ох, и долго же я мучилась, прежде чем опубликовать начало поэмы-цикла "славяне" после смены программ в своем компьютере! в который раз ощутила себя непревзойденным "компьютерным гением". сколько раз про меня говорили мужчины практически не знакомые со мной, что "девица с таким личиком" не может писать таких стихов и не может быть умной вообще. может, то, что она пишет, - это плагиат?" когда я воюю с компьютером, я понимаю, что эти джентльмены отчасти правы. просто вся моя глупость и мозговая слабость сконцентрировалась в области общения с техникой. а может быть, настоящей женщине это простительно? в особенности, поэтессе и актрисе?

начинаю публикациею поэмы-цикла "славяне". отрывки из нее ранее публиковались, о ней много говорили мои читатели, когда я была на радио в прямом эфире. мне приятно, что оценивают ее высоко.

 

ПОЭМА- ЦИКЛ «СЛАВЯНЕ»

 

ЦВЕТОЧНАЯ СТРАНА

 

В чаще волшебной, в зеркальном затоне,

Словно кусочек полночной звезды,

Желтая жизнь поселилась в бутоне

Юной кувшинки - сестрицы воды.

 

Розовым запахом дышит шиповник,

Тихо целуя росу на кустах,

Словно неопытный нежный любовник,

Сердце сжимает в своих лепестках.

 

Небо застыло с невольным укором -

Как голубые луга хороши ! -

От глубины василькового взора,

От чистоты васильковой души.

 

Что это ? Может, церквушка лесная ? -

Прелести хрупкой немного стыдясь,

Звоном лиловым весь лес оглашая,

Сто колокольчиков радуют глаз.

 

Нету здесь церкви, икон и пророков,

Не пролилась здесь священная кровь.

В каждом листочке - дыхание бога,

В каждой травинке - добро и любовь.

 

Нет тут закона. Лишь вечная юность

Правит невинной цветочной страной.

Чтобы понять ее тайную мудрость,

Надо быть радугой или луной.

 

Королева русалок

Искупаться в любовной реке

И почувствовать жемчуг в руке

Может в полночь сложившая стих

Королева русалок нагих.

 

Может тело отдать всем подряд,

Не снимая роскошный наряд

Из чешуйчатых  бус на груди,

Шлейфа лилий и звезд позади.

 

Разве жалко ей сладкой любви? –

Кто угодно ее позови.

Ведь для этого в небе луна,

Ведь для этого в мире весна.

 

И звенит ее розовый смех,

Серебрится и радует всех.

И бесхитростно манят глаза,

И с улыбкой глядят небеса.

 

Но недолго ей птицею петь:

Словно клетка, рыбацкая сеть,

Как секира, весло над водой,

И рыбак красоты неземной.

 

Но, добычу свою разглядев,

Он поймет, что из тысячи дев

Он такой никогда не найдет.

Он сегодня домой не пойдет.

 

Будет жаркая-жаркая ночь,

И полюбит озерная дочь

Посреди предрассветной тиши

Всею силой природной души.

 

И стекутся кувшинки, дивясь

На русалочью нежность и страсть.

И с утра соловьиная трель

Не спугнет в камышах колыбель.

 

Но на зорьке русалочий крик

Целый лес испугает на миг –

Неподвижно застынет тоска

В охладевших губах рыбака.

 

Содрогнется медлительный плес

От безумных девических слез,

И заплачут навзрыд небеса –

Это летняя будет гроза.

 

Ундина

Дикарка с глазами серны,

Царица на берегу.

Она не бывает верной

Ни князю, ни рыбаку.

 

Диковинка темной глуби,

Под вечер кого-то ждет,

Всю ночь исступленно любит,

А утром без слов уйдет.

 

Счастливая, на рассвете

Потухшей молясь звезде,

Мечтает о скором лете

С кувшинками на воде.

 

И снится ей утром свежим,

Как дивно цветет земля,

Как волны осоку нежат

Под пение соловья.

 

Она влюблена в кого-то,

От радости чуть дыша.

Живет на ветру полета

Речная ее душа.

 

Но завтра же страстью бурной

С другим изойдет она.

Лишь струям воды лазурной

Она навсегда верна.

 

Зачем же боятся жены

Красы ее неземной? –

Мужья из лесного лона

Уже не придут домой.

 

Ведь в ласке, безумно сладкой,

И девственной, как весна,

Такая живет загадка,

Что сводит навек с ума.

 

Славянская пастораль

Мы считали овец на зеленых лугах,

Мы мечтали о сладких и радостных снах,

Но луна напоила вином целый мир,

Подливая нам в чаши весны эликсир.

 

И без сна и покоя плескался в воде

Призрак вечной мечты на далекой звезде.

Ароматы цветов будоражили кровь,

И невинно восток что-то пел про любовь.

 

Мы понять не могли, для чего журавлям

Их любовные ласки, не нужные нам?

Разве мало влюбленным резвиться и петь,

И, прижавшись друг к другу, на небо глядеть?

 

Сладострастно шепча, нас манили кусты,

Но мы были настолько нежны и чисты,

Что не стали судить подгулявших бродяг,

Что в бесстыдном экстазе скатились в овраг.

 

Мы дивились: быть может, и это любовь?

Но наполнила нас эта странная новь…

И стыдливый и робкий, как девственный страх,

Поцелуй на мгновенье застыл на губах.

 

*     *     *

Как плачет солнце ненароком,

Звеня капелью под окном,

Как бьется в зареве востока,

Как будто сто сердец в одном, - 

 

Земля не ведает. Уснула

В объятьях ласковых лучей.

Еще одна зима минула

С седыми вьюгами ночей.

 

Вздыхает сладко и устало

Земли разнеженная плоть,

Напоена водою талой,

Как хлеба свежего ломоть.

 

Ей близость солнца – это счастье –

Испить на вкус его огня.

И шепчет, пьяная от счастья:

«Возьми меня, люби меня!»

 

И, истекая желтой кровью,

Что вечно льется в мед полей,

Оно горит такой любовью,

Что не знакома на земле.

 

Но кто и где ему ответит

Такой бескрайней бездной чувств?

И не найти на белом свете

Вторых таких же пылких уст.

 

Его судьба – на водостоке

Невинно плакать день за днем

И вечно богом одиноким

Царить на небе голубом.

        

Цветок

Для цветка весь мир иной:

Вырос колос до небес.

Он упругий, налитой,

Он тяжелый, словно крест.

 

Как на тысяче крестов,

Тяжко стынет плоть полей.

Цвета выцветших холстов

Пыль клубится по земле.

 

Просят влаги столько дней

И ни жить, ни умереть

Иглы высохших корней

Не дают земной коре.

 

Благо, сжалился восток

И пролил воды черпак.

И запел, звеня, цветок,

Уродившийся сорняк.

 

Для чего ты вырос? Зря…

Связки зерен хлеб несут,

Но ни звезды, ни заря

Их от жажды не спасут.

 

Соловьиною мечтой,

Словно легкий мотылек,

Бесполезной красотой

Полон каждый лепесток.

 

Ты не нужен… Как поэт,

Что витает в облаках,

В годы голода и бед,

Где над миром – смерть и страх.

 

Превратят тебя во прах

Острым лезвием косы

И сотрут навек в снопах,

Не поняв твоей красы.

 

Берендеево царство

Золотое царство Берендея –

В море солнца утонувший край.

Он цветет, дыша и зеленея, -

Васильково-яблоневый рай.

 

Кружева бревенчатого мира

Заливают пеньем соловьи,

И живет загадочная лира

В самом сердце варварской земли.

