ЖИВИ
История, которая произошла со мной, довольно банальная. Шёл я по улице. Никому не мешал. Тихо, спокойно шёл из магазина. Нёс свой недельный паёк: кило картошки, хлеб, помидорчики и колбасы полкило. И вдруг вижу, прямо передо мной здоровенный парень девушку за шкирку тащит. Она, конечно, сопротивляется.
– Отпусти, – просит.
Жалостливо, словно маленький ребёнок. Честно, признаюсь, глядя на этого мужика, мне очень захотелось свернуть в сторону. Как назло, никакого поворота на этом пятиметровом участке не было. Один, впереди меня прохожий, что-то неожиданно вспомнил и резко повернул назад. А те, что шли навстречу, как по команде, замедлили шаг, предоставляя мне возможность совершить подвиг. Я, конечно, мог прикинуться слепым, но это было бы глупо.
«Василий, – подумалось мне. – Опять ты в странную ситуацию попадаешь».
А тут ещё эта несчастная девушка, глядя прямо в глаза, жалобно обратилась ко мне,
– Помогите, пожалуйста, добрый прохожий.
Выбора у меня уже не было. Только сейчас я понял, что чувствовал Матросов, бросаясь на амбразуру. Набрав побольше воздуха в лёгкие, я грозно крикнул,
– Быстро оставь женщину в покое! Немедленно!
Я, как петух, выгнул грудь колесом и напряг мышцы, которых у меня почти не было. Здоровяк повернул ко мне голову. Его челюсть отвисла. Он ошалело смотрел на меня сверху вниз. Я пожалел себя. Но ещё больше стало жаль моей покупки. Я представил, как по асфальту разлетается мой недельный запас честно заработанных харчей. Колбаса катится под колёса проезжающего транспорта. Картошка «разбегается» в надежде прорасти на соседних клумбах, а моё тело, наполовину втиснутое в асфальт, выдалбливают ломом санитары, натирая кровавые мозоли. Но это будет потом. А сейчас… Парень поднёс огромный кулак к своему массивному подбородку. Нервно почесал его костяшками пальцев. Моя слюна неожиданно стала тягучей, и мне никак не удавалось её проглотить.
– Отпусти меня, – снова простонала его жертва.
– Цыц! – рявкнул бандит.
– Немедленно исполни её просьбу! – фальцетом крикнул мой голос.
Я ужаснулся. «Вот влип», – блеснула запоздалая здравая мысль.
– Та-ак, – выдохнул мне в лицо амбал.
«Если врежет – боли не почувствую» - мелькнуло в голове. Я осмелел. А что? Где-то читал, что в древности, когда вырывали больной зуб, то били пациента молотком по голове вместо наркоза. И чем сильнее били, тем безболезненнее было.
– Отпусти женщину! Иначе я сверну тебе шею, – уже осознаннее и спокойнее прочеканил я.
Моя рука вытянула кулак ему навстречу. Парень посмотрел на два кулака – свой и мой. Мне стало стыдно.
– Заступник, значит, – улыбнулся соперник и отпустил свою жертву. – Быстро домой! – крикнул он.
Девушка стремглав бросилась прочь. Я молчал. Куда-то вдруг исчез мой бойцовский пыл. Его кулак разжался. Пять розовых щупальцев стянули мою куртку на груди так, что вздохнуть было уже невозможно.
– Чего молчишь? – прогремел парень.
Я захрипел. Он ослабил хватку. Мне стало совсем нехорошо. Ноги подкосились и стали дрожать. И это было логично. Мой новый знакомый грубо усадил меня на скамейку. Я ждал продолжения. А что ещё оставалось делать? Пока дрожали мои ноги, им была грош цена. Парень сел рядом со своей новой жертвой и… засмеялся. Я оцепенел. Неадекватная реакция у этого незнакомца. Если он больной, меня санитары будут вытаскивать из проломанного асфальта по частям.
– Молодец! – сказал здоровяк.
– Что? – промямлил я.
