а она требует все более новых доказательств любви к ней, которой нет. Я устал ее провожать, выслушивать ее болтовню, устал от ее звонков, устал дарить ей подарки и справлять очередную годовщину нашего совместного существования. И больше всего я устал от того, что она меня постоянно контролирует. Я устроил скандал, она ушла в слезах и больше, слава богу, не звонила и в физматшколу не приходила.
Я запил, по-черному запил. Ты помнишь, в каком виде я был в ИНХе на новом году. И тут где-то в середине запоя я оказался в компании с Ереминой и все ей рассказал. Она мне ответила : «Макс, ты устал. Ты не вылезешь сам из бутылки. Но есть одно лекарство. Это Танька. Только смотри, если ты причинишь ей боль, я с тебя три шкуры сдеру». И я подумал. О боже, какой я эгоист был тогда, рассуждая, что ты по своей чистой бескорыстной удивительной любви ко мне никогда не потребуешь того, что я устал выполнять для Кати. Я решил, что ты будешь со мной счастлива, а я обрету покой, не утруждая себя ничем, окруженный чужой любовью, не отвечая на нее сам.
Какое-то время я заблуждался, отдыхая за твой душевный счет, но однажды я в первый раз серьезно посмотрел в твои глаза и содрогнулся от ужаса. В твоих глазах отражался я сам, такой какой есть. Твои глаза ВСЕ ПОНИМАЛИ. Ты смотрела на меня грустно и примирительно. В этих глазах была любовь, самая настоящая платоническая любовь, любовь без претензий, любовь-принятие любых условий. И знаешь, эта твоя любовь страшная. Я боюсь тебя. Я боюсь смотреть тебе в глаза. Такой любви нельзя лгать. Она чувствует эту ложь и корчится от боли, но не уходит от ударов, она будто и рада им. Я очень тебя боюсь, боюсь и быть с тобой, и уйти от тебя.
Я не стала поднимать голову, я пощадила его:
- Если ты меня боишься, то ты меня никогда больше не увидишь. Больше не бойся. Просто знай, что ты всегда можешь согреть душу у огня моей любви. Приходи, если станет совсем холодно, и все будет хорошо, я просто не буду показывать тебе свои глаза. А сейчас уйди, тебе слишком жарко от меня.
Я повернулась и со всех ног побежала домой.
- Прости-и-ии, - долго слышала я звон его голоса за спиной.