Написано для кинк-феста, поэтому, конечно, НЦ-а.
Написано тупо и я забыла вообще заказчику отдать, но зато у меня родилась новая идея для грустного макси.
Спасибо, заказчик.

Заявка:
Вуд/Флинт, Оливер - топ.
Вуд очень злится, что в фанфиках Маркус всегда сверху.
Влюблённый Флинт, мучающийся от своей безответной любви. Вуд - не няшка и не тряпка, сильный и самодостаточный.
Оливер очень злится, практически в бешенстве, тогда как влюблённый Маркус признаётся ему в своих чувствах. Жаркий и горячий секс, когда наконец-то сбываются все страстные мечты Маркуса.




1

Жизнь была хороша.
Весь вложенный в тренировки труд окупился сегодня сполна, когда команда проигравших побросала метла на поле и ушла в раздевалку с разгромным счетом 260:40. Все тревоги наконец–то улеглись, можно было спокойно сесть, расслабиться, выпить огневиски и забыть о тренировках хотя бы на три дня, данные на передышку перед игрой с венграми и отмечание Рождества.
Да, жизнь была хороша.
Была – до того самого момента, пока и в без того переполненную комнату тренера не ввалился Флинт. Настроение поднялось еще на пять баллов выше, а жизнь стала просто прекрасной.
Оливер широко улыбнулся себе и всему миру разом. Флинт выглядел жалко в течение игры, восседая на трибуне с перемотанным шарфом горлом. Из–за него Оливер и пропустил четыре гола, но было так приятно кинуть взгляд вниз, чтобы убедиться, что рассерженный тренер не позволяет Флинту даже стянуть шарф чуть ниже, чтобы приоткрыть рот, не говоря уж о вскакивании с места и ругани в сторону противников.
А потому что не нужно было вчера шляться до полуночи незнамо где, а потом вылезать на балкон босиком и долго пялиться на ночное зимнее небо. Не то, чтобы Оливер следил, но гостиничный номер был слишком мал, чтобы не замечать действий соседа. Кем нужно быть, чтобы заболеть перед двумя самыми важными играми сезона?
Жаль, что Флинт, активно накачиваемый всем арсеналом зелий колдомедиков, успеет выздороветь до следующей недели: было бы забавно отобрать его копию кубка со словами: «Не участвовал – не заслужил», и посмотреть на яростно перекосившуюся рожу.
Впрочем, и сейчас лицо Флинта никак нельзя было назвать довольным. Он уселся рядом на диване, и Оливер демонстративно вжался в подлокотник.
– Не дыши. Разнесешь на меня свою заразу – убью.
– Умрешь раньше, чем дотянешься до меня, – возразил Флинт. Его голос, с утра едва различимый в хрипах и кашле, стал гораздо лучше слышен. – Моя зараза такая, любого с ног свалит.
– Ага, так же, как и твоя игра. Не помнишь, кто громче всех орал, что сделает всех и каждого?
Флинт помрачнел и потянулся к бутылке, но тут же одернул руку и схватил бокал с тыквенным соком: в комнату вошел тренер. Настроение задралось до облаков и где–то там и осталось парить: принимать алкоголь с зельями запрещалось категорически, и Флинту придется весь вечер наблюдать, как другие празднуют победу, потягивая свой сок.
Оливер даже засвистел от удовольствия.
– Мы молодцы! – громко и восторженно объявил тренер, словно кто–то из присутствующих был еще не в курсе. – С такими темпами нам недалеко до верха турнирной таблицы. Маклагген, – коренастый загонщик вопросительно поднял брови, – я продам тебя Пушкам Педдл, если ты еще раз уронишь биту. И ебал я контракт, понял? Вуд, выйдем, поговорим.
Настроение стремительно рухнуло, подпихиваемое на самое дно злорадным смешком со стороны Флинта. Оливер кивнул, одним глотком осушил свой стакан и вышел в длинный коридор вслед за тренером. Всего четыре пропущенных мяча – таких успехов не добивался никто из команды, и Оливер по праву считал себя если не талисманом, то уж точно одним из самых удачных приобретений. Тренер остановился возле окна, посмотрел вниз, на темную улицу, освещенную вечерними фонарями, и сказал совсем не то, что Оливер боялся услышать:
– Завтра едешь в Лондон, к Олсоппам в гости. У них Рождественский прием, и Генри Олсопп страстно мечтает видеть тебя в числе гостей.
Очевидно, на лице Оливера отразилось все негодование по поводу этой новости, поскольку тренер успокаивающе добавил:
– Это ненадолго. Посидишь, распишешь достоинства нашей команды и свалишь к домашним.
– Почему я?
– А кто? У него дочь учится у Хогвартсе и является нашей ярой поклонницей. На фоне этого вы легко найдете общий язык. Поболтаете об учителях, о… что там у вас интересного было? Думаю, тебе не стоит объяснять, что лишние деньги никогда не повредят?
– Флинт тоже учился в Хогвартсе.
– Ага, – буркнул тренер, – он настолько мил, что мы и остальных спонсоров потеряем. Еще возражения, Вуд?
Полно. Возражений было так много, что Оливер растерялся, с чего начать, и тренер, очевидно, приняв его молчание за согласие, удовлетворенно кивнул.
– Молодец, я знал, что на тебя можно рассчитывать. Сам понимаешь – желающих занять твое место много, но я люблю тех, кому можно доверять. И, кстати, – отличная игра.
Он вытащил из кармана приглашение, впихнул Оливеру в руку, развернулся и ушел вниз по лестнице. Оливер тихо ругнулся вслед, сжал губы и побрел обратно в комнату.
При его появлении голоса стихли, а Флинт радостно похлопал по месту рядом с собой. Его тыквенный сок в бокале подозрительно потемнел и помутнел, а вудовская бутылка с огневиски, стоящая на круглом столе, обмельчала почти наполовину.
– Что, поимели?
– Разрешили поиметь тебя, – огрызнулся Оливер, все же садясь рядом – другие места в комнате были заняты сочувственно смотрящей командой. – Отправил завтра к Олсоппам, – пояснил Оливер для них, забирая свою бутыль и отставляя ее на пол за подлокотник. – Буду выбивать деньги на новые метла.
Кто–то хмыкнул; Вуд рассержено посмотрел в конец комнаты, но тут же хмыкнули с другой стороны, а через минуту комната заполнилась сдержанными смешками.
– Миссис Олсопп любит принимать гостей, – пояснил Маклагген в ответ на недоуменный взгляд Оливера. – Особенно таких, как ты. Спорим, это она выбила тебе приглашение?
– Таких как я?
– С рожей смазливой, – охотно пояснил Флинт и улыбнулся так, что возникло непреодолимое желание душить его медленно и мучительно. – Говорят, ее спальня повидала немало квиддичных игроков. Новые метла за небольшую услугу, а, Вуд?
– Иди на хуй, – попросил Оливер и плеснул в стакан щедрую порцию огневиски.