 

На юнцов с льняными волосами,

Не познав желание и страсть,

Голубыми чистыми глазами

Смотрят девы, старших не таясь.

 

Веселят на свадьбах многолюдных

Гусляры мудреным языком,

И сосцы рожениц полногрудых

Истекают сладким молоком.

 

Как дубочки, детки подрастают –  

Бей их ветер, поливай их дождь! –

Сеют просо, игры затевают,

Хорошеют. Глаз не отведешь!

 

Кто-то умер в самом раннем детстве,

Кто при родах, взяв с собою мать,

А кому-то – никуда не деться –

Доведется старость испытать.

 

Смерть так смерть – без горя и печали.

Разве хочет, бывший молодым

Богатырь с могучими плечами

Стать когда-то слабым и седым?

 

И безгрешно любятся, как птицы,

В теплоте слежавшихся стогов…

И никто, как в детстве, не боится

Деревянных идолов-богов.

 

И сплетает с мудростью невинность

Берендея добрая рука.

Это сказка… Или божья милость…

Золотые, чудные века.

 

*     *     *

Красные девицы сеяли просо.

Ноги босые, тяжелые косы,

Сильные руки, округлые бедра,

Смуглые лица – на улице ведро.

Прятали взгляд, улыбаясь украдкой –

Ночью с желанным на озере сладко.

Надо отваром любовным умыться,

Бровь очернить, в серебро нарядиться.

 

Юные женщины сеяли просо.

Лентою с бляхой украшены косы.

Каждый часок на траве отдыхали,

В сладком предчувствии томно вздыхали.

Отяжелело огромное брюхо.

Надо рожать, только хватит ли духу?

Где и когда? А на то божья воля –

Может быть, дома, а может быть, в поле.

 

Вдовы безмужние сеяли просо.

Спины натружены, с проседью косы.

Зрелые губы не помнят мужчину,

Ветками ив под глазами морщины.

Думала думушку каждая баба:

Дети уж выросли. Снова могла бы

Выносить новых, привычно, без муки.

Тело, как груша, что просится в руки.

 

Старые женщины сеяли просо.

Груди обвисшие, белые косы.

Высохла плоть, догорели желанья,

Кости да тлен под холщевою тканью.

В блеклых глазах – ни луча, ни слезинки.

Черные вены бескровны, как льдинки.

Снилось им то, как чисты, что березы,

Красные девицы сеяли просо.

 

*     *     *

Поле боя расцвело

Черепами и костями…

Сколько лет с тех пор прошло,

Как незваными гостями

 

Люди страшные пришли

И железными руками

Все, что видели, смели

И погибли в битве сами.

 

И кровавою рекой,

Молодой и быстротечной,

Омывался их покой,

Преждевременный и вечный.

 

Потонули в море слез,

Что бессильны перед роком,

Пряди выдранных волос,

Поседевших раньше срока.

 

Затерялась злая весть

В посевных, дождях и стужах,

Но, кипя, варилась месть

В ядовитых вдовьих душах.

 

Знает сын, и знает мать:

Век у воина короткий,

Но учились воевать

Подраставшие сиротки.

 

Скоро ворогу грядет

Встреча с грозными гостями,

Поле боя расцветет

Черепами и костями.

продолжение следует. ваша ольга в.

Вложение: 3537943_SDERZHANNOE_TANGO.doc

так хочется нежаркого, мягкого лета. хочется продолжения тепла. хочется временного уединения и умиротворенного покоя. и плодотворного творчества в этом уединении.

И никто никогда не узнает о великой жертве, которую она принесет во имя спасения народа Вефулии.

     Ночь была теплой и ясной, теплый ветер трепал волосы, запахи трав кружили головы. Юдифь была сегодня особенно нежна.

-         Ты любишь меня сегодня, как в последний раз.

-         Да, любимый, и так будет всегда.

-          Никогда в жизни я не знал счастья и любви. И вот, познал их сразу столько –  будто за целую жизнь.

-   Главное, не сойти с ума от счастья и любви. Ведь впереди у нас целая жизнь, - ласково шептала Юдифь, скрывая слезы.

-    Целая жизнь и целая ночь, которая не меньше жизни.

     Последние часы жизни Олоферна были, в самом деле, самыми прекрасными в его жизни.

   В эту ночь Юдифь не сомкнула глаз. Приподнявшись на локте, она жадно всматривалась в черты спящего Олоферна, будто желала насмотреться, пила его своим горящим взором, стараясь запомнить каждую линию, каждый изгиб его совершенного лица и тела. Ну почему он был настолько красив?! С каким наслаждением она убила бы десяток, сотню, тысячу других ради того, чтобы он остался жив. Юдифь готова была бы никогда дольше его не видеть, знать, что он любит другую женщину – лишь бы он где-то был, жил, дышал. Но нет, если он не умрет, он будет любить только ее, Юдифь, и никуда ее от себя не отпустит. И опять словно кто-то невидимый и скользкий начал нашептывать ей: а должна ли она приносить в жертву свою судьбу и жизнь любимого? Эти люди ждут от нее хладнокровного убийства. А смогут ли они сами на ее месте поступить так жестоко с собой и своим самым близким человеком? А если не смогут, имеют ли право они судить ее в случае, если любовь победит чувство долга? Подлые, злые люди! Да лучше она принесет в жертву все города мира, чем с головы ее любимого упадет хоть один волос! Какое ей дело до всего остального мира, если рядом он – Олоферн?! Даже одни, на пустой планете, они будут счастливы. А значит, Юдифь больше не вернется в Вефулию. Как все просто – внушить себе, что она создана для более великого предназначения, чем спасение своего города – продолжить род великого полководца и стать героиней Вавилона. Сама судьба кладет ей под ноги славу, богатство и счастье – целых три дара, владеть даже каждым в отдельности из которых стремятся все люди на земле. А она, глупая, неблагодарная, споткнулась о то, что мешает жить легко и беспечально – совесть! О, нет, эта змея – совесть – не даст ей погрузится в пучину горя и одиночества! Она предаст свой народ, и никто не будет ей в этом помехой. А что такое предательство? Разве не будет предательством зверское убийство своего мужа? И как только она могла раньше на это решиться?! Красота должна жить, пусть умирает все уродливое и страшное. И, словно воплощение всего уродливого и страшного, перед глазами Юдифи внезапно возникла раскачивающаяся фигура ее старшей подруги Марии – с искаженными безумием чертами, абсолютно белыми волосами и жутким хохотом. Надо было любой ценой избавиться от этого кошмарного видения. Олоферн излечит ее от этого.

      Она наклонилась к его груди, чтобы послушать, как стучит сердце – сердце, дороже которого ничего для нее не было на свете. Но когда Юдифь нежно коснулась губами загорелой груди Олоферна, на его лице вдруг появилась безмятежная улыбка – улыбка влюбленного юноши, невинного ребенка. И вдруг Юдифь с ужасом поняла, что час настал, потому что, когда любимый откроет глаза, будет уже поздно. А в небе уже брезжил рассвет. Страшный выбор был сделан давно, оставалось только одно – претворить самую тяжелую часть задуманного плана.

     Медлить было нельзя – не только потому, что ночь истекала, но потому, что решимость вновь могла покинуть Юдифь, а любовь – взять верх над долгом и честью. Дрожащими руками торопливо схватила она меч Олоферна и, стиснув зубы до боли, занесла его над спящим полководцем и, сильно зажмурив глаза, отсекла ему голову.