– Молодец! Настоящий мужик! – он похлопал меня по плечу. – За сестрёнку мою заступился. Ты прав. Надо с женщинами нежнее быть. Но только не с ней.
Парень встал. Потянулся. Шагнул на проезжую часть, Не обращая внимания на стадо механических насекомых, направился к ларьку на противоположной стороне дороги. Я сидел на дырявой лавке и наблюдал. Мой знакомый возвращался. Транспорт покорно приостанавливался перед богатырём и уважительно молчал. И неудивительно! Кто может обхватить своей пятернёй трёхлитровую банку томатного сока, словно стакан? «Вот это да!» – восхищённо подумал я. И тут же мелькнула ехидная мысль: «А продавец взял за банку деньги или подарил её?» Железными пальцами мой знакомый оторвал крышку и протянул ёмкость мне.
– Пей. Наверное, запарился?
Я не стал себя уговаривать. Чувствуя, как ноги перестают дрожать, с жадностью пил угощение, с любопытством посматривая на соседа. В глазах его не было агрессии.
– Спасибо, – выдохнул я, облизывая губы.
Пустая банка сиротливо стояла у наших ног, а я с увлечением слушал собеседника. Он обнял меня и говорил, говорил…
***
Больше всего на свете Иван любил свою Светку. Единственную и неповторимую. Когда умерла мать, они остались сиротами. Ему было восемь, ей три. Издалека приехала тётка – родная сестра матери. Они её впервые тогда и увидели. Страшная, прокуренная, толстая баба с большой бородавкой на носу. Девочку сразу согласилась взять к себе на воспитание. А от племянника категорически отказалась, ссылаясь на сложные жилищные условия. Малышка крепко обняла брата и прошептала,
– Без тебя я умру, как наша мамочка.
Он обещал, что обязательно найдёт её. Ему понадобилось три года, чтобы разыскать сестру. После четырёх побегов из детдома, к пятому – Ваня готовился с особой тщательностью. Опыта было уже предостаточно.
Мальчишка знал, что в пассажирских поездах ехать опасно. Что внешность должна быть опрятной. Перемещаться по городу нужно не одному, а рядом со взрослыми. Но лучше внутри толпы. Необходимо уметь быстро оценить тревожную ситуацию и мгновенно принять правильное решение. А путь был неблизким. Всеми правдами и неправдами мальчику удалось узнать адрес тётки. Чтобы притупить бдительность взрослых, парнишка стал тихим, вежливым и послушным. Воспитатели не могли нарадоваться. Старший педагог, Генрих Аронович, благодаря Ване решил написать диссертацию. Этот перевоспитанный ребёнок был главным героем титанического труда. Педагогу не удалось дописать свою работу. Однажды утром Генриху Ароновичу сообщили, что его «приученный» ученик в очередной раз бесследно исчез.
Ваня ехал в товарном вагоне через всю страну. Ехал на край света за своей сестрой. К его ужасу вагон закрыли и опечатали. Трёхдневный запас пищи пришлось разделить на десять дней. Хуже было с водой. Каждый раз, когда эшелон пересекал полосу спасительного дождя, Ваня заползал на мешки цемента и, прижимаясь к едва заметной щели в стене вагона, слизывал живительную влагу. Ночами, под нескончаемый стук колёс, ребёнок плакал от отчаяния и бессилия. Когда поезд останавливался, Ване хотелось кричать, чтобы услышали и выпустили из этой тюрьмы, накормили, и дали вдоволь напиться. Но он заставлял себя молчать. Единственная на свете сестричка ждёт его. И каждый день, прожитый в грохочущей клетке, сокращал расстояние между ними. Ваню нашли в полубессознательном состоянии совершенно случайно на небольшом полустанке, где остановился товарняк. Внимание привлёк старый пёс. Его неистовый лай заставил обходчика заподозрить неладное. Вызвали начальника эшелона. Вскрыли вагон. Врачи говорили, что ребёнок родился в рубашке.