Флинт высунул кончик языка и быстро поболтал им в воздухе.
– Всего–то…
– Нахуй! – громче повторил Оливер, заглушая дальнейшие комментарии. – Тебя с твоей рожей даже прибирать за гостями не позовут. Отъебись.
Флинт пожал плечами и громко хлебнул из стакана.
– Но она не так плоха, – утешающе сказал Корнер, хрупкий ловец, в прошлом году закончивший самую дорогую школу в Шотландии и весьма гордящийся этим фактом. – Сколько ей сейчас, пятьдесят пять – пятьдесят шесть? Опыта за жизнь набралась…
Теперь уже заржали все, не скрываясь.
– У меня была одна такая, – поделился воспоминаниями Пуддл, чернокожий загонщик, выписанный из Франции за дикие для команды деньги. – Сколько мне было… погодите–ка.. Дайте вспомнить…
Оливер вздохнул с облегчением: вечер перетек в привычное русло, с хвастовством о заслугах в постели и перечислением недостатков и достоинств своих партнерш. Примерно через полчаса можно будет незаметно смыться – смыться заметно называлось «оторваться от коллектива» и грозило мелкими неприятностями вроде смазанных маслом перед важной тренировкой перчаток – и поспать хотя бы часов восемь, а если повезет и Флинт не слишком будет топать утром по деревянному полу, то и все…
Кажется, Оливер уже успел крепко задремать, когда Маклагген с размаху сел на диван ровно посредине, приобнял Флинта за плечи и пьяно поинтересовался:
– А ты, Марк? Расскажешь нам о своих девочках?
Тишина окутала комнату так мгновенно, что Оливер почесал в ухе, пытаясь удостовериться, что он не оглох.
– Да не было у него девочек, – после минутного молчания насмешливо сказал Олдман, охотник. Ему можно было язвить – почти двухметровый рост и плечи шириной с полкомнаты позволяли не бояться ярости Флинта. – Слышали, как он сегодня ту грудастую в синей майке отшил? А я бы с ней... ух!
– Неудачный первый опыт, а, Маркус? – гоготнул Маклагген. – Не встало?
– Это любо–о–овь, – нараспев заключил Корнер. Вот на его месте Оливер бы точно смолчал. – Ты по уши, а она не дает?
Оливер даже приподнялся, чтобы успеть остановить Флинта до того, как на Корнере не останется живого места.
– Не дает, – неожиданно спокойно согласился Флинт.
Веселье стихло, сменившись удивленными переглядываниями. Оливер их прекрасно понимал: это был первый случай на его памяти, когда Флинт произнес хоть слово о своей личной жизни.
– Совсем? – растерянно поинтересовался Олдман, порастеряв всю язвительность.
– Совсем, – честно сказал Флинт, и Оливер пошарил рукой за подлокотником в поисках бутылки: за такое событие можно было и выпить.
Рука нащупала пустоту; Оливер обернулся через плечо, ища глазами, но результат не изменился: бутылки не было. Впрочем, это объяснилось очень просто, стоило только бросить взгляд на пол под ноги Флинта. Заодно объяснилась и его разговорчивость, и Оливер, поругав себя за слишком крепкий сон, вздохнул и оперся обратно на спинку дивана.
Корнер переместился со стулом чуть ближе и заинтересованно спросил:
– И кто это? Где учится, работает, за кого болеет?
– Играет вратарем, – ответил Флинт после того, как выхлебал последние капли из своего стакана.
– О, – протянул Маклагген. Он задумчиво скривился. – А кто у нас во вратарях из девок? В «Ливерах» – Дженкин, но ей уже тридцать один или тридцать два.
– Что еще за «уже»? – угрожающе уточнил Олдман. – Мне тридцать четыре – так что, ты меня в старики запишешь?
Маклагген быстро помотал головой.
– Я имел в виду, что она старше Марка аж на два года. Навряд ли он стал бы западать на такую.
Молчащий весь вечер Беккер с нажимом сказал:
– Кеннет из «Гриффов». Ей двадцать три, рожей вышла и, кажется, заканчивала тот же факультет в школе, что и Флинт.
Он ненавидел Хогвартс всей душой по неведомым причинам, что являлось самым частым поводом для споров с Оливером.
– Она? – спросили в один голос Олдман, Маклагген и, неожиданно для себя, сам Оливер. Ну, все же было интересно.
– Не помню такую.
– Тогда Льюси из «Шотландский гарпий», – оживленно проговорил Корнер. – Нас же знакомили с ними на прошлом приеме. Ты с ней там познакомился?
– В школе, – меланхолично отозвался Флинт. – Только не с ней.
Его глаза забегали по комнате и остановились на еще почти полной бутылке Корнера. Джон взмахнул рукой в попытке защитить свое добро, но было слишком поздно: Флинт уже хлебал из горла, забив на возмущенное сопение напарника.
Но это было не интересно: Оливер перебирал в памяти всех вратарей, пытаясь вычислить ту самую. За год до назначения Оливера вратарем за команду Гриффиндора выступала Мари… Мари… в общем, какая–то Мари, загубившая последний свой матч так позорно, что память Оливера поспешила избавиться от ее фамилии. За Слизерин за все годы учебы Флинта вроде бы не играла ни одна девчонка, а уж в годы его капитанства – тем более. Пуффендуй…
Оливер наморщил лоб. Команда Пуффендуя была настолько слаба, что он с трудом мог вспомнить, кто был в ее составе все семь лет. Хотя, кажется, какая–то девчонка точно была. Такая… рыжая, что ли, красивая, похожая на жену Поттера.
Точно.
– Рыжая? – уточнил Оливер.
– Люблю рыжих, – тут же влез Маклагген. – Они такие страстные, начнет – не остановишь.
– Темная, – сказал Флинт. Он посмотрел куда–то на плечо Оливера. – Играла вратарем за Гриффиндор против нас в последний мой год. Помнишь, Вуд?
– Нет, – озадаченно пробормотал Оливер. – В последний год был я, не девчонка.
– А я и не говорил, что это девчонка.
– Ясно, – быстро сказал Олдман под судорожный кашель Корнера и нервное хмыканье Маклаггена. – Его несет в бред. Не зря тренер говорил, что нельзя бухать с зельем. Марк, шел бы ты спать.
– А то что? – с вызовом уточнил Флинт, поднимая голову и смотря на Олдмана бешеным взглядом.
В комнате неожиданно стало очень и очень жарко. Слова медленно доползали до сознания.
– А то Оливер решит, что ты говоришь правду, и откажется с тобой спать в одной комнате.
– Он и так отказывается, – зло сказал Флинт, поднимаясь. – Завтра зато с удовольствием со старухой ляжет. Заебало. Все – заебало, идите все нахуй.
Он пнул бутылку, попавшую под ноги, обогнул стул Корнера и вышел из комнаты, со всей силы бахнув дверью.
Оливер вздрогнул и растерянно уставился на деревянный паркет.
– Я же говорил, – с очевидным злорадством произнес Беккер. – В этот ненормальный Хогвартс только больных и берут.