     Олоферн не успел и вскрикнуть. Несколько минут Юдифь сидела на корточках с закрытыми глазами, втягивая вздрагивающими ноздрями запах разлившейся крови. После нащупала ледяными руками голову, еще теплую, теплее ее пальцев, покрытых испариной, и торопливо уложила ее в холщовый мешок. Не смея оглянуться на обезглавленное тело супруга, нетвердой походкой вышла она из шатра, прошмыгнула мимо дремлющих стражников и устремилась в Вефулию. А вдруг подсознание кого-нибудь из воинов подскажет измену?! Но нет, стан Олоферна она покинула благополучно. И, отойдя от лагеря на полкилометра, она наконец-то оглянулась на этот раскинувшийся среди дикой природы городок, в котором был уголок настоящего рая, вместившего все людское счастье для двоих смертных, одного из которых уже не было в живых. «Главное сейчас – это ни о чем не думать, пока горожане не разгромят врага», - уговаривала себя Юдифь. Вефулияне в эту ночь не сомкнули глаз – все ждали свою спасительницу. Молча протянула Юдифь старейшинам холщовый мешок и отвернулась, прикусив губу до крови. Радостный гул пробежал по толпе, увидевшей отрубленную голову непобедимого Олоферна.

     Далее для Юдифи все было, как во сне. С шумом и криками жители Вефулии выбежали за городские ворота, направившись к лагерю неприятеля. Удивленные стражники кинулись будить своего вождя, но, найдя его мертвым, тут же поддались панике и, в конце концов, бежали, побросав палатки и шатры, и даже богатую награбленную добычу.

     К вечеру весь город ликовал от радости, празднуя победу. Столы накрывались прямо на наспех приведенных в порядок улицах. Самые почитаемые жители Вефулии поднимали свои кубки во славу Юдифи, на неподвижном лице которой застыла деревянная улыбка. Да, она понимала, что выполнила долг до конца – спасла свой народ, от которого сейчас с чистой совестью слышит хвалебные речи. Ей, героической и несчастной женщине, принесшей такую жертву, о которой никто и не подозревал, как никогда, сегодня нужна была поддержка.

     Юдифь прожила до глубокой старости и умерла в возрасте ста пяти лет, окруженная всеобщим вниманием и любовью. Никогда больше она никого не любила и ни разу не подумала о замужестве. Но спустя девять месяцев после освобождения Вефулии у нее родился сын, ставший самым сильным и самым красивым воином своего отечества. У него в свою очередь родилось трое сыновей, а после, у каждого – по сыну. И вот, наконец, у Юдифи появилась долгожданная внучка. Когда она подросла, расцвела, как майский цветок, и впервые полюбила, бабка и поведала ей трагическую и вместе с тем прекрасную историю своей любви. И эта печальная правда тонкой струйкой влилась и затерялась в океане проникнутых пафосом легенд, восхваляющих великое прошлое угнетенного народа и его незабвенную героиню, которая была, в самом деле, исключительной женщиной, но, кроме того, она была просто женщиной – с горячим и любящим сердцем, с мечтой о простом человеческом счастьи, которое принесла в жертву своему народу.

 

                                                                                                                 2005 год.        

        ждите новых публикаций. ольга в.
 

ждите новых публикаций. ольга воронцова.

-                  Я не расстанусь с тобой до самой смерти.

-                  Я знаю. До самой смерти, - выдохнула Юдифь, понизив голос так, что в нем зазвучали трагические нотки.

Олоферн пристально посмотрел на нее и спокойно сказал:

-         Ты напрасно скрываешь от меня правду. Я все понимаю, Юдифь. Все знаю. Многое в жизни повидал, и то, о чем ты молчишь, читаю по глазам.

   Во рту вефулиянки пересохло, сердце забилось в груди редкими и сильными ударами, дрогнувшие веки опустились на глаза с остановившимся взглядом. Олоферн усадил любовницу за стол, налил ей вина и снова заговорил:

-         Я поднимаю эту чашу за полную откровенность между нами. Открой мне, единственная моя, свою боль и горечь. Ты скорбишь о своем народе. Ты осознала, что такое участь предателя. Когда ты шла навстречу своей великой судьбе, чтобы принести патриотизм и чувство долга в жертву непобедимой державе и богоподобному Навуходоносору, то не представляла, что это будет так трудно. И даже моя любовь не может дать тебе облегчения. Я был бы разочарован, если бы это было по-другому. И я горжусь тобой – моей женой и подругой. Ты не виновата, что не была рождена в Вавилоне. Но достойна ты гораздо лучшей участи, чем довольствовалась до сих пор. Ты станешь прославленной героиней моего народа, моей страны. И госпожой моего сердца.

   Как хотелось Юдифи в этот момент со слезами во всем признаться Олоферну и отдать себя на его суд. Умереть, но не обагрить руки кровью своего супруга, желанного и верного. Честная смерть была бы для нее избавлением от чудовищной лжи самому близкому человеку. Но могла ли она располагать своей жизнью по собственному усмотрению?! А как же ее миссия, ее долг перед родным городом?! «Ты прав, Олоферн, я стану прославленной героиней, но не твоей, а своей страны. И что такое предательство, я узнала только сейчас. И не патриотизм и не чувство долга я принесу в жертву, а свою большую и горячую любовь к тебе… и твою голову». – Так думала Юдифь, горестно качая головой, глядя в чашу с вином, словно в страшную, глубокую бездну. 

     В эту ночь влюбленные ни на миг не разжали объятий, даже когда утомленные жаркими ласками крепко спали перед рассветом. Юдифи снился светлый уютный дом, в котором она богато и счастливо живет со своим законным супругом Олоферном. Во дворе прислуга хлопочет по хозяйству, а в прохладном бассейне плещутся дети, призывая мать разделить с ними удовольствие. Но Юдифь, улыбаясь, отказывается, готовясь к встрече мужа, гонец которого оповестил о скором возвращении его из похода. Вот, наконец, глава семейства входит во внутренний двор и перво-наперво обнимает жену. Мокрые детишки – сын и дочь – выскакивают из воды и с радостным визгом бегут навстречу отцу. А он берет их на руки и целует, щекоча пышными усами.

 - А теперь, если ты, моя птичка, была послушной, а ты, будущий воин, защищал и берег маму и сестренку, вас ждут подарки, - говорит Олоферн, тщетно пытаясь придать своему голосу хоть какую-то строгость. – Но сначала, дети, подарки для нашей мамы.

     Сияя от счастья, Юдифь не сводит глаз с любимого мужа. Но вот он указывает ей на сундук с дарами, который вносят во двор его воины. Сияние драгоценностей, парчи и шелков ослепляет Юдифь. Затаив дыхание от восторга, она достает из сундука украшения, посуду и одежду. Но вот, натыкается на какой-то предмет, завязанный в холщовый мешок. Он оказывается странно тяжелым. Улыбаясь, Юдифь развязывает мешок, раскрывает его и… о, ужас!.. – видит перед собой отрубленную голову Олоферна.

-         Успокойся, родная моя, все хорошо, я рядом, - говорил Олоферн, целуя щеки, волосы и плечи любимой. – Ты так кричала. Тебе приснился кошмарный сон?

-         Да, очень страшный сон, - отвечала Юдифь дрожащим голосом, прижимаясь к Олоферну. – Ты, правда, всегда будешь рядом и никому и никогда не дашь меня в обиду? – вдруг вырвалось у нее.

-         Конечно, никому и никогда. Теперь я не имею права погибнуть в бою, потому что обязан оберегать и защищать самую прекрасную женщину на свете.

-         Я хочу, чтобы все поскорее кончилось. Возьми приступом город, и уедем скорее в Вавилон, - прошептала Юдифь, чувствуя, что никогда еще не было такой правды  в ее словах.

-         Конечно. Дай мне еще один день. Мои воины расслабились. Завтра я подготовлю армию для штурма. А теперь спи, еще совсем рано, - ласково сказал Олоферн, обнимая ее крепко и бережно.