Спустя неделю мальчишка тайно покинул больницу, чтобы продолжить свой путь. Но, через два дня, его поймали. Он сидел в детской комнате милиции. Грязный, измотанный и полусонный. Вопросы взрослых игнорировал. Угрюмо молчал, размышляя о том, что делать дальше. Уж больно быстро его нашли преследователи. Не иначе, как старший педагог торопился закончить свою диссертацию.
– Милый, – ласково обратилась к нему женщина в форме.
Она обняла хрупкое тело подростка. Нежно прижала к себе. От этой женщины веяло любовью и неподдельной добротой. Ваня заплакал навзрыд, проглатывая солёные слёзы, грязными ладонями размазывая их по впалым щекам. Он рассказал ей всё! И о маме. И о сестричке. О тётке с бородавкой на носу. И почему он здесь, в тысяче километров от детдома. Всё, что скопилось за годы ребячьего страдания. Рассказал и уснул, окутанный женской нежностью. Доверил ей себя всего, как только может сделать беззащитная душа ребёнка, брошенного в горнило жестокого бытия.
Они шли по длинному коридору. Ангел-хранитель и он. Женщина в мягком розовом платье и мальчишка. Его ладонь покоилась в её тёплой руке. Ваня знал, что она не предаст. Не обманет. Не бросит его здесь, среди незнакомых стен, дверей, детей.
В столовой было шумно. Сестрёнка стояла в стороне от детской нервозной толпы. Маленькая, худенькая, потухшая. Её огромные глаза утонули в длинных ресницах. Мальчик бросился к ней. Она встрепенулась, словно расправляя невидимые белоснежные крылья, влетела в его распахнутые объятия. И… земной шар перестал вращаться. Вселенную наполнила тишина. Время остановилось… Ваня окунулся в её пышные волосы. Они пахли Мамой!
***
– Тётка через год умерла от кровоизлияния. Это произошло неожиданно и страшно, – Продолжал Иван. – Наверное, даже не заметила, как это с ней произошло. Сестричку еле привели в чувство. Потом детдом, где мы и встретились.
С тех пор они уже не расставались. В плацкартном вагоне скорого поезда ехали трое. Брат, сестра и ангел-хранитель в форме старшего сержанта милиции. Это были незабываемые дни. Сколько радости и смеха! Сколько любви и нежности! Хватило бы с лихвой на десятерых. Добрый сержант исполнял любое их желание. Мороженое? Пожалуйста! Сказку? Только слушайте! Любви и объятий? Им не было конца! Волшебница с добрым именем «тётя Люба». Утром, когда солнечный луч проник в их купе, распахивая глаза детей, тётя Люба сообщила, что путешествие подходит к концу. Вечером Ваня тихо шепнул на ухо своему ангелу-хранителю:
– Когда вырасту, я попрошу вас стать моей женой.
Женщина рассмеялась. Он обиженно опустил голову:
– Вы мне не верите? Только дождитесь, когда я повзрослею.
Она обняла его. И прозрачная слезинка медленно выкатилась из её добрых глаз.
– Ах, – вздохнула женщина. – Я так бы хотела иметь такого сына, как ты.
Генрих Аронович проявил огромное внимание и заботу о беглеце и его сестре. Задал уйму вопросов, ответы на которые могли бы переполнить его недописанный труд. Но особенно усердствовал педагог перед сержантом в юбке. Он растерянно улыбался женщине и всячески старался ей угодить. Между ними возник едва заметный флирт, что одиннадцатилетнему мальчишке очень не понравилось. Во время тихой беседы взрослых по поводу достопримечательностей города, обиженный Ваня покинул кабинет будущего учёного и повёл знакомить Светлану с новым местом её жительства. А ещё через три дня старший преподаватель плюнул на свою недописанную диссертацию, уволился, и уехал вместе с тётей Любой на её родину.
***
– Моя Светка росла, хорошела. А я превратился в дылду. Так называли меня сверстники за мой высокий рост и кулаки. Сестрёнка чувствовала себя королевой рядом со мной. Её побаивались.