2

Особняк Олсоппов оказался гораздо роскошнее, чем ожидал Оливер, и он с неодобрением покосился на свои запыленные ботинки. Начищенный колокольчик на двери так ярко отражал свет от уличных светильников, что до него было страшно дотронуться, чтобы не заляпать пальцами. Оливер помялся на крыльце и наконец решительно и громко постучал.
Открыл дворецкий; он же проводил Оливера в гостиную, полную самой разномастной публики. Были тут и Рита Скитер, и смутно знакомый Оливеру после последней битвы профессор Слизнорт, и почти весь отдел Магических игр и спорта и, к огромному облегчению Оливера, Гарри и Джинни, к которым он и поспешил направиться.
Однако дойти до них ему не дали.
– Мистер Вуд, – томно произнес женский голос за спиной примерно на середине пути. – Мистер Вуд, огромная честь принимать вас в нашем доме.
Сделав вид, что не расслышал, Оливер шагнул еще на шаг вперед, но был остановлен властным сжатием руки чуть выше локтя.
Обернуться пришлось.
Миссис Олсопп точно не относилась к категории женщин, с которыми Оливер мечтал бы уединиться. И дело было даже не в возрасте – ей от силы можно было дать лет сорок пять, – но в ее взгляде: раздевающем, скользящем по телу Вуда, наглом и ждущем, и росте – мадам Олсопп была почти на голову выше самого Оливера.
Но красива и вполне… хм… объемна.
– Мы очень ждали вас, – сказала она, притягивая Оливера чуть ближе и таща его за собой между гостей. – Рози очень ждала. Она ваша поклонница еще с первого курса, когда увидела ваши колдографии в зале почета. И кубок. Рози, конечно, не играет, это плебейское занятие... – Оливер кинул рассерженный взгляд вбок, но она его не заметила, ища кого–то в толпе, – но мы ездили на вашу прошлую игру, она очень расстроилась, что вы не раздавали автографы. А вот и Рози.
Девочка лет четырнадцати, вся в рюшках и бантиках, встала из–за стола и одарила Оливера реверансом.
– Спину, Рози! – сердито прошептала миссис Олсопп и тут же улыбнулась. – Я вас оставлю, мистер Вуд, – прибыли министр с женой, но если позволите, при первой же возможности проведу вам экскурсию по нашему скромному дому.
Наверно, стоило тут же возразить что–нибудь и сделать особняку комплимент, но Оливер так крепко задумался о попытках сбежать, что только рассеяно кивнул.
– Ну что ж… Рози, развлеки нашего гостя, – она еще раз оглядела Оливера с головы до ног и величественно удалилась.
– Рози, развлеки нашего гостя! – пискляво передразнила девочка, меняясь в лице и садясь обратно за стол. Она широко раздвинула ноги, отчего ее похожее на зефир платье натянулось на коленях, и оперлась между ними ладонями на стул. – Мистер Вуд, позвольте предложить вам чашечку яда, чтобы избавиться от необходимости бродить за ней по дому?
Оливер фыркнул и сел на соседний стул.
– Ты не слишком красиво говоришь о матери.
– О матери я говорю только хорошее, – возразила Рози. – А эта мне, слава Снейпу, не мать.
Оливеру показалось, что он ослышался.
– Слава кому?
– Снейпу, – повторила Рози. Она подозвала официанта и, отобрав у него поднос с крошечными сэндвичами, поставила его посреди стола. – Хоть поесть нормально, а не крошку, чтобы гости не обсуждали… Мистер Северус Снейп – герой, не знали? Главы двадцать пять, двадцать шесть и двадцать семь «Новой истории Магической Британии», – она неодобрительно повела плечом. – Наизусть заставляют учить.
– Быстро они, – поразился Оливер: обычно учебники не менялись годами, Министерство славилось чем угодно, но никак не скоростью и готовностью к новому. – А про Гарри Поттера – главы с первой по двадцать четвертую?
Рози стянула из каждого сэндвича сыр и, скатав его в большую трубку, откусила кусок.
– Не, – невнятно пробормотала она, – про него до тринадцатой. Потом про Дамболора…
– Дамблдора, – машинально поправил Оливер.
– Ну да, – безразлично согласилась она. – А после Снейпа – про остальных. Про вас тоже есть.
– Про кого – нас?
– Про героев войны, учеников Хогвартса. – Она замолчала на минуту, с удовольствием вгрызаясь зубами в последний кусочек сыра. – Только тупо все. Лучше бы написали, как близнецы Уизли болото разлили, было бы весело. Или как мистер Снейп на самом деле вел свои уроки, а то только хорошее понаписали. Или как вы с мистером Флинтом дрались каждый день.
Оливер поднял брови.
– А ты откуда все это знаешь?
– Из фанфиков, – непонятно сказала она и объяснила, очевидно, правильно расценив его недоуменный взгляд: – Это рассказы такие. Про мистера Поттера и мистера Малфоя, про вас и других. Мы пишем и обмениваемся.
– Зачем? – искренне удивился Вуд.
– А чем еще заниматься? Плюй–камни запретили, говорят, можно пораниться, в квиддич играть теперь можно только с пятого курса, после тройного экзамена на полеты, в шахматы можно, а кому они нужны?
– С пятого! – возмутился Оливер. – Кто придумал такой кошмар?
Рози высунула язык и выгнулась вперед, делая вид, что ее тошнит.
– Министерство. Говорят, что опасность квиддича в прежние годы была сильно преуменьшена и… – она замялась. – Что–то там еще. Министр у нас был на прошлой неделе и рассказывал, что нас теперь охраняют от всего. Вот и пишем. А вы не расскажете, с какого точно курса стали капитаном? А то у нас сведений совсем мало, только то, что рассказывает Грэйс Монтегю ее брат и Кристин Паркинсон – ее сестра с мужем. А они не делятся, для себя берегут.
Оливер прикрыл глаза и с удовольствием вспомнил Тот Самый День.
– С пятого. С того же года, что и Флинт, но он–то был уже на шестом курсе.
Прозвучало как–то хвастливо, и Оливер досадливо поморщился. Да и вообще о Флинте вспоминать не хотелось после его вчерашней выходки. И пусть сам он утром делал вид, что ничего не помнит – или действительно не помнил, кто его разберет с его каменной рожей, или врал вчера для собственного развлечения – но команда, команда–то знала! И припоминать это еще пару месяцев будут вовсе не Флинту, а кому?
Правильно.
Не то, чтобы злило вранье или тем более сам факт – чего не случалось за годы игры в квиддичных душевых! – но можно было и смолчать. Кому были нужны эти подробности и как общаться дальше? И что делал Флинт по ночам, когда их с Оливером селили в одну комнату и Оливер засыпал?
Он сердито выдохнул.
– А правда, что вы плакали, когда школьный Кубок получили?
– А это–то откуда знаешь? – расстроился Вуд, полагающий, что в памяти школы он остался только мужественным капитаном, завоевавшим кубок для Гриффиндора впервые за много лет. – Не то, чтобы плакал…
– А рыдали как девчонка, – радостно закончила она. – Так почти везде пишут. Хотите, покажу?
И в тот момент, когда Оливер подбирал не слишком грубые выражения, чтобы опровергнуть ее слова, посторонний голос вмешался в их разговор:
– Мистер Вуд…
– Очень хочу! – даже не подумав, ляпнул Оливер, совсем позабывший про главную опасность вечера. – Простите, миссис Олсопп, ваша дочь обещала показать мне одну вещь из школы… Мы скоро вернемся, правда, Рози?
Она вскочила со стула и подтвердила:
– Правда. Видишь, мамочка, я общаюсь с людьми, как обещала.
Она схватила Оливера за ладонь и потащила вверх по широкой лестнице, совсем не тихо посмеиваясь.
– Монтегю, – задумчиво сказал Оливер через несколько минут, оглядывая просторную светлую комнату. Вся команда могла разместиться здесь так, что даже не замечали бы присутствия друг друга. – У нас учился один Монтегю, играл в команде Флинта… – Ну почему он не мог смолчать?! – Да, Флинта… Кажется, охотником. Ты про его сестру говорила?
Рози промычала утвердительно, роясь в глубоком кованом сундуке.
– Странно, что он с ней разговаривает, если она попала на другой факультет. Раньше они издевались над каждым, у кого родственники учились не на Слизерине.
– Так она и есть на Слизерине, – пояснила Рози. Она нашла искомое, с трудом подняла его на поверхность и швырнула на пол. Оливер с изумлением уставился на кипу пергаментных листов, скрученных в тугие трубки и перехваченных зелеными лентами. – Я тоже там.
– Слизеринка – и моя фанатка? Для тебя игра главнее межфакультетской вражды?
Рози улыбнулась, обнажая ровный ряд белых зубов, и подергала узел ленты
– Сэр, как можно быть фанаткой того, кто ничего не делает на поле? – и продолжила, не давая возмущенному Оливеру времени на ответ: – Каждый может ловить мячи. Но на поле можно кричать сколько влезет, и мачеха ничего не скажет. А еще вы – самый красивый из местной команды, за кого еще болеть?
Она справилась с узлом и начала быстро перебирать пергаменты, разворачивая, пересматривая и отбрасывая их от себя.
– Не то.. Нет… Нет… Ой, нет… – Рози подняла голову и подозрительно хитро скривилась. – Точно не это, хотя это мой любимый… – Она вернулась к листам. – Нет… А, вот. И вот. Берите, мистер Вуд, они маленькие.
«Маленькие» рассказы едва уместились на трех пергаментах длиною с простыню каждый.
– И вражда уже не такая, как раньше. За любое, вообще любое слово против другого факультета – минус пятьдесят баллов и месяц мытья пола в гостиной того самого факультета. Вы бы согласились?
Согласиться мыть полы в гостиной Слизерина под желчные насмешки Флинта и компании? Оливер понимающе кивнул.
– Можете забрать их. Я скажу, что вы отравились сэндвичами и трансгрессировали домой, мачеха с ума сойдет от ужаса, что ее еда была плохая. Поверьте, папа выпишет вашей команде жирный чек. Но за это вы дадите мне девять автографов.
– Почему девять? – удивился Оливер.
– За три ваших дадут один мистера Крама. А за оставшихся шесть плюс два выпрошенных сегодня у мистера Поттера … – ее щеки слегка порозовели, но Рози решительно договорила: – Колдографию Драко Малфоя.
Оливер пораженно покачал головой и тут же усмехнулся.
– А сколько автографов Маркуса Флинта дают за мой один?
Она наморщила лоб и призадумалась.
– Два, – наконец прозвучал ответ, и Рози направилась к двери. – Только не за ваш, а ваших – за его.
Так сильно Оливер давно не злился.