После завтрака Юдифь вновь собралась в Вефулию, сославшись на то, что забыла дома колье, подаренное покойной матерью. Пройдя четверть пути, она перестала делать усилия над собой, внушая себе о чувстве долга. В конце концов, сейчас она увидит вефулиян, и все встанет на свои места. Сегодня ночью она, наконец, выполнит свою миссию. А сейчас почему бы ей не отдаться течению своих мыслей? Юдифь больше не могла себе лгать – она любила Олоферна любовью зрелой опытной женщины, сгорая от страсти, истекая от нежности, желая лишь одного – быть рядом с ним до конца дней. Олоферн умел отдаваться самозабвенно, любить без оглядки. Все, что происходило между ними, было очень красиво – каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое слово. Если бы какому-нибудь великому художнику удалось создать картину, ожившую во времени и пространстве, с изображением любви, моделью для подобной картины могли бы стать лишь отношения Юдифи и Олоферна. Эти отношения были как будто из области мечты, они были тем, чего в жизни не бывает. Все так до содрогания прекрасно и так по-настоящему – глубоко и сильно. Такая непостижимая гармония невозможна на земле, наверное, поэтому всему скоро настанет конец. Но он будет слишком трагичен. А будет ли он? А сможет ли Юдифь совершить задуманное? Не дрогнет ли ее рука, поднимется ли она на любимого мужчину? – вдруг осенило Юдифь. «Спокойно, - уговаривала она себя, - ведь я иду на встречу с горожанами, чтобы набраться сил и решимости перед сегодняшней ночью. Последней, решающей ночью».

     Этот визит ей, действительно, помог. В городе пахло смертью. Сломленные горем, измученные жаждой вефулияне теряли рассудок и бились в припадках истерики. А глядя на застывшие фигуры вытянувшихся вдоль дорог или приткнувшихся позади домов людей, трудно было разобрать: то ли мертвы они, то ли одержимы тихим помешательством, то ли до такой степени их одолела усталость. Скрестив руки на груди, Юдифь бродила по улицам родного города. Вдруг ее слух уловил какие-то странные каркающие звуки, раздававшиеся где-то в районе главной площади. Юдифь пошла к площади, сама не понимая, для чего. Там, в самом центре цветущей когда-то клумбы, сидела женская фигура, раскачиваясь из стороны в сторону. Знакомые очертания уловила Юдифь, разглядывая фигуру со спины. Она подошла к ней вплотную, обошла ее кругом. Минута ушла на то, чтобы  узнать эту, женщину, сидящую на клумбе. Это было трудно из-за абсолютно седых волос и дикого, звериного выражения лица женщины. С ужасом вглядываясь в искаженные черты когда-то доброго и приятного лица, вслушиваясь в страшные звуки нечеловеческого хохота, Юдифь узнала свою соседку – миловидную и жизнерадостную сорокалетнюю Марию, чернокудрую и большеглазую, которую легендарная вефулиянка очень любила и уважала, как старшую подругу.

     Со стоном рванулась несчастная женщина к дому старейшин, чтобы пообщаться с горожанами, не сломленными горем, голодом и жаждой. В потускневших глазах большинства из них застыло тупое равнодушие. На лицах самых сильных духом и телом Юдифь прочла один-единственный вопрос: «Когда?»

-                     Завтра на рассвете ждите меня и готовьтесь к бою. Лишившись своего полководца, воины растеряются и запаникуют. А вы в это время нанесете по ним свой решающий удар.

     Разговор был на этот раз коротким и лаконичным. Юдифь понимала, что в следующий раз она войдет в Вефулию не иначе как с головой предводителя вражеской армии. «Победительница!», «спасительница!» - будут кричать люди, приветствуя ее. На самом же деле она станет жестокой убийцей самого близкого и любимого ей человека. Она воспользуется его безграничным доверием, чтобы предать раз и навсегда. Она покроет себя славой в своем отечестве, возвеличит свое имя, но разобьет сердце, растопчет его собственными ногами. И никто никогда не узнает о великой жертве, которую она принесет во имя спасения народа Вефулии.
     жду ваших писем. ольга воронцова.

какое счастье - сегодня приходил мастер и восстановил мой компьютер! целую неделю я прожила без своего любимого компьютера и, что самое печальное, без интернета. так что, поздравьте меня с возвращением и ждите новых сообщений. ольга воронцова.

В связи с тем, что от обилия личных сообщений у меня произошел небольшой сбой в компьютере, я временно осталась без доступа в интернет. Поэтому продолжение выложу, как только компьютер восстановит силы. Пока по-прежнему жду Ваших новых комментариев.
Ваша Ольга Воронцова

-         – Олоферн на секунду задумался, а потом задумчиво добавил: - Я слышал о том, что в Египте есть удивительная царица Клеопатра. Так вот, многие мужчины за одну ночь, проведенную с ней, готовы отдать жизнь. Утром каждого из них, не равных по положению царице, ждет казнь. Я никогда этого не понимал. А теперь я понял.

-         И ты мог бы отдать жизнь за ночь со мной? – спросила Юдифь дрогнувшим голосом.

-         Нет, я не имею право собственноручно отдать свою жизнь. Но я понял этих мужчин, я встретил женщину, за которую умереть – счастье.

-         А если бы ты не нужен был так своему государству, имел бы право распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, тогда бы ты отдал бы жизнь за ночь со мной?

-         Жизнь – это самое дорогое, и дана она нам Богом. Но сейчас я чувствую, что ты мне дороже жизни. Может быть даже, я смог бы ради тебя предать своего повелителя и забыть про долг и честь.

-         Ты раскаялся бы позже в этом и чувствовал бы себя самым несчастным на свете.

-         Да, наверное, но, познав великое счастье любви с такой, как ты, ощутив кровь и плоть мечты, явившейся, словно с неба, можно жить до конца своих дней с разбитым сердцем. Одно мгновение этого великого безумия стоит нескольких десятков лет спокойной и беспечальной жизни.

-         Нет, нет, Олоферн, тебе нельзя становится предателем ради любимой женщины. Ты герой, и для тебя – лучше смерть, чем позор.

-         А разве что-то угрожает моей жизни? У нас с тобой впереди много радостных дней и ночей, месяцев и лет. – Говоря это, Олоферн крепко прижал к себе возлюбленную и, целуя ее лицо, ощутил соленый привкус слез на своих губах. Он улыбался нахлынувшим, как ему казалось, чувствам Юдифи и слизывал эту соль с ее щек:

-         Я выпью все твои слезы, единственная моя, и сделаю так, чтобы ты никогда не плакала, разве что только от счастья.

-         Да, конечно же, милый, я плачу от счастья, - отвечала Юдифь, а после долго и нежно смотрела в его по-детски чистые, светлые, восторженные глаза, каких никогда не видели и не увидят его воины, его господин и даже его братья и мать.     