– Из-за меня, конечно, – Иван довольно хмыкнул.
Я и не сомневался в его словах. Такого лучше обойти или сделать вид, что не замечаешь.
***
Ваня, вышел, как он выразился, из детского дома на свободу. Время пришло. Поступил в училище, приобрёл специальность шофёра. А когда пришёл срок призываться в армию, попрощался с сестричкой. Обошёл всех старших ребят в детдоме. Строго-настрого приказал каждому не забывать, кто такая Светка и чья она. И ушёл исполнять свой армейский долг. Через несколько лет, как бывшие детдомовцы, получили они от горисполкома маленькую однокомнатную квартиру. Казалось, что у них всё прекрасно и все беды остались позади. Но нет. Они только начинались.
***
– Я и не заметил, как моя Светка превратилась в принцессу. Однажды почувствовал, что-то с ней не так. Нутром, – он ударил себя в грудь. – Пришла эта зараза, окутала её, задурила голову.
– Это ты о чём? – переспросил я.
– Как о чём? – он уставился на меня. – Вроде бы умный мужик, а вопросы, как у ребёнка.
Я промолчал.
– Любовь пришла к ней! Страшная это вещь. Я подозревал, что у неё появился парень. В институте, кто-то на неё глаз положил. Прихожу с работы, смотрю, а моя сестра лыбится не переставая, и всё в зеркало заглядывает. Себя со всех сторон осматривает. Я прямо ей в лоб так и сказал, чтобы она эту дурь из головы выбросила.
– А что тут плохого? – вставил я пару слов.
– Как что?! Я её старший брат. Её защита и опора. Пашу, как лось, с утра до вечера, чтобы наш быт в норму привести. Кручу баранку до помрачения на своём «КамАЗе». А она вместо того, чтобы всю себя учёбе отдать, дарит своё время и... не знаю, что там ещё, какому-то хмырю!
Ваня разнервничался. Вскочил и стал мерить своими семимильными шагами асфальт вдоль нашей скамейки. Справа налево и слева направо. Сижу тихонько. Молчу. Решаю – не пора ли мне сматываться.
– Скажи, – он плюхнулся рядом. – Ты старше меня лет на двадцать. Опыта накопил достаточно. Неужели нельзя жить без этой любви? А?
Я осмелел.
– А почему бы тебе не избавиться от твоей любви к сестре?
Он помрачнел. Тяжело вздохнул. Снова обнял меня.
– От этой любви пришла к нам в дом беда, – продолжал он. – Прихожу домой. Вижу – моя сестричка грустная. Глаза прячет. Вытряс я у неё всё, что нужно было узнать. Оделся и пошёл искать обидчика. В студенческом общежитии его не оказалось. За пару часов до моего прихода смылся с вещичками в неизвестном направлении. Крыша поехала у меня от обиды за Светку. Наутро взял на работе отгулы и поехал искать беглеца. Его и след простыл, словно и не жил на земле. Где я только не был. Когда кончились отгулы, взял отпуск – и снова в погоню. И всё напрасно. Кто-то ему рассказал про меня. Залёг, как медведь в берлоге. Родителей его тоже навестил. Обещал им с сыном новой встречи не ждать. Вернулся домой. Сестра сидит испуганная, заплаканная. Успокоил её своей неудачей. А через неделю прихожу домой, смотрю – на столе записка. Моя Светка сообщает, что она беременная. И если я её не прощу, то утопится. В знак моей любви просит вывесить белую простыню в распахнутое окно. Соорудил я из швабры и простыни флаг капитуляции. Дождался её. Отшлёпал осторожно по нескромному месту и приказал избавиться от ребёнка. На том и решили.
Очередь на аборт двигалась медленно. А за день до назначенной даты, поздней ночью, проснулся я невзначай – руку отлежал. Слышу, моя Светка плачет. Замер я, прислушался. А это она со своим нерождённым ребёнком разговаривает. Прощения просит у малыша, что убить его собирается. Плачет, как над могилкой. Перевернула мне всю душу. Так и не заснул до утра.