*****


Оливер присел на край стола, одной рукой разворачивая пергамент: другая рука была занята чашкой с чаем. Почерк на пергаменте был детский, округлый; кое–где чернели кляксы и виднелись зачеркивания, словно тот, кто писал, не знал о заклинании исправления. Оливер устроился поудобнее, насколько это было возможно, и углубился в чтение.
Первая глава не несла в себе ничего, кроме правдивой информации: поступление, распределение, проживание с Перси. Уизли описывался как «очень занудный волшебник, просыпающийся за пять минут до звонка будильника», хотя на деле трижды за семь лет просыпал, о чем знал весь Гриффиндор – Перси вспоминал об этом при любом упоминании его чрезмерной педантичности. Оливер улыбнулся воспоминаниям, пообещав себе сегодня же отправить ему письмо: они не виделись уже года полтора. Если, конечно, у Перси найдется для этого время: пост заместителя министра не давал ему возможности не то что видеться с друзьями, но и обзавестись хоть какой–нибудь маломальской личной жизнью. Правда, рождественская открытка от него все же пришла сегодня утром: незнакомый Оливеру почерк «сердечно поздравлял» с праздниками и желал всего наилучшего. Интересно, помощник Перси писал сам или хотя бы под его диктовку?
Вуд махнул рукой и вновь углубился в текст, с интересом читая описание самого себя: высокий, красивый и скромный молодой человек с вечной улыбкой на губах. Оливер поскреб в затылке, кинул взгляд на еле видное отражение в окне напротив и весело пожал плечами.
Вторая часть порадовала с первых же слов.
«Прошла пятикурсница Алисия Спиннет. Олли посмотрел на нее, вздохнул и грустно сказал:
– Хорошенькая.
– Ты влюблен, – серьезно сказал друг. – Скажи ей об этом»
Оливер фыркнул и перечитал глупый абзац еще раз. Кто не был влюблен в Алисию? Ее удар славился силой, да и летала она так, что любо–дорого поглядеть. Ну, вздыхать ей вслед Оливер бы точно не стал, но была одна совместная и любимая колдография с какого–то послевоенного банкета, где платье Алисии совсем не скрывало длинных, очень хорошеньких ног и приятных округлостей фигуры…
Вуд поерзал на столе и продолжил чтение. Две главы шли нудные рассуждения, как подвалить к Алисии, следующие две главы – жесткая игра со Слизерином, в течение которой Оливер отбывал наказание у Снейпа, но поскольку вратарем поставили Рона Уизли, то команда победила, а Спиннет на радостях после игры поцеловала Оливера.
Насколько Вуд понял, дальше было все хорошо, поскольку слово «конец» было выведено большими и увитыми завитушками и сердцами буквами.
Он отложил пергамент, спрыгнул со стола и подошел к окну. История была знакомой: на каком–то мальчишнике кто–то – то ли Поттер, то ли один из старших Уизли – уже пересказывал ее, только, кажется, это было началом чьих–то отношений, а не концом. Вот с Алисией это точно было бы концом: на пятом курсе она тайно встречалась с мускулистым семикурсником–когтевранцем и за него же и вышла замуж после школы. Пожалуй, за поцелуй с Алисией он переломал бы Оливеру шею; собственно, на этом бы все и завершилось, совсем без завитушек и сердец.
Оливер посмотрел на закатное небо и пообещал написать письмо так же и Алисии. Как давно они не собирались все вместе? От нее не пришло даже открытки, да и Оливер забыл написать. Кто–то говорил, что она родила дочку; кто–то утверждал, что она уехала работать за границу в маггловскую клинику; Оливер, поглощенный сборами–тренировками–играми, неожиданно почувствовал себя совсем отставшим от жизни.
Навалилась грусть, та самая, когда уже ничего не вернуть, но хочется хотя бы на день оказаться там же, с теми же, вдохнуть запах родных стен школы и побродить по зеленому полю, раскинутому у подножья величественного замка…
За окном кто–то свистнул, подзывая убежавшую собаку; Вуд отмер от воспоминаний, поставил чашку с остывшим чаем на подоконник и, подхватив оставшиеся два пергамента, двинулся в комнату. Там, с удобством устроившись в любимом кресле перед камином, он развернул второй рассказ и загадал, что если в нем они с Алисией опять будут вместе, то финальную игру венгры продуют, даже не успев толком начать.
Алисии не было, зато нашлась Анджелина Джонсон с очень печальными глазами, которыми она следила за Оливером во время тренировок. Вуд от души поржал, читая, как на Анджелину нападет менее удачливая соперница, обездвиживает и оставляет наблюдать за главной игрой сезона через окно заброшенного кабинета. Во–первых, чтобы остановить обожающую квиддич не меньше самого Вуда Джонсон и не допустить ее до игры, требовалось что–то посильнее «Петрификуса», во–вторых, бросать Анджелину из–за того, что она не явилась на игру, Оливер бы не стал. Точно не стал бы. Хотя… Конечно, это зависит от обстоятельств и важности игры: если, допустим, она не явилась бы на игру с венграми, оправдываясь потерянной сумочкой, то, пожалуй, Оливер сильно призадумался бы о необходимости дальнейших встреч.
Вуд сплюнул и дочитал до конца. Все опять было хорошо, Анджелину освободили, матч выиграли, соперницей неожиданно оказалась Гермиона Грейнджер. Оливер даже призадумался, с кем бы он остался с большим удовольствием – со Спиннет или Джонсон, – и, так и не придя ни к какому выводу, развернул третий пергамент, с трудом подавляя зевки: время на часах неумолимо двигалось к десяти и режим давал о себе знать.
Сон прошел на первых же двух строчках.
«Маркус Флинт всегда обладал лидерскими качествами: он был умен, силен и умел убеждать. И пусть говорил он мало, но обычные его слова обладали волшебством, обволакивали, заставляя слушать внимательно и охотно подчиняться. Только такой чистокровный маг и мог стать капитаном команды Слизерина – лучшей команды в школе Хогвартс».
Оливер расплылся в улыбке: шутка была хороша – и про Флинта, и про лучшую команду. Флинт был любым, но назвать его умным кто–либо мог бы только под Империусом, причем наложенным самим Флинтом. Да и силой–то особой он не отличался: даже Оливер, допустим, побеждал его почти в каждой схватке… Хорошо, каждую третью схватку, но ведь побеждал.
Оливер поморщился. Ну пусть сильный, ладно, но способностью убеждать Флинт уж точно не обладал. Он даже на поле никогда толком ни слова не говорил: буркнет что–нибудь – и команда разлетается кто куда... Ну как – кто куда… По своим позициям разлетается, в отличие от близнецов или Анджелины с Алисией, на которых еще пять раз прикрикнуть было нужно…
Вуд громко, с выражением ругнулся, откинул пергамент и пошел заваривать новый чай.
Через тридцать минут, раздевшись и забравшись в кровать, он вновь взялся за текст. Впрочем, там ничего не изменилось: до второй главы шло перечисление достоинств Флинта: его угрюмость, хотя только ненормальный мог записать это в достоинства, его рост, его такт, его умение вести себя в обществе, его…
Оливер уже отчаялся дойти до нормального рассказа и хоть каких–то событий, когда глаз выцепил собственное имя в самой середине пергамента. Вуд вчитался внимательнее.
«…если бы не его вечный соперник – Оливер Вуд, капитан гриффиндорской сборной, ни разу не получивший Кубок за все годы его капитанства. Его методы игры…»
Вуд поднял глаза и посмотрел на каминную полку. Любимый, самый первый Кубок, заработанный потом и кровью на седьмом курсе, возвышался на своем месте. Оливер злорадно сощурился и вновь уставился в текст.
«…никак нельзя было назвать честными. Вуд всеми возможными способами отбивал себе лучшее время для тренировок, наплевав на все остальные команды, не стесняясь для этого стелиться перед учителями, улыбаясь им и рассказывая, что в их команде играет «сам Гарри Поттер». Если это не помогало, Вуд не стеснялся ходить за тренером и хозяйкой поля, мадам Хуч, нытьем и катаньем вымаливая у нее лучшее время до тех пор, пока от усталости она не сдавалась…»
Оливер сжал зубы так, что они скрипнули. Каждое слово было враньем: лучшее время доставалось всем одинаково, разве что последний год слизеринцы тренировались по воскресениям и понедельникам, но вина лежала полностью на Флинте и компании – нечего было попадаться на Астрономической башне далеко после отбоя.
Дальше читать желания не было, но Вуд все же дочитал. Рассказ и рассказом–то было не назвать: одна драка, в которой Оливер нелепо споткнулся и сломал ногу, благородный Флинт, дотаскивающий Оливера до больничного крыла, заботливая Помфри и отмена последнего матча, из–за чего Слизерин остался победителем седьмой год подряд. Оливер повернулся на спину и долго смотрел в белый потолок, пытаясь справиться с накатившей злостью. Хотя чего можно было ожидать, если все сведения нынешние ученики получали из уст слизеринцев?
Он так и уснул с зажатым в руке пергаментом. Снилась неприятная ерунда: Поттер долго и серьезно просил не пользоваться его именем, крепко сжимая в объятиях Алисию в зеленом платье с вышитыми на груди змеями.