На рассвете дивно пели птицы. Проснувшаяся со счастливой улыбкой на губах Юдифь лежала в сильных и любящих объятиях Олоферна. Она и прежде знала, что в первую ночь не станет его убивать. И не только потому, что стражники еще наблюдают за ней, следят за каждым шагом. Без опаски покинуть лагерь она сможет, лишь усыпив их бдительность. Но причина была не только в этом изначально. Теперь она могла себе в этом признаться. Провести ночь, две или три с самым великим полководцем мира, с красивейшим и отважнейшим мужчиной – вот чего жаждала прежде ее душа и, в особенности, изголодавшееся по ласке тело. Но это была не столько ночь страсти, сколько ночь любви, нахлынувшей мощным и чистым потоком и  захлестнувшая собой весь мир для этих двоих. Юдифь осторожно погладила своего желанного по волосам и тихонько прильнула ухом к груди, чтобы услышать, как стучит его сердце. И вдруг окончательное пробуждение, словно страшный толчок, принесло ей понимание того, что происходит, осознание абсолютного трагизма случившегося и своей обреченности. Сердце ее истекало нежностью, переполнялось любовью к тому, чьей убийцей она должна была скоро стать. «Нет, конечно, это безумие, с которым надо как-нибудь совладать. Все пройдет. Нельзя настолько давать волю своим эмоциям, - думала Юдифь, отвернувшись от своего любовника. – Сейчас я обернусь и увижу его снова – его, своего врага, по воле которого сейчас гибнет в муках мой народ. Я увижу виновника стольких бед и слез!» С этой мыслью Юдифь решительно обернулась, но в этот миг Олоферн открыл глаза – такие счастливые, такие ясные.

-         Что случилось, любовь моя? На лице твоем тень. – Это были первые слова, которые Юдифь услышала от Олоферна после пробуждения. На нее смотрели влюбленные глаза человека, который не мог быть причиной людского горя.

-         Ничего не случилось, милый, просто твои глаза были закрыты, и я не могла дождаться, когда увижу их. А будить тебя не хотелось, - объяснила Юдифь и содрогнулась оттого, что говорит правду.

-         Сейчас я распоряжусь и нам принесут завтрак в шатер, - ласково проговорил Олоферн, лаская волосы возлюбленной.

-         Ты трапезничаешь в шатре?

-         Конечно, нет, - засмеялся полководец, - но сегодня я с тобой, и все здесь будет для тебя, моя дорогая гостья. Я бы хотел, чтобы ты стала не гостьей, а хозяйкой. Все мои воины будут служить тебе, как царице. Ты моя Клеопатра, только в сто раз красивее ее.

-         А разве ты ее видел?

-         Не имею ни малейшего желания.

-         А откуда знаешь, что я красивее ее в сто раз? Может, ты ошибаешься?

-         Может, и ошибаюсь: не в сто, а в миллион раз. Ты красивее всех на свете, значит, красивее Клеопатры.

-         Но ради ночи в ее объятиях мужчины готовы расстаться с жизнью.

-         Как хорошо, что мне не нужны такие жертвы. Я не отдаю свою жизнь за то, что мне будет принадлежать лишь несколько часов. Зато если тебя кто-нибудь обидит, он поплатится за это жизнью. Но так уж случилось, что рисковать при этом своей жизнью мне не придется. Слишком многим меня одарили боги: ни один из мужчин пока что не смог меня одолеть.

-         Ни один из мужчин… - задумчиво повторила Юдифь.

После завтрака Юдифь покинула стан Олоферна, чтобы якобы собрать свои пожитки, но к вечеру обещала вернуться. На самом деле, она хотела во что бы то ни стало излечиться от погибельного нахлынувшего чувства к своему врагу. «Враг, враг, это мой враг, - твердила Юдифь про  себя всю дорогу до города. – Наверное, я во власти порока. Я очень долго носила траур. А кровь в моих венах течет слишком горячая. Остыла она от горя, от тоски, но теперь опять вскипела, и безумие мое подобно извержению вулкана. А после извержения снова будет затишье. И осознание своего долга. Я напомню себе о своем долге, о великой миссии, которую я сама возложила на себя, о доверии мне моего народа. Я напомню себе об этом, когда увижу голодных, изнывающих от жажды горожан, гибнущих каждый день и задыхающихся от удушающего смрада нечистот и разлагающихся трупов. Я увижу весь этот кошмар и выкину из головы свою блажь».

     Так думала Юдифь по пути в Вефулию. Стоны и крики, раздавшиеся у стен города, придали женщине решимости и отваги. Честно глядя в глаза своим соотечественникам, на городском совете поведала она о том, какое доверие полководца армии Навуходоносора завоевала. И умоляла продержаться еще пару дней, пока стражники привыкнут к свободным приходам и уходам его любовницы и окончательно потеряют бдительность. Глаза ее блестели горячим огнем, когда она убеждала вефулиян в скорой победе, в необходимости собрать в кулак всю свою волю. Обращенные к ней с надеждой, исхудавшие, потемневшие, распухшие от слез лица горожан вселяли в женщину веру в свои силы.

     На обратном пути полная страстной решимости довершить свою миссию Юдифь, казалось, излечилась от пагубной и непозволительной блажи – влечения к Олоферну. Коварная улыбка торжества победителя над врагом вновь застыла на ее прекрасном лице. Но от отваги воина и надменной непреклонности не осталось и следа, как только женщина переступила порог шатра, где ее дожидались роскошный ужин и сам великий полководец со счастливым лицом юноши, полюбившего впервые в жизни.

     Он шагнул ей навстречу и, полностью отдавая себе отчет в своих действиях, с достоинством бога, способного отдаться во власть безграничного чувства, красиво и самозабвенно опустился на колени, обняв сильными руками тонкий и гибкий стан.

-         Тебя не было целую вечность. Я сходил с ума по тебе.

-                  Я вернулась. А впереди у нас вся ночь, - улыбаясь сквозь подступившие к глазам слезы, прошептала Юдифь, уже веря только в то, что ее ждет не ночь кровавого убийства, а бездна объятий и поцелуев.

-                  Нет, ты опять сказала не так – впереди у нас целая жизнь, - поправил возлюбленную Олоферн. И, помолчав, добавил:

-                  Я не расстанусь с тобой до самой смерти.

-                  Я знаю. До самой смерти, - выдохнула Юдифь, понизив голос так, что в нем зазвучали трагические нотки.

Она пойдет к своему врагу, очарует его, соблазнит, а после… убьет. И спасет свой народ. Но прежде… Она была наслышана о силе и красоте Олоферна. Хотелось ли ей признаться себе в том, что двигало ей помимо патриотических чувств? Задумалась ли она хоть на миг об этом? Нет, зачем охлаждать подобными мыслями жар в груди в  предчувствии полета?!

     Плывущей легкой походкой, мягко играя бедрами, с высоко поднятой головой, миновав в темноте пустынное поле, она приблизилась к стану неприятеля. С высокомерной усмешкой глядя на воинов, преградивших ей дорогу, заявила, что идет к  военачальнику и не позволит себе оскорбить ни его, ни себя разговорами с его подчиненными. Пораженные столько же ее красотой, сколько дерзостью и уверенностью в себе, солдаты проводили женщину к шатру полководца.

     Встретив удивленный и гневный взгляд Олоферна, Юдифь чуть было не растерялась, но самообладание тотчас вернулось к ней. Гордо и надменно звучали ее слова, словно звонкие удары копья по щиту: «Удали своих воинов, великий военачальник, победитель земель! Мне хочется верить, что тебе, непобедимому, не внушает страх слабая женщина, которая хочет открыть тайны и секреты обороны города.» Олоферн внимательно смотрел на нее, вскинув брови. Нежданная гостья продолжала: «Я наслышана о могуществе Навуходоносора. И его полководца… Олоферна. Я восхищаюсь истинной силой». Выдержав повисшую паузу, красавица мягко добавила: «Я должна еще что-то добавить к сказанному? Мне казалось, что настоящие мужчины предпочитают ясность и краткость».

     На самом деле, коварная женщина понимала, чем было вызвано молчание Олоферна. Да, мужественный воин сумел овладеть собой в первую минуту, увидев перед собой женщину, воплощающую самую страстную мечту любого мужчины. Но, услышав ее казавшиеся вполне искренними слова, ощутил радость, с которой позволил себе отдаться во власть ее нежных чар. «Наверное, моя слава и могущество Навуходоносора способны толкнуть эту вефулиянку на предательство своего города. К тому же, хороша она сказочно. Одной победой будет больше. И это будет такая приятная победа», - пронеслось в голове у Олоферна.

