В Вероне есть бронзовый памятник Джульетте. Мне доводилось видеть его на странице журнала. Там же был рассказ о том, что многочисленные туристы просят помощи в любовных делах у этой бронзовой девушки, и даже письма в Верону приходят этому памятнику. Не будем иронизировать. Тяга общаться с той, которая благодаря вымыслу Шекспира стала воплощением любви, понятна: хочется не страниц, хочется живого общения с живой, помощи хочется, что в данном случае не осуществляется: бронзовая кукла есть бронзовая кукла.

«Ромео и Джульетта» — одно из самых пленительных повествований о любви. Мы понимаем, что не о грехе самоубийства написал Шекспир, а об абсолютной преданности друг другу, о таком чувстве, когда весь мир — пустыня без единственного желанного. В этой пустыне отказались жить юные супруги поодиночке.

А теперь другая история. На сей раз не литературный вымысел, а подлинная история, произошедшая в городе Санкт-Петербурге сравнительно недавно, в восемнадцатом веке. В доме на Петербургской стороне душа в душу жили молодые супруги: Андрей Федорович Петров, певчий придворного хора императрицы и его жена Ксения Григорьевна. С 1755 года в Петербурге свирепствовали эпидемические сыпные болезни. В это время, на четвертом году счастливого брака, Андрей Федорович заболел «жаром», «горел». После внезапной его кончины, за одну ночь, проведенную над покойным, жена его, Ксения, поседела. Она показалась окружающим безумной: на похоронах двадцатишестилетняя вдова шла за гробом в странном наряде: на ней был камзол, кафтан, штаны и картуз ее мужа. «Андрей Федорович не умер, Ксения умерла», — говорила она окружающим.

Когда она после похорон раздала абсолютно все имущество, а дом передала знакомой вдове с условием, что та станет пускать даром жить бедняков, встревоженные родственники потребовали медицинского освидетельствования, но врачи признали ее совершенно вменяемой.

Почему молодая вдова Ксения решила жить вместо мужа? В ее жизни был Бог. И любовь к мужу требовала не самоубийства в отчаянии, и даже не просто ожидания непременной встречи за гробом, а облегчения и выпрямления путей мужа в жизни вечной, молитвенной подвижнической помощи ему, умершему внезапно без покаяния и должного христианского приготовления. Имея крепкую веру в Бога, у которого все живы, она не потеряла духовной связи с мужем, и любовь ее к живому Богу и живому у Господа мужу пролилась так щедро в многолетнем подвиге юродства, что она стала святой, творила чудеса при жизни и продолжает творить после смерти. Господь по ходатайству блаженной Ксении наделяет обращающихся к ней людей исцелениями, помощью в невзгодах и тем самым семейным счастьем, которое таким коротким было у самой святой.

Все знают Василия блаженного по названию храма в честь него, юродивого Николку из пушкинского «Бориса Годунова», дерзнувшего говорить правду «царю-ироду». Подвиг юродства, в котором Ксения Петербургская подвизалась сорок пять лет, состоит в крайней нищете и видимости безумия. От всего отрекается блаженный на земле, ибо главное его сокровище — Царствие Небесное.

Чудесная помощь блаженной Ксении длится и поныне, и люди рекой текут на Смоленское кладбище в Петербурге к ее могиле, молятся ей и возводят ее храмы в других городах.

Вот такая разница двух трагических любовных историй, из которых реальная гораздо чудеснее. Она живая и длится по сей день.

Напрашивается сравнение еще двух.

Тристан и Изольда, история которых из кельтских преданий перешла и в английские и во французские средневековые романы, остаются для нас воплощением неодолимости любовной привязанности, и первое, что мы вспоминаем при звуке их имен, — сплетающиеся ветвями кусты орешника (роз, жимолости в других вариантах), выросшие на их могилах. Эта история рассказывает нам о неодолимой страсти, которая стала результатом трагической ошибки: Тристан вез из Ирландии Изольду, невесту своего дяди Марка, короля Корнуолла, и по ошибке выпил с Изольдой любовный напиток, приготовленный матерью Изольды для дочери и ее будущего мужа. По прибытии в Корнуолл Изольда выходит замуж за Короля Марка, и любовь Тристана и Изольды становится цепью предательств, бегства, борьбы чувства и долга, изгнания, убийственной ревности, вечного несчастья и трагической кончины. Но помним мы в конце концов (я во всяком случае из впечатлений ранней юности) только влюбленных на паруснике в суровом северном море, только переплетающуюся ветвями жимолость, выросшую на разных могилах, ибо этот прекрасный трагический вымысел неотразим для барышень.