3

Ответ от Рози на просьбу Оливера пришел через несколько дней, в самом начале тренировки, два листа и небольшая записка.
«Здравствуйте, мистер Вуд.
У меня остался только один целый и одна часть второго, но если вы подождете до конца каникул, то я попрошу еще у Эшли Район, у нее целая коллекция про вас.
Хотите? Тогда с вас три автографа, и вы же можете попросить четыре у мистера Флинта? Или прислать красную перчатку, в которой выступали на последнем школьном чемпионате?
Рози»
– Колдографии от поклонниц, Вуд? – рявкнул Флинт за спиной. – Дома подрочишь!
Это и есть «умен и умеет вести себя в обществе»?! Просить у него Оливер точно ничего не собирался, поэтому с сожалением подумал о красных перчатках, любовно хранимых рядом с первым кубком. Ни один рассказ того не стоил.
– Хочешь, чтобы я поделился? – язвительно поинтересовался он, поворачиваясь на метле лицом к Флинту и пряча пергаменты вместе с запиской в глубокий карман мантии. – Или ты тайком от мамочки повырезал себе картинок с голыми девочками из журналов?
– Повырезал, – радостно осклабился Флинт. Он подлетел чуть ближе и тихо сказал: – Зато я не ебал саму мамочку.
– Сука! – заорал Оливер. Он со всей силы пнул ногой метлу Флинта, отчего ее занесло и едва не впечатало в землю. – Я ее не ебал!
– То–то чек такой внушительный пришел. Не ссы, Вуд, все всё понимают. А в какой позе ты глубже всего?..
Оливер не дослушал, рванул вперед и занес кулак прежде, чем успел что–либо сообразить. Сверху раздался оглушающий свист.
– Вуд! – заорал тренер. Он появился из ниоткуда и завис между Оливером и Флинтом. – Бурные праздники?! Сядь на лавку и подыши воздухом!
– Я в порядке!
– Сядь!
– Я в порядке, ясно?!
– До конца тренировки! Сел, Вуд, и заткнулся!
Флинт улыбнулся, демонстративно отряхнул метлу от несуществующей пыли и взмыл в воздух. Тренер ткнул пальцем на трибуны и последовал вслед за Флинтом.
– Сука! – мрачно повторил Оливер, садясь на лавку и зажимая метлу между колен.
Делать было нечего. Первые три минуты Оливер глубоко дышал морозным зимним воздухом, затем сплюнул на землю, успокоился и, вспомнив о пергаментах, полез в карман.