    Яркий молодой месяц переливался перламутром, отражаясь в ночной глади озера. Крупные горошины звезд словно затянули все небо серебряной сетью со светящимися узелками. Теплый западный ветер мягко трепал шелковистые волосы Юдифи, когда та, легко покачивая бедрами, скользящей походкой, будто играя изгибами совершенного тела, шла по берегу, маня за собой Олоферна. Он следовал за ней чуть позади, пристально глядя на свою нежданную спутницу, ведомый ею, словно завороженный. Великий полководец, беспощадный покоритель земель, привыкший силой овладевать пленницами, целый день был во власти своей таинственной гостьи, лишь ноздрями жадно вдыхая ароматы ее масел, ни разу не коснувшись даже складки ее одежды. Как околдованный, пристально ловил он взглядом взмахи ее длинных изогнутых ресниц, как будто чувствуя их бархат на своем возбужденном теле, следил за тонкой игрой ее мимики, мысленно ласкал ее белые плечи и тонкую шею. Все его существо замирало от незнакомого трепета и обжигающего восторга, когда она слегка щурила свои огромные каштановые глаза, сверкая при этом молниями светящихся лезвий.

     Ему, привыкшему к абсолютному послушанию, так нравились и горделивый поворот ее головы, и очаровательно капризная гримаса ее до исступления желанных губ. Он с наслаждением открывал для себя – как это, оказывается, прекрасно – покориться женщине, упивался властью над ним ее нежных чар. Воин, давно воплотивший в себе бесспорный образец силы и мужества, лишенный осознанного или подсознательного желания самоутверждения путем унижения женщины, мог себе позволить высшее блаженство – боготворить ее, служить ей, не сдерживать перед ней своих чувств. И это было счастьем, какого Олоферн никогда не знал.

     Остановившись возле большого камня, Юдифь сняла украшения и спокойно и неторопливо начала раздеваться.

 - Сегодня был жаркий день. Наконец-то мы дождались вечерней прохлады. А вода в озере теплая, словно только что сцеженное из вымени молоко. Я хочу искупаться. Ты пойдешь со мной? – просто спросила она Олоферна.

Тот молча закивал головой, очарованно глядя на ее все более и более обнажаемое тело. Наконец, раздевшись полностью, она заколола на затылке свои густые вьющиеся волосы и, как ни в чем не бывало, оглянулась на Олоферна, который стоял перед ней как вкопанный, не в силах отвести сияющих нескрываемым восторгом глаз:

-         А что, великие полководцы всегда предпочитают купаться одетыми? Или только тогда, когда теряются в присутствии слабой женщины?

Не ощутив ни малейшей обиды на ее насмешливый тон, Олоферн начал было разоблачаться, и вдруг… рванулся навстречу своей спутнице, потеряв контроль над собой, но не схватил ее в объятия, а лишь опустился на колени, едва касаясь кончиками дрожащих пальцев плавных изгибов ее бедер.

-         Можно мне посмотреть на тебя? Прикоснуться? Только на один миг! – невольно вырвалось из его уст, и было это таким внезапным откровением, что потрясло Юдифь. Безжалостный покоритель городов, ни разу в своей сознательной жизни не проявивший слабости, стоял перед ней на коленях и умолял об одном единственном прикосновении. Мужчина, которому не нужно доказывать ни себе, ни другим свою силу, может всецело отдаться своим эмоциям, идти на поводу у своих чувств, может быть непосредственным ребенком, наивным юнцом, не скрывающим своего восторга и радости. Таким мужчиной был Олоферн.

Что-то невольно сжалось и болезненно дрогнуло в груди коварной женщины, которая пришла, чтобы убить его. Мягко высвободившись из его красивых мускулистых рук, она игриво и многозначительно проговорила:

-         Может быть, без одежды тебе это будет приятнее? – и пошла в воду.

   Освободившись от одежды, он неслышно подошел к Юдифи сзади и легко подхватил ее на руки. Просто у него возникло внезапное желание подержать в своих сильных руках это невесомое, изящное, прекрасное существо. Юдифь  мгновенно и искренно откликнулась на это желание всем своим существом, нежно обвив хрупкими руками загорелую шею Олоферна. Их первый поцелуй был робким и нежным. Непостижимое очарование сковало оцепенением все их члены, приглушило страсть  и желание, наполнив их сердца одним лишь восторгом этой минуты.

-         Неужели так бывает? – прошептал Олоферн, заходя в воду по грудь и бережно держа на руках свою драгоценную ношу.

-         Значит, бывает, - горячо и тихо ответила самая желанная для него женщина.     

   Черное, сверкающее крупной россыпью звезд небо отражалось в озере. Месяц был нынче красив как никогда. Его блики ложились на лица мужчины и женщины, придавая облику и того и другой нечто фантастическое. Казалось, сегодня весь мир заколдован какой-то таинственной силой, напоен неведомым волшебным эликсиром, заставившим этих двух людей забыть все – и то, как и зачем они встретились, и то, что неподалеку от них целый город собирает последние силы, чтобы противостоять смерти, и то, что захватнические войны пролили реки крови и слез. Не было в эту ночь для них ни войн, ни горя, ни стонов раненых, ни воинственных возгласов победивших, а было только сладкое сумасшествие притяжения друг к другу, дрожи прикосновений, предвкушения таинства. Предвкушения, которое они продлевали, любуясь друг другом, вглядываясь друг в друга, желая постигнуть глубь, а не насытиться наспех плодами поверхности, которые не оставят в памяти и следа.

     Обнявшись, прижавшись друг к другу обнаженными телами, влюбленные медленно кружились в воде, разговаривая чуть слышно, словно боялись спугнуть очарование. Олоферн говорил искренне и страстно, срывающимся шепотом:

-         Если бы я знал, что ты где-то есть на свете, я бы мечтал о тебе одной с раннего детства, искал бы тебя повсюду.

В голосе Юдифи звучала неподдельная радость:

-         Впереди у нас вся ночь, ты это понимаешь, целая ночь!..

  -    Нет, любимая, впереди у нас целая жизнь. Я не смогу расстаться с тобой до самой моей смерти. – Олоферн на секунду задумался, а потом задумчиво добавил: - Я слышал о том, что в Египте есть удивительная царица Клеопатра. Так вот, многие мужчины за одну ночь, проведенную с ней, готовы отдать жизнь. Утром каждого из них, не равных по положению царице, ждет казнь. Я никогда этого не понимал. А теперь я понял.

продолжение следует. Жду ваших комментариев. Ваша  Ольга  Воронцова.

Я начинаю публиковать по частям свой сборник "сдержанное танго" , соотоящий из стихов и некоторых прозаических произведений

ЮДИФЬ И ОЛОФЕРН

   Это случилось в тяжелые времена изгнания из Иерусалима. Кровожадность правившего тогда в Вавилоне Навуходоносора не знала границ. Ни разорение Иерусалима, ни захват многочисленных земель не могли насытить его небывалую алчность. Намереваясь подчинить себе все территории, располагавшиеся к западу от Вавилона, он, уверенный в своем особо  царственном предназначении на земле, решил одержать победу одним только словом. Послы, высланные на запад, должны были донести до людей приказ великого правителя: покориться без сражения и признать Навуходоносора первым и единственным своим господином.

   Однако послы вернулись ни с чем. Царь в страшном бешенстве казнил их и принял решение – быть беспощадным в своей борьбе со строптивыми подданными, вернее, теми, кого он заранее записал в свои подданные.