***
В назначенный для родов срок отвёз Иван сестру в родильный дом. Кто-то из ждущих мужиков любезно предложил скинуться по рублю, чтобы зря время не пропадало. Выпили за здравие родившихся и ещё не родившихся малышей. Пожелали им расти большими и послушными. Отец со стажем предложил выпить за то, чтобы детки не болели и не плакали, давали мужикам спокойно спать по ночам. Каждый раз, когда в дверях появлялась няня, мужской пол на мгновение трезвел и умолкал, чутко прислушиваясь к очередному сообщению. И каждый раз у кого-то из компании вырывался радостный крик, и всё дружно снова пили и поздравляли счастливчика. Иван пил мало. Так, для компании. Не любитель он пойла. Да и чему радоваться? Не отец ведь. И не будет у племянника отца. Настоящий отец в бегах. Когда назвали его фамилию и пригласили пройти вовнутрь, Иван впервые в своей взрослой жизни струсил. Он вошёл в кабинет.
– Вы присаживайтесь, – ласково предложила ему вошедшая за ним медсестра. – Илья Прокопьевич сейчас вернётся.
И тут же покинула помещение. Снова распахнулась дверь, и в неё еле втиснулся хозяин кабинета. Он сел напротив гостя. Внимательно заглянул в его встревоженные глаза.
– Значит, так, – сообщил врач. – Роды были очень сложные…
– Померла? – еле выдохнул Иван.
– Нет. Жива.
Доктор осторожно вытащил из-под стола графин, наполненный прозрачной жидкостью. Откуда-то извлёк две гранёные стограммовые стопки. Наполнил их. Пригласил посетителя присоединиться. Выпили.
– Значит так, бабу твою спасли. А вот ребёнок ушёл.
– Куда? – непроизвольно вырвалось у Ивана.
– Туда, куда все уходят. Кто в девяносто, а иной и в первую минуту жизни…
Ваня обнял его жирную шею огромной пятернёй.
***
– Я сразу не мог сообразить. То ли мне свободно вздохнуть и поблагодарить его, что так получилось, – продолжал Иван. – А может, повернуть его голову на сто восемьдесят градусов за такой цинизм. Но как представил свою сестрёнку сиротинушкой без дитяти, притянул морду доктора к своему носу и чётко, и мягко сообщил ему: или мы выйдем отсюда втроём – я, она и ребёнок, или «дохтура» вынесут из больницы вперёд ногами. Я без разрешения налил себе и ему по полной. Мы повторили. Он меня спрашивает, кто я такой, и понимаю ли весь этот детородный процесс? Мёртвого не вернёшь. Я кивнул ему и как бы невзначай махнул перед его носом кулаком. Объяснил, что я и моя сестрёнка выйдем отсюда с живым ребёнком, если он хочет вернуться домой тоже живым. После третьей чекушки мой врач начал мыслить трезво.
***
– Так ты её брат! А мужика где похоронил?
– Не беспокойся. Это ещё впереди.
Илья Прокопьевич понятливо заулыбался:
– И зачем тогда кошке масленица?
– Любит она его очень.
– За что любить нас, мужиков?
– Ребёнка, – пояснил Иван. И спохватился: – А она знает?
– Я тебе объяснил, что роды были сложные. Её откачали. Она сейчас ещё под наркозом. Вот очнётся, тогда...
Иван ударил кулаком по столу:
– Если узнает, твой кабинет займёт конкурент.
Они уставились друг на друга. И одному из них показалось, что другой не в своём уме.
– Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? – спросил врач своего будущего палача.
– Очень хорошо, – ответил посетитель. – Или сестрёнка выйдет отсюда с ребёнком, или...
Хозяин в белом халате нервно посмотрел на дверь. Иван встал и выдернул предательскую ручку из дверей. На служебный телефон доктор решил не смотреть и стал усиленно о чём-то думать.
