Духовной жаждой обуян, в пустыне мрачной я влачился, и шестиногий таракан на перепутье мне явился. Я был измучен, гол и бос, страдал от жара, тихо бредил, — мне представлялся как бы Босх, осуществлялся типа Брейгель. В моих ушах гремел «Пророк», звуча размеренно и строго. Пред тараканом брел сурок, крича: «Идет посланник Бога!». Я замер, ужасом томим, при виде этой пантомимы. Ты ждал, что будет серафим? Теперь такие серафимы! «Ты обезумел, сукин сын, — я повторял почти в отключке. — Проект «Поэт и гражданин» совсем довел тебя до ручки!» — но бил небесный барабан, курился дым среди развалин, и был реален таракан, и был сурок при нем реален.

Перстами тяжкими, как сон, моих зениц коснулся он, —- и перед ними засияла картинка первого канала. Исчезла низменная жесть, картины гнили и распада, — я бросил видеть то, что есть, и начал видеть то, что надо. Ушей коснулся таракан — и их наполнил Петросян, и юмор нашего сортира, и обрезаний череда, а остальные звуки мира ушли неведомо куда. Я слышал неба содрогание, дыханье ночи, гулы дня, — прикосновенье тараканье все отрубило от меня, и мир мой стал убог и сужен, и сам себе я стал не нужен, — но неизвестно почему я не был нужен и ему!

Томясь тягучим пустолетьем, я думал, робкий ученик, что он довольствуется этим, — но он к устам моим приник, ногами бешено затопав, к восторгу злобного сурка, — и мне вложил язык эзопов взамен родного языка. Настал конец моих исканий, моих мечтаний и сатир. К картине мира тараканьей я применился — и затих. Он хохотал, меня измуча. Настала глухота паучья, — через «Пророка», как тамтам, звучал забытый Мандельштам, цитата вроде из «Ламарка», который вовсе ни при чем… Но тут мне стало вовсе жарко, и он мне грудь рассек мечом.

Я замер, сдерживая ругань. Какого черта, наконец? Не то чтоб там таился уголь — но хоть не камень, не свинец! О да, я стал глупей и суше, но не утратил хоть стыда! Коль он вложил такое в уши — чего ж он сунет мне туда?

Он ничего туда не сунул — о милосердия зарок! Он посмотрел туда и плюнул. И расхихикался сурок. И вот под взглядом, под которым могли бы выцвести цветы, — я содрогался под напором неумолимой пустоты, она росла, она воняла, она мне душу заполняла и в мозг вонзалась сотней жал…

Как труп в пустыне я лежал.

— Ползи! — инсект промолвил строго и сверху лапу возложил. — Ты понял? Я посланник Бога. Другого ты не заслужил. Вы утомили старикана, вы распустились тут внизу — и вам послали таракана. Ползи, пророк!

И я ползу.