   О выборе того, кто осуществит его кровавый план, царь ни секунды не раздумывал. В тот же час перед ним предстал Олоферн – талантливый полководец – жестокий и бесстрашный. Сложенный, как бог, двадцатипятилетний красавец, не знавший ни одного поражения – ни на поле сражения, ни на любовных фронтах, элегантно поблескивая своей военной амуницией, преданно и восторженно смотрел в глаза своего господина.

- Хорош, очень хорош! – с нескрываемым восторгом любовался правитель командующим войсками. – Признайся, Олоферн, что для тебя – выполнение моего приказа – дань чести и долгу или…

- Для меня это счастье! – мой господин.

- Что для тебя счастье – служить мне или…

- Служить тебе в первую очередь!

- А еще что? Скажи честно,  я хочу понять твою воинственную, мятежную душу.

- Для меня покорение земель – это страсть, какой не знал я ни разу на ложе любви. Но покорение своими руками, своим мечом. В жарком кровавом бою я как будто обретаю крылья. Моя жестокость не знает границ, как не знает и злости. Для меня битва – это искусство, в котором я чувствую свою силу, и чем тяжелее победа, тем она желаннее. Азарт – вот что движет мной во время схватки, и, когда силы противника равны моим и даже превосходят их, - вот тогда бьется сердце, вырываясь из груди, и испытываю я ни с чем несравнимый экстаз.

   Навуходоносор приказал принести две чаши вина, почтив, таким образом, Олоферна.

- Что же, в добрый путь, мой достойный муж. Тебя ждет новая победа. И новые почести и награды.

   Глядя вслед уходящему полководцу, царь испытывал смешанные чувства – гордости и зависти. «Однако он еще никогда не любил», - подумал умудренный житейским опытом правитель.

   В одном из обреченных на захват городе – Вефулии – жила известная и загадочная Юдифь. Настолько же желанная для всех мужчин, насколько недоступная. Красота ее была необыкновенной. Вообще вряд ли было хоть что-то обыкновенное в этой прекрасной женщине. Она не ведала половинчатых страстей и чувств. Своего мужа она любила больше всего на свете, больше жизни. Но к тому времени, Юдифь уже три года как носила вдовий траур. Все радости жизни померкли для нее с потерей любимого. Ища причину божьего наказания, вдова обвиняла свою красоту, которой так легкомысленно гордилась. Все знали, что прежде, не нарушая супружеских обязанностей, Юдифь была кокеткой и порой вселяла надежды в сердца влюбленных мужчин. Однако надежды эти разбивались, как волны о скалы, потому как рождены они были лишь неуемной жаждой жизни и брызжущей наружу радостью юной женщины.

   Итак, признав красоту виновницей всех своих бед, убитая горем вдова стала усиленно поститься и умерщвлять свою плоть. Бледность легла на нежные щеки Юдифи, заострились черты лица, но красота не меркла, а лишь стала какой-то слегка надломленной и поистине – еще более выразительной, изящной и утонченной. Красота, соединенная с аскезой и трауром, способствовала всеобщей славе этой женщины, гораздо большей, чем когда-то ее невинное кокетство.

   Время, как известно, лечит любые раны. В тот год Юдифь почувствовала приближение весны, ощутила дуновение ласкового южного ветра, а по вечерам не в силах была оторвать восторженных глаз от розово-золотистого заката. Сердце ее как будто возродилось для чего-то нового, неизведанного. Женщина по привычке носила траур, но прежняя жажда жизни все больше и больше пробивалась наружу, как ключ из-под земли. И чего-то ждала ее изголодавшаяся по счастью и нежности душа. Чего-то большого и сильного.

   Тем временем многотысячная конница и пешие войска Олоферна двигались в сторону Вефулии, уничтожая все и всех на своем пути. И его колесницы, наводившие ужас на мирное население, про которые ходили страшные легенды. Следы чудовищного опустошения оставляли после себя не знающие милосердия, свирепые воины, во всем подражающие своему полководцу. Жители Ливии, Киликии, Месопотамии, царства Иовал приняли решение сдаться, покориться всецело воле Навуходоносора. Послы, высланные навстречу войскам, выразили не только полную покорность, но и, униженно пав ниц перед Олоферном и осыпая его дарами, просили пощады. Но ничто не трогало железного сердца надменного полководца. Свирепые расправы, грабежи и насилия учинялись везде, где, подобно саранче, появлялась  непобедимая армия.

   Следующей мишенью, на которую нацелилась армада Олоферна, была Вефулия. В городе царило смятение. Однако отважные жители и не думали сдаваться. Воинственное население приняло твердое решение: стоять до последнего. Лишиться свободы только вместе с жизнью. Лазутчики Олоферна донесли главнокомандующему об этом решении. Уверенного в победе полководца, однако, не столько разозлила, сколько позабавила подобная отвага. Решив проверить, долго ли продержатся горожане, Олоферн отказался от штурма,  задумав уморить их голодом и жаждой. В конце концов, эта новая игра подогревала интерес пресытившегося боями и победами полководца. Разбив лагерь, окруживший Вефулию и отрезавший ей все доступы к полям и источникам воды, командующий со своей армией выжидал.

   Положение города очень скоро сделалось критическим. Все закрома были опустошены, запасы воды израсходованы. Но вефулияне держались стойко. Не поколебали их твердости появившиеся умершие от голода. Теперь Олоферну было просто любопытно: сколько выдержит город блокаду и когда будет окончательно сломлен его дух.

   Олоферн был уверен в предстоящей победе. К побежденным народам он никогда не питал никакой ненависти. Сама стихия войны привлекала его, смертельная схватка разжигала его буйную кровь, жаждущую страстей и не находящую их в обыденной жизни. Адреналин и азарт – вот что питало интерес к жизни этого совсем молодого, но закаленного в боях воина, прирожденного победителя.

   Однако казалось, он нуждается в отдыхе. И не физическая усталость была тому причиной – он не ведал ее. Распластав на траве свое красивое мускулистое тело, Олоферн жадно всматривался в небо своим огненным взором, будто искал там чего-то, что не достает в его бурной жизни, богатой событиями и впечатлениями, жизни, о какой может только мечтать мужчина, рожденный быть первым. Чего жаждала его ненасытная, мятежная душа? Он и сам не ведал. Почему пение птиц так волновало его, а запахи трав и цветов так кружили голову? Никому не мог он признаться в том, какое странное волнение охватывало его, когда вечерняя заря испепеляла небо, какая непонятная и незнакомая грусть сочилась в его огрубевшее сердце с лунным сиянием. Олоферн стыдился этих чуждых ему прежде внутренних порывов и вместе с тем тайно упивался ими, как безотчетным предчувствием чего-то светлого и прекрасного. Все его существо изнемогало от сладкого и тревожного ожидания, а чего – он не знал.

     А между тем, обессилевшие от голода и жажды жители Вефулии задыхались от смрада разлагающихся трупов, заполонивших все уголки города. Крики отчаяния с утра до вечера доносились из окон. Бороться дальше не было сил. Все чаще стали говорить о сдаче.

   И тогда Юдифь решила, что звездный час в ее жизни совсем близко.  Спасти свой народ с помощью коварства, хитрости и женских чар – участь, о которой натура, ищущая в жизни особых красок и ощущений, может только  мечтать. Всю ночь она вынашивала свой жестокий план, а на утро решила поделиться им со старейшинами. И они, поняв то, что эта отважная и прекрасная женщина может спасти город, отсрочили капитуляцию.

