Прогулка феи

Говорили мне, что Фея, Если даже и богата, Если ей дарит лилея Много снов и аромата, - Все ж, чтоб в замке приютиться, Нужен ей один листок, Им же может нарядиться С головы до ног. Да, иначе быть не может, Потому что все в ней нежно, Ей сама Луна поможет, Ткань паук сплетет прилежно Так как в мире я не знаю Ничего нежнее фей, Ныне Фею выбираю Музою моей.

Фея в сад гулять пошла, Так нарядна и светла, Говорит с цветами, Ей цветы: Будь с нами. Фея, будь, как мы, цветок, Развернись, как лепесток, Будь рябинкой дикой, Или повиликой. Будь анютиным глазком, Или синим васильком. Иль еще малюткой, Синей незабудкой. Прилетит на лепесток Желтокрылый мотылек, Хоботком коснется, Фея улыбнется. Прилетит к тебе пчела, Прожужжит: не бойся зла, Я лишь пыль сбираю, Мед приготовляю. Покачнув на тыне хмель, Прогудит мохнатый шмель: Ну-ка поцелую Фею молодую. А когда придет закат, Все цветы проговорят: В росах умываться, Спать приготовляться. Фея слушала цветы, Фея нежила листы, Но, сама причуда, Прочь пошла оттуда. Или я на мотылька Променяю светлячка? Не хочу меняться. - И давай смеяться. Скрылась в замок под листком, Забавлялась с светляком, Цветиком не стала, Звонко хохотала.

Художник: Надежда Стрелкина

Наряды феи

У Феи - глазки изумрудные, Все на траву она глядит. У ней наряды дивно-чудные, Опал, топаз и хризолит. Есть жемчуга из света лунного, Каких не видел взор ничей. Есть поясок покроя струнного Из ярких солнечных лучей. Еще ей платье подвенечное Дал колокольчик полевой, Сулил ей счастье бесконечное, Звонил в цветок свой голубой. Росинка, с грезой серебристою, Зажглась алмазным огоньком. А ландыш свечкою душистою Горел на свадьбе с Светляком.

Художник: Игорь Жарков

Однажды вечером, перед сном, маленькие дочки пожаловались папе, что они ужасно боятся злых ведьм. Отец попытался втолковать им, что в наши дни злых ведьм бояться не следует, поскольку их больше не существует. —- А почему? — спросили девочки. — Хм, а действительно — почему? Я об этом раньше не думал, —- признался папа. Но довольно-таки быстро нашел что ответить. Так родилась история про Маленькую Бабу-Ягу, которую позднее Отфрид Пройслер записал для трех своих дочерей и для всех ребят, которым хочется знать, почему в наши дни бояться злых ведьм не следует. 

Жила-была когда-то Маленькая Баба-Яга — то есть ведьма, — и было ей всего сто двадцать семь лет. Для на-стоящей Бабы-Яги это, конечно, не возраст! Можно ска-зать, что эта Баба-Яга была ещё девочкой.
Жила она в крохотной избушке, одиноко стоявшей в лесу. Крыша избушки покривилась от ветра, труба скрючилась, ставни дребезжали на разные голоса. Но Маленькая Баба-Яга не желала себе лучшего дома, ей и этого вполне хватало. Снаружи к избе была пристроена огромная печь. Без такой печи никак нельзя обойтись, иначе избушка не была бы настоящим домом Бабы-Яги.
В избушке вместе с Бабой-Ягой жил ещё ворон. Звали его Абрахас. Он говорил не только «Доброе утро!» и «Добрый вечер!», как это умеют все говорящие вороны.
Ворон Абрахас умел говорить всё! Он был мудрым вороном и знал толк буквально во всём на свете.
Примерно шесть часов в день Маленькая Баба-Яга училась колдовать. Ведь колдовство не такая уж простая штука: лениться в этом деле никак нельзя! Сначала надо вызубрить все простые колдовские штучки, а потом уже более сложные. Надо вызубрить от начала до конца всю колдовскую книгу, не пропуская в ней ни одной задачки.
Маленькая Баба-Яга дошла только до двести тридцатой страницы. В то утро она упражнялась в вызывании дождя. Она сидела во дворе возле печи, держала на коленях колдовскую книгу и колдовала. Ворон Абрахас сидел рядом. Он был мрачен.
— Должен быть дождь! — каркал он сердито. — А что делаешь ты? В первый раз у тебя посыпались с неба белые мыши! Во второй раз — лягушки! В третий — еловые шишки! Интересно, что посыплется в четвёртый раз! Получится ли у тебя, наконец, настоящий дождь?!