*****

Вот уж кто–кто, а Кэти Белл из жизни Оливера никуда не исчезала и в ближайшие сто лет исчезать не собиралась. Каждый раз, когда желудок начинал ныть и болеть от постоянных сэндвичей, Оливер стоял на знакомом пороге уютного дома. Каждый раз, когда Кэти проваливала одно из своих дел, он разбирал в своей гостиной раскладушку и до утра слушал горестные рыдания.
И не смотря на все негодование, пообедал Оливер все же с удовольствием.
– Вот первый «правдивый» рассказ, – сердито сказал он, разворачивая пергамент и кладя его на стол перед Кэти. – Слушай: война в самом разгаре. Пожиратели строят планы, как напасть на школу, находят тайный путь, по которому могут проникнуть в слизеринские подземелья. Они проходят туда ночью, и что ты думаешь?
– Не трогают слизеринцев и убивают всех нас?
– Да если бы! – воскликнул Вуд. – Смотри: «Они стояли плечом к плечу – первокурсники и старшекурсники, девчонки и мальчишки, готовые до последней капли крови сражаться за свободу своей школы». Как тебе?
– Все ученики?
– Только зеленые, – пояснил Оливер. – Все остальные мирно дрыхли в своих постелях. И еще, слушай: «Они направили на него единый луч, соединивший в себе всю мощь, всю отвагу, всю преданность и честь Слизерина». В общем, Волдеморт от него и помер.
– А Гарри? – удивилась Кэти.
Оливер скривил рот и потянулся к последней котлете. Надо было все же жениться на Кэти, пока была такая возможность.
– А Гарри уже неделю как в плену у самого Волдеморта, – поведал он, дожевав. – Причем логики никакой: если он у него, зачем им понадобилась школа?
Кэти улыбнулась и отлевитировала грязную тарелку в раковину.
– Сказка.
– Сказка! – подтвердил Оливер. – И мы в этой сказке – поголовные идиоты… Это ерунда, – перебил он сам себя, – но ты можешь догадаться, откуда слизеринцы знали, что на школу будет нападение?
– Откуда?
– От Маркуса Флинта! – взревел Оливер. – Потому что великий Маркус Флинт – шпион, работающий на два фронта, ежедневно рискующий своей жизнью ради Светлой стороны! Чего ты смеешься, не веришь? Прочти сама!
Кэти на минуту утихла, бегая глазами по строчкам.
– А чем он на самом деле занимался? – спросила она, закончив чтение и подняв голову. – Я не слышала, чтобы над Флинтом был судебный процесс.
– Не знаю, – неохотно признался Оливер. Он смял пергамент в большой комок и, размахнувшись, со злостью швырнул его в мусорное ведро. – Гол… Он никогда не рассказывает ничего, что связано с войной, как ни пытайся выяснить. Да вообще ничего не рассказывает. Но уж точно не работал шпионом, правда?
Кэти пожала плечами.
– Кто его знает.
– Я его знаю! – возмутился Оливер. – Я его знаю лучше всех! Спорим, он сам заказывает такие рассказы про себя?
– Флинт заказывает про себя рассказы? – Кэти смотрела долго и внимательно, пока не покатилась со смеху, держась рукой за край стола. – Оливер, ты в порядке?
– В порядке! – рассердился Вуд. – Тогда почему во всех этих рассказах он такой сильный, смелый и храбрый?
– А разве он когда-нибудь был трусом?
– Кэти!
– Ну что? – она перестала смеяться и шумно выдохнула. – Оливер, он известный игрок, у него есть поклонницы и в школе, и им он кажется совсем другим, чем тебе.
– Это он! – упрямо повторил Вуд. – Во втором рассказе написано много про меня, и сразу видно, чьих это рук дело!
Оливер жестом остановил открывшую рот Кэти, развернул второй пергамент и с чувством и выражением прочел:
– «Глаза у него были словно у девчонки – большие, глубокие, обрамленные темными, жесткими длинными ресницами. Губы слегка припухлые, чуть приоткрытые, словно Оливер все время порывался что–то сказать. Маркус взглянул на него сверху вниз – Вуд был почти на целую голову ниже – и сказал…» – Оливер прервал чтение и издал торжествующий возглас: – Ну, и что теперь скажешь? Пухлые губы и глаза как у девчонки! Кто все время вопит, что я выгляжу как девка и веду себя как девка?! На какую еще голову ниже – мы с ним одного роста, это он пытается все время сверху вниз смотреть! И еще слушай… сейчас… а, вот: «Вуд со странной внимательностью оглядел Маркуса, словно пытаясь разглядеть каждый мускул его совершенного тела, развернулся и быстрым шагом ушел с перрона» Совершенного тела, Кэти! Кто еще может думать, что я завидую его телу?! А потом вообще начинаются дела: я, как полный дебил, на него нападаю, не зная вообще, на чьей он стороне; он, раненый, трансгрессирует – раненый, Кэти, какая сила, какая выдержка, оцени! – Оливер издевательски–восхищенно округлил рот, затем продолжил: – После чего я по собственной тупости попадаю в плен, а он, такой милостивый и умный, рискуя всем, меня освобождает! А я, вместо того, чтобы бежать, начинаю на него громко наезжать, и мы чуть не попадаемся, что дает ему возможность еще десять предложений обзывать меня кретином. Ну, чьих рук дело?! Я не хочу, чтобы в школе нас помнили именно так, лучше пусть вообще никак не помнят!
Кэти внезапно нахмурилась и осторожно спросила:
– И чем все заканчивается?
– Не знаю, – с сожалением ответил Оливер. Он поднялся, подошел к помойному ведру и вытащил оттуда смятый пергамент. – У меня только первая часть, вторую нужно будет попросить.
Кэти отрицательно промычала.
– Не нужно, Олли. Она тебе вряд ли понравится.
– А то все остальное приводит меня в бешеный восторг, – уязвлено сказал Вуд. – Надеюсь, что в конце рассказа его посадят в Азкабан за… наглость и... просто посадят. – Он взмахнул палочкой, возвращая собственности Рози приличный вид, и вздохнул: – Только перчатку жаль.


4

Оливер потер пальцем пергамент, пытаясь удостовериться, что глупые строчки – не плод уставшего за день мозга. Строчки остались на месте; Оливер зажмурился так сильно, что под веками заплясало белесыми пятнами, медленно досчитал до двадцати и открыл глаза.
«Маркус вошел в него одним резким толчком, стараясь…»
– Блядь!
Свеча догорела, зашипев напоследок. Оливер, не зажигая Люмоса, поднялся с кресла, открыл дверь и вышел на крошечный балкон.
Воздух перед глазами дрожал от мороза; огромная рекламная вывеска на доме напротив освещала двор не хуже ясного солнца. Вуд оперся спиной на ледяную стену, натянул воротник свитера до самого носа и попытался подумать о надвигающейся игре.
О тренировке.
О дне Рождения Анджелины, на который она настойчиво приглашала уже третью неделю подряд.
О…
«Маркус вошел в него одним…»
Зубы застучали; Вуд крепче сжал челюсти и через секунду почувствовал, как задрожали руки, вот только мороз не имел к этому никакого отношения.
Вся школа. Вся школа, сожри их гиппогриф вместе с хижиной Хагрида, это читала. Вся школа представляла, как «Оливер застонал, выгибаясь навстречу сильному телу. Маркус сжал ладонями тонкую талию…»
Тонкую талию. Тонкую, блядь, талию.
В прошлом году Макгонагалл зазвала в школу в качестве почетного гостя, и Оливер, разомлевший от теплого приема и холодного вина, согласился дать несколько советов гриффиндорской команде. То-то они не могли сосредоточиться и сдавленно хихикали, когда Оливер показывал, как правильно прижимать локти к бокам при захвате квоффла…
– Блядь, – раздраженно повторил Оливер в тихую ночь. – Провались ты пропадом, Флинт.
Впрочем, автору вообще было трудно отказать в фантазии: некоторые позы были недоступны и Нагайне, да и вообще вряд ли кому–то в здравом уме захотелось бы «упереться руками в пол, расставляя ноги чуть шире, чтобы Маркус мог беспрепятственно войти по самые…»
По самые… Да.
В единственный неправильный раз в жизни Оливера, в душной и крошечной душевой на поле, все было совсем не так. Никто не упирался руками в пол; мальчишка, правда, стонал, но он вообще стонал от любого прикосновения, будь то сжимание плеча или легкое касание его волос губами. Он был хорош и настойчив: даже Вуд не сдержался после трехмесячных уговоров, и тонкие черты лица мальчишки, адреналин после удачной игры и слегка затянутое из–за бесконечных переездов воздержание сделали свое дело, быстрое, торопливое дело всего в одной позе, без всяких…
Больная фантазия больного автора. Оливер прищурился и внимательно поглядел на вывеску, где маленькая девочка со смешливыми глазами рекламировала какой–то странный маггловский прибор. Уже не очень маленькая, но наглая девочка, продающая рассказы за перчатки, вполне могла просто поиздеваться и сама написать подобную чушь.
Мысль взбодрила; Оливер вернулся в комнату, потирая закоченевшие руки, сел за стол, зажег светильник и прочитал несколько коротких рассказов.
Надежда рухнула, словно ее и не было. Стили написания разительно отличались от стиля первого автора, однако смысл оставался тем же в каждом повествовании: сильный Флинт, хрупкий Оливер, мрачные подземелья, логова Пожирателей... Последний рассказ Вуд не стал даже дочитывать, все было ясно с первых же телодвижений Флинта, «заваливающего Оливера на старую, разваливающуюся от времени и сырости кровать…»
Оливер брезгливо поежился и задумался. Все равно изменить что–либо уже не было возможности, зато вспомнились грубые слова о мамочке; шанс отомстить проступил из небытия, неся за собой мрачное удовлетворение. Достаточно всего лишь найти рассказ, где Флинт сам изгибается и стонет под Оливером, и подарить ему на ближайший праздник, красиво перевязав голубой ленточкой. Можно даже несколько, и обязательно написать пояснение, что именно так и представляются два капитана квиддичных команд ученикам школы Хогвартс: каждый на своем, заслуженном месте.
Оливер широко улыбнулся, раскрывая следующий пергамент.
И еще один.
И еще.
К раннему утру, когда до тренировки остался всего час, когда стопка смятых в огромный шар пергаментов скатилась со стола, а улыбка со стороны наверняка стала походить на злобный оскал, Оливер набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, стараясь унять клокотавшую внутри фонтаном ярость.
Не помогло.
Их было много: маленьких членов, больших членов, крупных, объемных, аккуратных, тонких, и даже один слегка загнутый и один с удаленной крайней плотью… И все они входили в стонущего, в почти теряющего сознание, в плачущего, в извивающегося, в кричащего Оливера под разными углами, в разных темпах, на разную глубину, и все они принадлежали одному и тому же человеку.
Гребанному Маркусу Флинту.