     Юдифь испытала давно неведомое чувство наслаждения, очищая ссохшееся тело настоями трав и натирая его маслами. Старательно полировала ногти, подводила глаза, расчесывала волосы. С забытым трепетом доставала из сундуков слежавшиеся наряды, украшала себя изысканными драгоценностями. Что-то поистине демоническое было в легкой улыбке, которая порой вспыхивала и играла на ее тонко очерченных, выразительных, ярких губах. Да, она желала спасти свой город. Но чего она жаждала еще? Известно ли было это ей самой? Как одержимая, она впивалась огненным взором в начищенный до зеркального блеска медный диск и удивлялась своему звонкому торжествующему смеху, любуясь своей ослепительной, безупречной и губительной красотой, которая, как оказалось, только сейчас расцвела, заиграв всей гаммой самых нежных и самых глубоких красок.     Она пойдет к своему врагу, очарует его, соблазнит, а после… убьет.

Ждите  продолжения.А я жду ваших положительных отзывов. Ваша Ольга Воронцова.

вчера было совершенно чудное воскресенье. такие случаются не часто. у генерального директора центра культурных программ - чудной девушки ирины свечниковой - был день рождения, который она праздновала у себя на даче. поздравляли иру таким составом: кирилл левкин - главный редактор газеты "телевидение. радио" и худ. рук. фестиваля "таланты и поклонники"; оля коновалова - преданный друг и сотрудник "центра культурных программ" и "талантов и поклонников", антон конопелько - известный звукорежиссет и владелец своей студии; эвелина линденау - молодая певица, друг фестиваля и, конечно же, я. на даче же нас ждали мама иры - замечательная женщина и дочка. пили не так много. ни у кого не наблюдалось хоть сколько-нибудь выраженного чувства опьянения. вина пили, как соки. был очень вкусный торт. после - шашлыки из баранины и курицы с овощами. конечно же, сидели мы в саду, в окружении кустов малины и яблонь. это была просто песня. бывает такое, когда в компании разговор не клеится или же все темы исчерпаны. мы же не замолкали ни на минуту. мы незаметно для себя переходили с одной темы на другую - увлеченно, живо. много говорили о сексе, потом вдруг разгорелся жаркий спор о политике, потом о патриотизме и космополитизме, о родине и государстве, о культуре и искусстве. говорили о лермонтове. все сошлись на том, что, если б он так рано не ушел из жизни, он превзошел бы пушкина. говоря о лермонтове, я, как всегда, вспомнила врубеля. но, возвращаясь к пушкину. ему мы тоже воздали должное. то идело звучали цитаты, целые стихи. а потом все согласились со мной, что поэзия пушкина воплощает абсолютную гармонию. мелькали имена зощенко, священного для меня булгакого, любимого замятина, достоевского, гоголя. говорили об эстраде, об опере и шансоне. вспоминали козловского. я рассказала про него прикол, который знаю от своего руководителя студенческого хора во времена учебы на дирижерско-хоровом. эвелина линденау несколько раз ставила нам свою новую песню, хотела устроить ее премьеру. но оваций не последовало. наверное, эвелина ожидала другого. а получила только критику. но иначе и быть не могло. мы с антоном конопелько - два профессионала - пытались объяснить разницу между пением и мелодекламацией. и вообще, все советовали заняться и вокалом, и сольфеджио и вообще, начать учиться петь. что же с ней делать - она видит в этом смысл. но и это все, надо сказать, было весело.
а я, надо сказать, всего-то неделю назад завела дневник. и тут же мне начали писать всякие эксбиционисты и сексуально озабоченные молодые люди. я заявила, что пока не собираюсь ставить ограничение, так как еще не наигралась с интернетом (я ведь - летающая в облаках актриса и поэтесса - кроме ворда и просмотра фильмов никак не могла использовать компьютер долгое время. друзья по доброму смеялись - мол что возьмешь с богемной графини. но кирилл левкин решил ликвидировать мою компьютерную безграмотность и помог завести дневник). так что, я была единогласно признана не просто секс-символом всех времен и народов, а еще и секс-символом интернета. тут же обсудили мою очередную жертву - попавшегося в когти молоденького мальчика, с которым я так жестока. ну, а что же я могу поделать? взаимностью ему ответить что ли? для этого он должен был быть принцем на белом коне.
гвоздем пограммы был прикольный аукцион, где начальный лот начинался с десяти рублей. выставлялись компрометирующие с прошлых вечеринок фотки, прикольные записки и другие смешные документы из прошлого. это было очень весело. когда вели совсем взрослые разговоры, постоянно забывали о присутствии девочки - ириной дочки. какие мы все-таки плохие. девочка потом сама ушла в дом. мама же ирины - очень славная и умная женщина - очень активно принимала участие во всех дискуссиях, что касались политики, искусства и т. д. а еще я наелась вкусной и сладкой малины. которую кирилл левкин не всю съел до моего приезда. и это тоже здорово.
в общем, это был незабываемый день - просто в чеховском духе.

я поздравляю с днем рождения юрия томошевского! желаю всего того, что ты хочешь сам себе пожелать. ольга воронцова.

пишу свою новую книгу о моде и имидже. я сообщала об этом в предыдущей записи дневника. если бы у меня была такая возможность - я занималась бы только этой книгой днями и ночами. видимо, у меня очередной творческий запой. может быть, мне и стихи в эту книгу включить? ну, например:
помнит париж рококо-
блеск королей, придворных,
но пред шляпкой коко
он преклонен покорно.
строгий костюм мадемуазель
скромен необычайно.
ах, в чем же этой прелести тайна? -
это секрет шанель
мадам и мадемуазель,
новая мода
от кутюрье шанель-
это свобода
для дам.
это достоинства шарм -
самый изысканный дар.

это, господа, отрывок из моей песни "коко шанель", которую я исполняю уже давно. кстати, ужу почти месяц не была на дефиле. и сейчас так некогда, что даже не знаю, где и когда какие интересные показы моделей. если есть такая информация, сообщите, друзья по интересам.

я являюсь специалистом в области моды. не будучи модельером (образование у меня филологическое, музыкальное и актерское), тем не менее стала предметом для подражания в искусстве создавать свой стиль, оттачивать имидж, подчеркивать свои достоинства и, извините за откровенность, пленять мужчин одним взглядом. от художников-модельеров по сути отличаюсь тем, что те создают коллекции для большого количества мужчин и женщин. их цель - одевать. я же создавала свою концертно-театральную костюмерную и свой личный гардероб лишь для себя любимой. тем не менее, для многих стала образцом индивидуальности, эксклюзива, новизны и утонченной женственности. преподавала в школе моделей подиумный шаг, основы хореографии, актерское мастерство и сценическую речь. а еще учила девочек, как стать не безликими куклами с обложек глянцевых журналов, а настоящими принцессами, при том настоящими петербурженками, которых можно узнать везде по изысканному вкусу, грации, аристократизму и, конечно же, культуре. почему бы мне не передать свой опыт, знания и умения не избранным ученицам, а всем девушкам и дамам,желающим постичь науку быть настоящей женщиной. наверное, это будет целый цикл книг. первая будет посвящена моде, стилю и имиджу. кстати, ищу своего издателя и своего фотографа на этот проект. а может быть, спонсора. издание должно быть красивым, правда? сейчас никто не пишет о моде, так что эта книга будет пользоваться спросом.
ваша ольга воронцова.

Я, петербургская поэтесса, певица и актриса, а также эксперт в области моды и основатель своего авторского театра, решила создать свой дневник для того чтобы найти способ общения со своими многочисленными поклонниками без помощи утомительных для меня звонков и оповещения их о спектаклях, концертах, шоу и других интересных для публики событий моей жизни.