А теперь я расскажу о том, что взаправду. В городе Муроме в храме Рождества Богородицы почивают нетленные мощи двух православных святых: благоверных князя Петра и княгини Февронии, мужа и жены. Почивают мощи их в одном каменном гробу с каменною перегородкою, который они приготовили себе сами при жизни и в котором завещали себя похоронить. Прожив вместе долгую жизнь, в старости князь Петр и княгиня Феврония стали монахами в разных монастырях Мурома. Умерли они в один день и час, и случилось это так. Князь Петр, почувствовав приближение смерти, послал сказать княгине Февронии, что умирает, а княгиня, вышивавшая церковный покров просила его подождать, чтобы вместе отойти к Богу. Когда в третий раз прислал к ней сказать: «Уже умираю и не могу больше ждать!», — она заканчивала уже вышивание, только у одного святого мантию еще не докончила, а лицо уже вышила; и остановилась, и воткнула иглу свою в ткань, и замотала вокруг нее нитку, и умерла вместе с мужем. Их решили похоронить порознь и положили до утра в разных церквях, а утром нашли в одном гробу. Их перенесли в разные храмы, а наутро вновь нашли в одном гробу и тогда уж вместе похоронили. У их гроба и по всему православному миру по сей день получают молящиеся помощь от святых и всего чаще просят о небесном благословении брака.

Какую же жизнь прожили эти люди, которым позавидует и тот, кто не верит в бессмертие, позавидует уже потому, что в их одновременной кончине почувствует особое блаженное единство, ту самую бесконечно воспеваемую поэтами всех времен и народов любовь.

В шестнадцатом веке в Муром приехал священник Ермолай (в иночестве Еразм) и собирал факты из жизни святых Петра и Февронии Муромских, в чудодейственной помощи которых муромцы уже многократно убеждались. Люди шестнадцатого века рассказывали о событиях, произошедших в двенадцатом веке так, как это дошло до них в устной передаче. Мы с вами, читатель, уже ждем повести о любви, но повесть, не вызывая сомнений в том, что она о самой подлинной и верной любви, ни слова не говорит о пылких чувствах, а очень много о любви к Богу и о верности заповедям Его и верности своей совести, которая голос Божий в человеке.

Повесть эта так не похожа на привычную нам литературу, как иконы Андрея Рублева не похожи на картины, хотя это не каноническое житие святых, а именно повесть. И дело даже не только в свежем и чистом лаконизме повествования, не в иной эстетике, а в ином мировоззрении, в иных жизненных приоритетах. Люди эти искали прежде всего Царствия Божия, и приложилась им такая любовь, что все наши романно-песенно-поэтические страсти — совершенное убожество рядом с нею. Если бы я не побаивалась богословствовать, я бы сказала, что это наглядный пример того, чем блаженство в Евангельском разумении отличается от мимолетного земного счастья: это земное счастье, прорастающее в вечность, или Царствие Божие внутри земной жизни.

Именно к блаженству призывает Господь каждого из нас, но мы так плохо это понимаем и настолько иначе живем, что мне даже доводилось слышать суждение, зачем, мол, Феврония князю Петру навязывалась. А она и впрямь «навязывалась»: не впадая в гордыню и обиды, подталкивала князя Петра к тому, чтобы он не согрешил.

Отказался князь Петр жениться на исцелившей его простой крестьянке, хоть слово дал, — и заболел снова. «И когда пришел к дому ее, то со стыдом послал к ней, прося исцеления. Она же, ни мало не гневаясь, сказала: „Если станет мне супругом, то исцелится“. Он же твердое слово дал, что возьмет ее себе в жены. Таким-то вот образом стала Феврония княгиней».

Бояре восстали против Февронии и сказали ей: «Мы, госпожа, все хотим, чтобы князь Петр властвовал над нами, а жены наши не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Взяв сколько тебе нужно богатств, уходи, куда пожелаешь!» И ответила Феврония: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра!»