– Думай, думай, – решил Иван. – Это твои проблемы.
Видно, у этой непростой ситуации были свои неизведанные пути-дороги.
– А ты не передумаешь? – спросил доктор.
– Нет, – отозвался Иван, не зная, что конкретно доктор имеет в виду. В любом случае ответ был верным.
– Ладно, – задумчиво продолжил пленник. – Два часа назад одна девка родила мальца. И прямо на козлах нагло заявила, что не собирается грузить на свою шею ребёнка. Мы его твоей сестре и сосватаем. Согласен?
Ваня радостно кивнул.
– Только чтобы...
– Понимаю. Немаленький.
Что там и как там всё это делалось, Ивана не интересовало. Главное, что через десять дней он вышел из родильного дома с ребёнком и с сестрой.
***
– Молодец, – говорю я. – Ты принял Соломоново решение.
– Хотелось бы посмотреть на Соломона в моей ситуации. Не всё так просто, как оказалось, – тяжело вздохнул Иван.
А дальше я услышал...
– Жили втроём, не тужили. Дитя воспитывали. Моя сестра просто без ума от пацана. В глазах блеск и столько любви, что иногда мне казалось, не помешалась ли она от этой материнской радости. Да и я сам заразился от неё. Стыдно признаться. Смотрю, как растёт малыш, а сердце пляшет в груди, и в глазах щипать начинает. В общем, влюбился я в мальчишку по уши. Смешно?
Однажды пришёл с работы. Подбегает Василёк, обнял детскими ручонками мою ногу и такое выдал...
– Пяпя мой.
И уже ничего на свете мне больше не хотелось слышать. Только эти два детских слова. В этот момент окончательно решил: не надо мне никаких баб. Я и так уже папа. Ты не представляешь, какое это счастье быть любимым! А когда детская ладошка гладит твою колючую щеку, начинаешь понимать что-то необъяснимое. Не головой. Сердцем! Я человек простой. В Бога не верю. Но почему-то в этот миг, кажется, что Он стоит рядом и улыбается. Вот как бывает.
Иван замолчал. Его сияющий взгляд медленно стал затухать. И на грубом лице, на тяжёлых скулах богатыря я увидел растерянную глубокую морщину. Она проползла маленькой злой змейкой и впилась в уголок губ, гася их нежную улыбку.
Иван тяжело вздохнул:
– Примерно месяц назад всё полетело кувырком.
***
Она ворвалась в их спокойную жизнь на чёрном «Мерседесе». Красивая. Стройная. Изысканно одетая. Женщина, о которой поют «Мне бы такую». Стоя у распахнутой двери своего дорогого автомобиля, обвела испытывающим взглядом окна обшарпанного панельного дома, небрежно захлопнула дверцу и, брезгливо улыбнувшись, направилась к подъезду. Иван отпрянул от окна. Что-то ёкнуло у него в груди, надломилось. Руки безвольно обмякли. В подъезде тридцать шесть квартир. Мало ли к кому идёт незнакомка. Но он точно знал, через несколько минут раздастся звонок. И не ошибся.
– Я Марья Григорьевна, – представилась нежданная гостья. – Будьте добры пригласить меня войти, – кокетливо, с насмешкой пропела женщина.
– А вы не ошиблись? – пробубнил хозяин.
– Вы, Иван, именно тот, на которого три года назад я обратила внимание. Разрешите?
Она прошла в квартиру. Бесцеремонно уселась в кресло.
– Правда, в ту нашу первую встречу я выглядела не совсем изящно. Да и о какой фигуре можно говорить, когда женщина на девятом месяце беременности.
Ивану стало совсем нехорошо.
– Но! – она подняла указательный палец с кольцом, внутри которого уютно лежал голубой камень. – Среди толпы мужицкого хлама около родильного дома я увидела настоящий бриллиант. И это были вы! А где же ваши домашние?
– Я не держу животных, – взял себя в руки Иван.
