Одна любовь - и больше ничего,
Одна любовь - и ничего не надо.
Что в мире лучше любящего взгляда?
Какая власть, какое торжество...

Вы скажете: "Но существует зло,
И с ним добро обязано бороться!"
А я Вам дам напиться из колодца -
Любовь и нежность тоже ремесло.

Любовь и нежность тоже ремесло,
И лучшее из всех земных ремесел.
У ваших лодок нет подобных весел,
Но посмотрите, КАК их занесло!

Увы, мой друг, - вы скажете, - как быть?
Любовь и слабость или злость и сила?-
Кому что надо, и кому что мило:
Вам - драться, им-ломать, а мне - любить.

А мне - во имя сына и отца,
Во имя красоты, во имя лада...
Что в мире лучше любящего взгляда?
И только ТАК до самого конца!...

***

Зимний полдень, вечер летний 
и весенний птичий гам — 
каждый день, как день последний, 
подношу к своим губам, 

потому что нет надежды, 
нету власти у меня 
тленные сберечь одежды 
убегающего дня. 

Потому что чую снова, 
как, скрывая свой испуг, 
словно птица, бьется слово, 
вырывается из рук, 

чтоб в окно — и за террасу, 
в поле, в море, в города 
ускользнуть — и затеряться, 
затаиться навсегда. 

И лишь мир морочить, тонко 
и пронзительно звеня 
в млечном голосе ребенка, 
пережившего меня. 

 

Я шёл сквозь город затемнённый.
Хлестала по ногам шинель.
И в тишине насторожённой
Запела вдруг виолончель.
Была в мелодии живая,

Берущая за сердце грусть.
Я шел, её не узнавая,
Но все же помня наизусть.
Дул ветер, изморозь кололась,
Но я на миг про то забыл,
Когда знакомый низкий голос
Из репродуктора поплыл.
Он пел о счастье невозвратном,

Но я-то верил: счастью быть.
И это было так понятно,
Так неизбежно, как любить...
И навсегда со мною рядом
Навстречу солнцу и весне

Над осажденным Ленинградом
Плывет элегия Массне.

1948

Лея Гольдберг родилась в 1911 году в Кенигсберге. Кончила ивритскую гимназию в Ковно (Каунасе). Первые свои стихи (на иврите) опубликовала в 1926 году. Училась в Берлинском и Боннском университетах. Получила степень доктора философии. В 1935 году она репатриировалась в Израиль.

Очень много переводила, и стихи, и прозу, в том числе "Войну и мир" Толстого и стихотворения Ахматовой. Прекрасно владела русским языком, так же как немецким и французским.

Лея Гольдберг первая и, кажется, единственная, писала на иврите тринадцатистрочные сонеты. Ее творческий мир завершен, и он представляет собой бесконечное пространство, заполненное образами, которые возникают в душе читателя именно благодаря тому, что на физическом уровне кажется незавершенностью - отсутствием четырнадцатой строки сонета, открытым окном, полным теней зеркалом, в котором каждый видит свой индивидуальный мир.

Мир Леи Гольдберг очень высок и тонок. Мы должны принять его, как драгоценный дар поэта, благодаря которому и мы стали туда вхожи. В нем висят на ветвях деревьев звезды, и клетки с соловьями стоят на подоконниках, за которыми опять же - звезды. И за звездами ходят в лес с корзинкой, как за грибами...

 

Быть может, в черных небесах сейчас
вдруг пронесется птица заревая?
Ведь я уже видала как-то раз,
как крылья белые тьму ночи разрывают.

Но чуда все же не произошло,
хотя его мы ощущали полыханье -
как запах, что из сада принесло,
и как твое горячее дыханье.

Но чуда все же не произошло.
************

СЧАСТЬЕ

Разговор о счастье в бараке ночью.
Первая шепотом, чтоб соседей не разбудить:
- Счастье - это дорога. Идём и хохочем.
С птицами песни поём, какие захочем.
И за нами никто не следит. -
Потом заскрипели нары; заговорила другая:
- Глядите, вот руки, как их от стужи свело!
Будь прокляты эти дороги, от них я седая!
Будь прокляты эти дороги... Зато хорошо я знаю,
Зато хорошо я знаю, что счастье - это тепло.
Тепло от печки, которая топится в доме,
Тепло от ребенка, хотя бы родить на соломе.
Тепло от налитого силой мужского плеча.
И если на этом плече я выплачусь до рассвета,
То, может, поверю: песня ещё не спета.
Может, поверю: жизнь можно снова начать. -
А третья сказала: - К чему так долго судачить?
Собака зализывать раны в овраг залезает глухой.
А я уже так устала, что не смеюсь и не плачу.
А я уже так устала, что кажется мне по-собачьи,
Что счастье - это овраг, заросший густой травой.
Овраг, где хотя бы минуту можно побыть одной.

Надеждина Надежда Августиновна (1905-1992)

Поэтесса, прозаик, узница ГУЛАГа. Латышка по отцу, русская по матери. (Надеждина - по второму мужу.) Как поэтесса выступила в 20-е годы. Вышла замуж за поэта Николая Дементьева, с которым вместе училась в Литературно-художественном институте имени Брюсова, а затем в Первом МГУ. После замужества оставила поэзию и перешла на прозу, решив, по собственным словам, что "нельзя писать двоим стихи в одной маленькой комнате". Как многие студенты-комсомольцы двадцатых годов, бредившая мировой революцией, поддерживала левую оппозицию Троцкого и Зиновьева. Ей припомнили это 23 года спустя, в 1950 году, когда она была арестована как "троцкистка", и на шесть лет оказалась в мордовских лагерях (Потьма). Там она вернулась к поэзии, тайно создав цикл "Стихи без бумаги", опубликованный только в 1990 году в антологии поэтов-узников ГУЛАГа "Средь других имен" (М., Московский рабочий, 1990). Широко известны четыре строчки из этого цикла, только автора никто не знает:

Кто-то клочок раздобыл, принёс,
И сразу в бараке волненье:
То ли стукач пишет донос.
То ли дурак – прошенье.