А далее повесть рассказывает: «Блаженный князь Петр не захотел нарушить Божиих заповедей ради царствования в жизни этой, он по Божьим заповедям жил, соблюдая их, как богогласный Матфей в своем Благовествовании вещает. Ведь сказано, что если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: пренебрег княжением своим, чтобы заповеди Божьей не нарушить».

По привычным нам романно-житейским меркам (да простят меня святые!) надо бы, чтобы княгиня Феврония дернула плечиком и гордо удалилась, а князь Петр — за ней, потому что без ее глаз, волос жить не может. Но мы чувствуем, какое это убожество по сравнению с тем, что действительно случилось.

А далее в повести написано: «Злочестивые же бояре эти приготовили для них суда на реке — под этим городом протекает река, называемая Окой. И вот поплыли они по реке в судах. В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: „Зачерпни воды из реки сей с этой стороны судна сего“. Он зачерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда она снова: „Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего“. Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: „Одинакова вода или одна слаще другой?“ Он же ответил: „Одинаковая, госпожа, вода“. После этого она промолвила: „Так и естество женское одинаково. Почему же ты, позабыв свою жену, о чужой помышляешь?“ И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям».

Мне думается, что эпизод этот важнее, чем кажется на первый взгляд. В наш далекий от праведности век, мечтая о настоящей любви, о счастье, люди чаще всего заняты выбором другой жены, другого мужа, или вовсе другого «партнера». А выбирать надо свой поступок, свой шаг на очередном раздорожье, а «естество женское одинаково».

Правильный выбор требует решимости, мужества, готовности к лишениям. Утешение от Господа вероятно, но не гарантировано. «Когда приспел вечер, пристали они к берегу и начали устраиваться на ночлег. Блаженный же князь Петр задумался: «Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княженья отказался?» Предивная же Феврония говорит ему: «Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех не оставит нас в беде!»

И для того, чтобы укрепить и утешить князя Петра, которому его жизнь кажется безнадежно сломанной, премудрая Феврония остановилась перед обрубками деревьев, которые обрубил повар, чтобы повесить на них котлы, «благословила их, сказав: «Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой». Так и было: встали утром и нашли вместо обрубков большие деревья с ветвями и листвой.

Меня очень трогают эти деревья, шумящие свежею листвою о том, что если быть с Господом, то в жизни не будет ничего засохшего, сломанного, окончательно убитого. Обратите внимание еще и на то, что «повар обрубил маленькие деревца», а «утром нашли большие деревья».

Знамение не замедлило подтвердиться. Еще только «люди собрались грузить с берега на суда пожитки», пришли вельможи города Мурома звать князя с княгиней домой на княжение: не справились без них, многие в распре друг друга перебили.

Мне можно возразить, что история с деревьями из легенд и сказок попала в повесть о святых. Тогда я позволю себе задержаться и обратиться к истине Евангелия. В беседах о христианском браке митрополит Сурожский Антоний обращает внимание на ту сторону чуда в Кане Галилейской, с которой перекликается история с деревьями и счастливой переменой в жизни князя Петра и княгини Февронии. Я напомню Евангелие.

На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте. Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две и три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином — а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, — тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино. А когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе. Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его (Ин. 2, 1…11).

А теперь перескажу слова владыки Антония. Он обращает внимание на то, что под конец было подано лучшее вино, чем вначале, и жизнь в многолетнем браке, обесцветившимся и потускневшем, потерявшем вкус и ставшем пресною водою, может стать вином лучшим, чем первая влюбленность, при одном условии: мы должны выполнить единственную заповедь, которую дала нам Богородица: что скажет Он вам, то сделайте.

Но мы чаще всего упорно не желаем черпать воду и нести распорядителю пира, мы «благоразумны» и «умны», мы твердо знаем, что вода останется водою, и убегаем прочь в поисках плохого вина в другом месте. В то время как, по верному суждению С. Нилуса, «утраченное находит только истинная вера, и только ею и подаются знамения и чудеса истинные тем ищущим, которые умели при помощи Божией благодати сохранить в чистоте веру свою и которые к делу веры не примешали горделивых измышлений непостоянного и ограниченного разума человеческого».