****

Оливер замер с протянутой к дверному колокольчику ладонью, начиная чувствовать себя именно тем идиотом из рассказов. Ну, откроет Флинт двери – и что? Спросить, не заказывал ли он кому–нибудь подробно написать, как имел Оливера во всех возможных и невозможных позах? Флинт будет ржать, ржать до тех пор, пока из соседних домов не повылезают любопытные магглы, а потом сделает любимую каменную рожу и объявит на всю улицу, что мечты Оливера – его личное дело. И обязательно потребует подробностей, в каких именно…
Додумать Оливеру не дали: дверь скрипнула, распахиваясь, и в ярко освещенном проеме появился сам Флинт, сонный и полностью одетый для тренировки. Вздрогнул от неожиданности, но, мгновенно взяв себя в руки, расплылся в насмешливом оскале.
Оливер опустил руку и отступил на шаг назад.
– Ты меня теперь будешь встречать по утрам? – поинтересовался Флинт, выходя за порог. – Вообще–то, это симпатичным девкам вроде тебя опасно ходить в одиночестве, а я справлюсь.
С таким трудом погашенная ярость тут же вернулась, заглушая остатки хоть какого–то здравомыслия. Оливер рванул вперед, со всей силы пихнул Флинта в грудь, заставляя отступить обратно в дом, заскочил следом и, сжав кулак, размахнулся для удара в челюсть. Удар получился смазанным; Флинт увернулся, поскользнулся на круглом ковре и рухнул на спину. Вуд запрыгнул сверху, обхватил коленями его бока и уперся ладонями в его грудь.
– Это ты – девка, – зло прошипел он прямо в лицо, борясь с искушением размахнуться еще раз. – Достаточно тронуть пальцем – и ты уже валишься на пол.
Флинт зыркнул недобро из–под нахмуренных бровей.
– Я бы тебе ответил, но не могу. Приучен не хамить дамам.
– Я тебя сейчас выебу, – взбеленился Оливер, опускаясь на живот Флинта всем весом и вырывая из него резкий выдох, – и все навсегда запомнят, кто из нас дама!
В комнате наступила тишина; в лице Флинта что–то неуловимо и опасно переменилось, отчего Оливер мгновенно порастерял весь боевой настрой.
– Выеби.
Сказано это было так спокойно, словно Флинт предлагал поиграть в шахматы перед тренировкой, и Оливер, пожалуй, поверил бы в его ледяное спокойствие, если бы не отчаянно колотящее сердце под ладонью, все еще прижатой к груди Флинта.
Стало неловко. Вуд попытался подняться, но Флинт схватил за полы мантии и потянул их к полу.
– Струсил?
– Отпусти, – приказал Оливер, вновь начиная злиться. – Отпусти, а не то…
– А не то?..
Оливер открыл рот для ответа, но одновременно с вопросом Флинт подался вперед и потерся… потерся… Блядь!
– Блядь! – заорал Оливер, на сей раз прилагая все силы, чтобы подняться. – Флинт, сука, не прикасайся ко мне… там!
– А не то?.. – севшим голосом повторил Флинт свой вопрос. Его трясло, Оливер ощутил дрожь под руками и почувствовал зарождающийся легкий страх: таким Флинт на его памяти еще не бывал. – Давай, Оливер… Что ты теряешь? Один раз… тебе понравится, слышишь…
Его руки обхватили Оливера за предплечья и потянули на себя, совершенно не замечая попыток сопротивления; Флинт перевернулся, подмял Оливера под себя и вжался пахом.
– Тебе ведь ничего не стоит, – пробормотал он, наклоняясь и касаясь оголенной шеи Оливера носом. – Ничего…
Он сжал мочку уха Оливера губами и провел по самому краю языком, прикусил слегка зубами; волна удовольствия от такого нехитрого прикосновения пронзила насквозь, от пяток до самой макушки, вызывая мурашки по всему телу.
– Ты псих, – ошарашенный от собственной реакции, пробормотал Оливер. – Псих, понимаешь? Слезь с меня!
Вместо ответа Флинт вжался сильнее, навалился всем телом и провел рукой вниз, по груди, животу и…
– Отпусти! – простонал Оливер, когда внизу что–то заинтересованно дернулось в ответ на несильное сжатие. – Флинт, тренировка, помнишь?
– Да.
Флинт сжал ладонь чуть сильнее, и тело мгновенно откликнулось ноющим желанием. Наверно, стоило все же приглашать хоть изредка кого–нибудь из болельщиц к себе в номер, предварительно выгнав оттуда Флинта, чтобы… чтобы…
Бурная фантазия вкупе с десятками прочтенных за ночь пошлых рассказов и убыстряющими поглаживаниями Флинта подкинула такие яркие картинки, что Оливер охнул и сжал ноги.
– Прекращай!
– А не то?..
Его рука распахнула мантию Оливера и совершенно нагло влезла за пояс брюк, а язык заскользил по шее, к уху и обратно, к ключице, неведомым образом убивая возможность хоть что–то соображать. Оливер замер на мгновение, придумывая ответ… и тут же выгнулся, когда палец Флинта осторожно коснулся головки члена и поскользил чуть ниже, стараясь из неудобного положения достать до...
«Маркус вошел в него одним резким…»
Оливер простонал и захлебнулся собственным вдохом, ощущая одновременно тысячи эмоций: нужно было найти в себе силы и вытянуть ладонь Флинта из собственных трусов, нужно было попытаться встать и сбежать, пока все не зашло совсем далеко, нужно было…
Флинт потянулся вниз, повозился с молнией и, стянув брюки на бедра, провел по головке члена языком. Дрожь прошибла до самой макушки; по животу растеклось острое желание, почти причиняя боль. Оливер стиснул зубы и приказал себе немедленно подняться на ноги, благо, никаких препятствий сейчас для этого не существовало. Тело притворилось глухим и слепым, отзываясь на ласки совершенно бесстыдным образом.
Язык Флинта скользнул вниз, обвел член у самого основания, вернулся к головке, и мягкие губы сомкнулись вокруг, обхватывая ее так плотно, что Оливер вскрикнул и совершенно бездумно протянул руку вниз, слегка нажимая на голову Флинта. Тот что–то пробормотал – то ли одобрительно, то ли протестующе, – и, стянув брюки еще чуть ниже, едва ощутимо еще раз провел пальцем между ягодиц.
«Маркус вошел в него…»
Тонкая талия.
Вот уж нет!
Оливер решительно потянул Флинта за волосы, заставляя подтянуться выше, перевернул его на колени и совершенно бесцеремонно задрал его мантию со свитером вверх. В конце концов, это был Флинт, знакомый столько лет, сколько Оливер сам себя помнил; в конце концов, один раз можно было позволить себе расслабиться и забыть о приличиях; в конце концов, почему нужно искать оправдания, когда тело настойчиво требовало, скулило и умоляло?