– А вы шутник, – засмеялась она. – Я о вашей сестре и... моём ребёнке, – полоснула взглядом женщина.
– Я вас не понимаю, – ощетинился хозяин.
Её лицо исказила злая гримаса.
– Всё вы прекрасно понимаете! Уважаемый! И не надо строить из себя Иванушку-дурачка! Ваша сестра родила мёртвого ребёнка! Его подсунули мне! А моего отдали вам! А я, дура, поверила, что родила мертвеца.
– Пошла вон! – прошипел Иван.
Она подскочила. Вся пылающая, страшная в своём бешенстве.
– Ты заплатишь за всё! – закричала женщина. – Мой муж прокурор! Он посадит вас обоих! И вам не выкрутиться! Воры! Сволочи! Украли моего единственного ребёнка! Я вас сгною в тюрьме! А мой сын будет мой! – она выскочила из квартиры.
Иван захлопнул дверь.
«Это начало конца, – мелькнуло у него в голове. – Надо что-то делать. Что?!»
***
Они сидели в уютном кафе.
– Будем считать наш прежний разговор недоразумением. Я немного вспылила, – она улыбнулась. – Признайтесь, и вы были не на высоте.
Иван молчал. Хрупкий бокал в его огромной ладони в любое мгновение готов был превратиться в стеклянное крошево. Женщина продолжила свой монолог.
– Ваше неожиданное предложение о встрече меня приятно удивило. Я думаю, что нам есть о чём поговорить. Спокойно и без излишних эмоций. И если дружеский разговор решит нашу проблему, то мы его сможем продолжить в другой обстановке. Как говорится – полюбовно, – её губы чувственно округлились.
«Стерва», – мелькнуло у него в голове.
– Значит, так, – Иван взял слово. – Я хочу знать точно и ясно. Что вам от нас надо?
Она рассказала всё. Без утайки. Три года назад родила сына. Живого. Ещё до рождения малыша всему медперсоналу заявила, что отказывается от него. А через пару часов ей сообщили, что новорождённый умер. Она приняла это известие без особых эмоций. Какое ей дело? Умер он или нет, в любом случае всё решилось для неё довольно удачно. Шло время. Однажды, перебегая улицу, она неожиданно сломала каблук и рухнула на проезжую часть, разбив колено. Её осторожно подняли мужские руки. Усадили в машину. Привезли на шикарную виллу. Это был Его Величество Случай. Через несколько месяцев она стала женой хозяина дома. Её муж был известным прокурором в городе. Именно поэтому Иван так быстро её нашёл. Всё, казалось, в жизни собеседницы сложилось удачно. Муж, дом, деньги... Вот только главного не хватало. Любви? Н-е-ет. Без неё можно прожить. Вокруг полно мужиков, в которых можно на время влюбиться. Ей не хватало детей. Тот ребёнок, который родился и, возможно, умер, был последним подарком ей от Бога. Её муж имел троих сыновей от первой жены. И в свои преклонные годы, ему нужны были лишь две вещи – красивая молодая женщина, одетая в изысканные наряды, и завистливые взгляды окружающих. С каждым днём Марья Григорьевна ощущала, что предназначение женщины – стать матерью. Это чувство стало прорастать из сердца с такой силой, что просыпаясь глубокой ночью, она тихо выла от холодной невыносимой боли и тоски по ушедшему младенцу. А ведь родился он живым! Неужели маленький человечек в возрасте ста двадцати минут, ощутив себя сиротой, тихо ушёл, обиженный ею? И она решила всё разузнать.
***
Иван молчал. Скрывать было уже нечего. И спрашивать тоже...
– Зачем он вам? – глухо проговорил он. – Я понимаю, что на вашей стороне всё: деньги, люди, адвокат, суд. Но неужели вы думаете, что нашему сыну будет лучше, если он потеряет родителей? Вы женщина, которая его родила. Но не мать. Мы с сестрой ему и мать, и отец.