Отфрид Пройслер  МАЛЕНЬКАЯ БАБА ЯГА

Машина всегда едет куда-то, к какой-то цели, к какой-то остановке. Порше не знал, куда он едет, где будет его остановка, он просто знал, что ему надо двигаться навстречу своей судьбе. И лучше, если она будет похожа на прекрасный белый Мерседес.
Он долго колесил по дорогам и прослыл прекрасной гоночной машиной: никто не мог сравниться с ним по маневренности и устойчивости. Порше проносился мимо представительских седанов и тяжелых универсалов как синяя акула в стае мерцающих ставрид. Он был мятежным странником в поисках идеала.

Выехав за город, он двинулся по магистрали, идущей на восток. Машины двигались с равной скоростью, и Порше скрашивал поездку тем, что сбивал общее ритмичное движение, перестраиваясь из ряда в ряд. Но машины продолжали двигаться в механическом темпе, благонамеренно обходя препятствия. Пролетая виражи, Порше не замечал бегущих рядом: то, что было рядом, его не интересовало. Его черный асфальтовый путь, скользящий к солнцу, был ровен и ясен, и сходить с него он не собирался.

Следующий вираж Порше прошел, ловко обойдя серебристую Ауди. Сначала он поиграл с ней: то преследовал ее, не отставая ни на дюйм, то шел вровень и прижимался боком, чуть не сдирая краску. Ауди шарахалась от него как девственница, только что спущенная с конвейера. С усмешкой оглядываясь на отстающую подмигивающую машину, Порше, прибавив газу, рванул так, что завизжали покрышки: его цель маячила где-то за поворотом, за которым он должен был встретить ее.

На дороге, как ни гони, всегда будешь ехать за чьим-то кузовом. Навстречу судьбе, так навстречу! Двигаться в общем потоке ему надоело, и Порше выехал на встречку. Там, где-то среди ровных тополей, растущих вдоль дороги, Порше наконец-то остановился, поцеловавшись с Мерседес. Великолепная белоснежная машина так крепко обняла его, что у него вылезли фары и потек радиатор. Только его оторвавшееся правое колесо продолжало самостоятельно бежать. Наверное, у него  была своя отдельная цель, своя судьба и своя остановка.

Ирина Липинская
 

Михаил Галин

Кто не знает сказку Александра Сергеевича «О рыбаке и рыбке»? Кто не знает, может не читать далее. Несмотря на название, в традиционном, детском прочтении главным «движущим» лицом в Сказке являются вовсе не заглавные герои, а жадная старуха - и мораль заключена в наказании этого порока. А если без предвзятости? Давайте приглядимся, включив «серые клеточки»? Прежде всего, что собой представляет сам старик? Женились в те времена рано, лет в шестнадцать – восемнадцать (в доме нужна была рабсила). Прожили они к текущему моменту, как известно, «ровно тридцать лет и три года», т.е. рыбак - человек лет пятидесяти, «мужчина в самом расцвете сил».     Действительно, кто хоть раз ходил с бреднем или закидывал сеть, знает, какое здоровье для этого нужно - мне приходилось тянуть намокший невод с уловом и травою: едва-едва, вчетвером, с помощью ещё трёх здоровенных мужиков, напрягаясь до предела. А запросто трижды закидывать невод с берега в море и трижды вытягивать его - современному человеку, дите цивилизации, это уже вряд ли под силу. Может быть, именно поэтому старик (в действительности, бугай среднего возраста) не стал закидывать сеть в четвёртый раз и пошёл домой, оставив семью без еды.

(из серии "Как это было на самом деле")

Питер Пауль Рубенс. Геракл, 1611      В дворцовом коридоре стояла тишина, лишь вездесущие цикады стрекотали без умолку, да и то как-то неуверенно. На стенах чадили факелы, по-вечернему свежий сквозняк холодил ноги. Одни девушки собрались у дальнего окна и о чём-то озабоченно шушукались, другие с горящими глазами просматривали старые свитки, третьи ёрзали на лавках, бросая на массивную дубовую дверь опасливые взгляды и вздрагивая при каждом шорохе. — Ну что, стоим и хором боимся? Стоявшие у подоконника девушки повернули головы. Под окном, держа в руке фонарь, стояла их подруга со странным мужским именем Инна, дочь стражника Симеона из киммерийского селения виноделов. — Правильно боитесь, — одобрила Инна. — Он такой, перед ним все трепещут. Прямо зверь. Валит всех без разбору. — Ты-то откуда знаешь? — поинтересовалась низенькая и коренастая Филеида. Инна высокомерно вздёрнула бровь. — Да уж знаю... — обронила она, улыбнулась краем рта, презрительно хмыкнула и гордо удалилась. — Задавака, — беззлобно проворчала Филеида. — Ей бы только покрасоваться, туману напустить. — А вдруг ей действительно что-то известно? — задумчиво проговорила Анфея, хлопая пушистыми ресницами. — Инна умная, просто так слова не скажет.