Спортивные штаны вместе с трусами оказались стянуты раньше, чем Оливер понял, что сделал это сам. Ягодицы у Флинта были подтянутыми, сильными, совсем не похожими на ягодицы того мальчишки, что был в душе; трогать их оказалось гораздо приятнее, и Оливер не отказал себе в удовольствии слегка шлепнуть по ним ладонью. Флинт отозвался на это прикосновение: застонал и выгнулся назад, так пошло и открыто, что внутри у Оливера полыхнуло огнем, обжигая низ живота. Он сел на колени, сжал ягодицу Флинта одной рукой и осторожно попытался ввести большой палец в судорожно сжавшийся при первом прикосновении анус. Флинт ткнулся головой в пол с громким стуком, промычал недовольно; Оливер, сообразив, сплюнул на ладонь, провел ею по дырке и попробовал вновь.
Теперь стало легче; палец все же проник вовнутрь, но вместе с тем стоны Флинта стали гораздо громче, такими возбуждающими, что Оливер поймал себя на том, что совершенно забыл дышать. Стало бесконечно душно; под футболкой прокатилась капля пота, но раздеваться не было ни времени, ни желания; Флинт откровенно двинулся назад, сам насаживаясь на палец. Кто бы мог подумать, что его напряженная спина была способна так прогибаться в пояснице; Оливер осторожно помассировал гладкие стенки ануса внутри, попытался сглотнуть, но во рту от открывшегося вида пересохло так, что в горле немедленно запершило.
Нервы начали сдавать; войти хотелось так, что яйца поджимались и пульсировали, и Оливер решительно надавил еще и еще, пока палец полностью не погрузился в тугое отверстие. Флинт начал двигаться чуть быстрее; его хриплое дыхание спокойствия ни капли не добавляло.
– Второй, – приказал Флинт, даже в такой унизительной позе пытаясь командовать. Оливер наградил его еще одним шлепком по упругой ягодице и, облизав второй большой палец, осторожно присоединил его к первому.
Вот теперь стоны Флинта стали такими, что Оливер закусил губу, чтобы сдержать рвущийся наружу собственный вскрик. На сей раз Флинту точно было больно, его задница сжалась вокруг пальцев, не позволяя им продвинуться ни вперед, ни назад; впрочем, даже если бы он сейчас умолял остановиться, его бы это уже не спасло. Оливер терпеливо переждал с минуту, давая время привыкнуть; Флинт постепенно расслаблялся, ослабляя хватку. Пальцы наконец–то продвинулись чуть дальше, затем еще чуть дальше; стоны затихли, сменившись шумными вдохами.
Наверно, еще было рано, но выдержка отказала окончательно; Оливер вытащил пальцы наружу, сжал основание собственного члена и, приподнявшись на коленях, приставил его к дырке. Собственной смазки хватило, чтобы головка скользнула внутрь легко, но вот Флинту выдержки не хватило совершенно.
– Блядь! – громко ругнулся он, приподнимаясь на вытянутых руках. – Блядь, Вуд… Стой!
«Маркус вошел в него одним резким..»
– Нет, – мстительно прохрипел Оливер, двигая бедрами вперед. – Терпи, ты же крутой. Сильный Маркус Флинт.
Член проскользнул почти наполовину, и Оливер задохнулся от невероятного ощущения тепла и узости. Теперь руки мешались; слегка замявшись, он положил их на лопатки Флинта, пригибая того обратно к полу, и вошел до самого конца. Замер на мгновение и двинулся обратно, на краю сознания понимая, что нужно остановиться – стоны Флинт слились в одно сплошное мычание, – а на деле двигаясь все быстрее и быстрее.
Внезапно Флинт замолчал; его тело потянулось вверх, прогибаясь так, что казалось – еще секунда, и оно переломается посредине. Он сам дернулся назад, насаживаясь до самых яиц, протянул руку вниз, дроча себе так активно, что его тело заходило ходуном; выдохи, шлепающие по ягодицам яйца, вырывавшиеся их глотки Флинта ругательства слились в такую пошлую какофонию звуков в ушах, что все остальные звуки окружающего мира исчезли вместе с этим самым миром.
Разрядка накатила так стремительно, что Оливер едва успел выйти, и тут же струя спермы брызнула на спину Флинта; того, кажется, это ничуть не озаботило: он продолжил свои судорожные движения еще около полминуты, затем прошипел что–то сквозь зубы – и рухнул на живот, увлекая за собой все еще опирающегося на его лопатки Оливера.
Лежать на крупном теле, не боясь его раздавить, было на удивление уютно и спокойно. Мысли в голову возвращаться не торопились; Оливер, пожалуй, так и заснул бы после бессонной ночи, если бы Флинт не зашевелился, отползая в сторону, не перевернулся бы на бок и не посмотрел затуманенным, больным взглядом.
– Что? – поинтересовался Оливер, когда молчание затянулось, а уют превратился в неловкую тишину.
– По уши, – тихо сказал Флинт и засмеялся странным, невеселым смехом. – По уши, Вуд, представляешь? Что в тебе любить – твои кривые ноги? Ты же сгорбленный весь, как будто в любой момент готовишься квоффл ловить, весь растрепанный, лохматый… безумный – а я по уши, представляешь? Еще с шестого курса, а ты такой весь из себя крутой, не подлетайте… Вуд. Как до тебя еще дотронуться, если не бить? Как с тобой не ссориться, если просто так ты не говоришь мне больше трех слов за раз? Как, Вуд?
Оливер потер глаза, пытаясь справиться с непонятно откуда взявшейся жалостью и тоской. Теперь Флинт точно не выглядел сильным; и если бы те, кто писали про него все эти нелепые истории, находились бы сейчас в его доме, они бы совершенно точно вычеркнули все слова о непробиваемости из своих рассказов.
И, тем не менее, именно сейчас он казался как никогда более человечным.
– Тренировка, – тихо напомнил Оливер, просто не понимая, что еще сказать. Он поднялся на ноги, очистил мантию взмахом палочки и поправил одежду. – Пойдем, мы и так уже опоздали.
– Точно, – глухо подтвердил Флинт. Он поднялся следом и махнул рукой в сторону двери, старательно отводя взгляд. – Ты иди, я догоню. У меня тут еще… забыл кой–чего.
Оливер согласно кивнул, направился к двери, открыл ее и шагнул за порог. Остановился, глядя на утреннее небо. Солнце едва показало свой бок, окрашивая верхушки домов ярко–розовым; вдали слышались звуки пробуждающегося зимнего города.
– У меня после тренировки, – сказал он, еще не до конца осознавая свою же мысль, – совершенно свободный день. Я бы, пожалуй, зашел куда–нибудь выпить. В тихое место, такое, где можно посидеть только вдвоем. Только не вздумай предложить за меня заплатить.
Он улыбнулся сам себе, шагнул вперед и аппарировал с места, совершенно наплевав на спешащих на работу магглов.