– Я хочу искупить свою вину. Вернуть то, что принадлежит мне. Я дам своему сыну счастливое детство, образование. Он не будет ни в чём нуждаться. А что вы сможете ему дать? – она иронично улыбнулась. – Убогость и ни-ще-ту!
– Вы ошибаетесь. В нашем доме живёт Родительская Любовь.
– Я поняла, что мы не договорились, – она зло улыбнулась. – Предупреждаю тебя, Иванушка, прежде чем я дам нашему делу ход, мне придётся обратиться к твоей сестре. Может, она окажется более благоразумной. Тем более шансов у вас нет. Мне же нужно только одно: спокойно и без излишнего общественного скандала уладить наш спор. Я готова щедро отблагодарить.
В ладони Ивана глухо лопнул бокал. Дама побледнела. Осторожно сняла сумочку со спинки стула и исчезла.
***
– Эх, – тяжело вздохнул Иван. – Что делать? Сестру обидел. Запретил из дома выходить без меня. Ребёнка перевёл в другой садик, подальше от дома. Сам его отвожу, сам и забираю. И всё оглядываюсь, словно жду нападения. Совсем спятил. Светка понять не может, что со мной. А сегодня прихожу с работы, а её нет дома. Нашла ключ и пошла гулять по магазинам. Тут-то я её и поймал, беглянку. Поплачет и перестанет. Пока я с этим делом не разберусь, будет сидеть у меня под замком. А здесь ты под руку подвернулся. Защитник. Но это я приветствую. Не люблю трусов. Вот такие мои дела.
– Друг, – говорю. – Иван. Всё будет хорошо. Вот увидишь.
А сам не верю. Какое там хорошо? Плохо. Очень даже плохо. Мы попрощались. Каждый пошёл своей дорогой. Я к дому холостяцкому. Он к беде скорой. Но не знал я тогда, что беда его будет ещё страшнее, чем могла казаться.
***
Как-то незаметно пролетел год. Потом второй. В моей жизни никаких особенных перемен не произошло. Разве что работу поменял. Устал ящики таскать. Устроился охранником в приличный магазин. Зарплата чуть прибавилась. Да и настроение тоже. А вот со здоровьем не очень: что-то часто стал болеть. Ну да это нормально. Годки-то добавляются. Однажды стою на страже чужого добра и вижу, как молодая женщина с ребёнком лет пяти, пытается незаметно положить малюсенькую шоколадку в карман сына. Парнишка покраснел, губки надул. Достал из кармана мамино «угощение» и вернул на прилавок. Вот, думаю, молодец! Настоящий мужик растёт. Подошёл я к женщине.
– Нехорошо делаете, – говорю ей. – Даже сынок ваш это понял.
Она опустила глаза. И вдруг расплакалась. Смотрю на неё. Знакомые глаза. Где-то я их уже видел? Плачущие. Вмиг вспомнилось всё! Купил самую большую шоколадку для её сына. Выпросил у руководства разрешение проводить знакомых. Благо, мой сменщик приступил уже к работе.
– Рассказывайте, – нетерпеливо попросил я. – Как вы? Где? Что?
Мы свернули на маленькую, уютную аллею. Присели на невысокий каменный бордюр.
– А что рассказывать? – вздохнула Светлана. – Всё хорошее прошло. Живём вот с Васильком, хлеб жуём. И на том спасибо.
– А Ваня где? Женился?
Она посмотрела на меня как-то странно.
– А вы что, не знаете? Ушёл Ванечка. Навсегда.
– Куда? – вырвалось у меня. Я почувствовал, как сильно кольнуло под ложечкой.
Из её скупых слов узнал о страшной аварии двухлетней давности. Ванин «КамАЗ» потерял управление и рухнул с моста в реку, утащив за собой чёрный «Мерседес».
– Предчувствовал, наверное, – сказала Светлана. – В тот страшный день, уходя на работу, он крепко обнял меня и прошептал на ухо: «Живи»
Я опустил отяжелевшую голову…
Яков Звягин