Серия сообщений "Как это было на самом деле":
Часть 1 - Анна Ахматова РАХИЛЬ
Часть 2 - Просто сказка
...
Часть 4 - Суд Париса
Часть 5 - Переход евреев через Красное море
Часть 6 - ДОЧЕРИ ФЕСПИЯ
Часть 7 - Танталовы муки
Часть 8 - ДЕДАЛ И ИКАР
...
Часть 23 - Задорнов М. о евреях и Ветхом Завете
Часть 24 - АГАСФЕР =Вечный жид=
Часть 25 - Песня в суде КВН Город Пятигорск - Шалава

 (из серии "Как это было на самом деле")

José Camarón Boranat Хмурый Парис, заложив руки за спину и не поднимая глаз, вышагивал взад-вперёд по траве. Рядом сердито молчали не менее хмурые богини. Раздумья царевича продолжались уже не первый час, и сохранять томные позы всем надоело. — Ну? — наконец не выдержал раздражённый Гермес. — Ты собираешься в первый раз в жизни поступить по-мужски или так и будешь тут задницей вилять, как дешёвая порна? — Так ведь вопрос серьёзный, обдумать надо... — неуверенно проговорил Парис, но всё же остановился и потёр яблоко пальцем. — По-моему, он над вами издевается, — злобно ткнул пальцем в царевича Гермес. — Судя по его поведению, он вообще не считает вас красивыми. — Раздавлю, — лаконично пообещала Гера, разминая пальцы. — Проткну, — процедила сквозь зубы Афина и сжала древко копья. — Отпадёт, — нежно щебетнула Афродита, красноречиво указывая глазами на выбранное место. Парис содрогнулся и испуганно прикрылся руками.

Серия сообщений "Как это было на самом деле":
Часть 1 - Анна Ахматова РАХИЛЬ
Часть 2 - Просто сказка
Часть 3 - Пояс Ипполиты
Часть 4 - Суд Париса
Часть 5 - Переход евреев через Красное море
Часть 6 - ДОЧЕРИ ФЕСПИЯ
...
Часть 23 - Задорнов М. о евреях и Ветхом Завете
Часть 24 - АГАСФЕР =Вечный жид=
Часть 25 - Песня в суде КВН Город Пятигорск - Шалава

Сказки говорят чистую правду. Но только детям.
(Игорь Карпов)

'Сказка – ложь, да в ней намек…' Вот так и вырастаем все – на неправде и неопределенности.
(Яна Джангирова)

Сказки - это проверка памяти, поддерживамая детьми и внуками.
(Алексей Калинин)




Josephus Laurentius Dyckmans

Г.Х. Андерсен

икто на свете не знает столько историй, сколько Оле-Лукойе. Вот мастер рассказывать-то!

Вечером, когда дети смирно сидят за столом или на своих скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он подымается тихонько по лестнице, потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка прыснет детям в глаза сладким молоком. Веки у детей начинают слипаться, и они уже не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылок. Подует - и головки у них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно - у Оле-Лукойе нет ведь злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их непременно надо уложить в постель! Ну вот он и уложит их, а потом уж начинает рассказывать истории.

Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, - он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками - его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, - его он раскрывает над нехорошими детьми: ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во сне!

Художник E.S. Hardy

Лорелея

Не знаю, что стало со мною
Печалью душа смущена,
Мне все не дает покоя
Старинная сказка одна.
Прохладен воздух. Темнеет,
И Рейн уснул во мгле.
Последним лучом пламенеет
Закат на прибрежной скале.
Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руках золотой.
И кос ее золото вьется,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льется,
Неведомой силы полна.
Охвачен безумной тоскою,
Гребец не глядит на волну,
Не видит скалы пред собою –
Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, река свирепея,
Навеки сомкнется над ним.
И это все Лорелея
Сделала пеньем своим.

Генрих Гейне
(перевод Левика)