Сальвадор Дали, как известно, был не только живописцем. Он увлекался фотографией, скульптурой, вместе с Луисом Бунюэлем работал над фильмами «Андалузский пес» и «Золотой век», а затем проработал драматургию сна (как раз по своей специальности!) в «Зачарованном» Альфреда Хичкока. Создал собственный Театр-музей в родном городе Фигерасе, где выставил, например, диван-губы, вдохновленный актрисой Мей Уэст (тут одновременно и роль дизайнера). Он иллюстрировал книги, писал сам, оформлял театральные постановки... Словом, конструировал собственную жизнь как театральное действо.

В 1940-1948 годах Дали с Галой живет в США. Там он и обращается к религиозной теме, которую продолжит в следующие десятилетия. Искушение св. Антония (1946) - это, в общем, вполне сравнимое с сюрреалистическим видение слонов на неимоверно длинных комариных ногах (слоны? абсурд! и все же), несущих на своих спинах фонтан и похожую на храм постройку, в которых восседают обнаженные женщины. Также обнаженный у Дали святой. Он противостоит, но видение надвигается, и при взгляде на картину нет четкой уверенности, что оно не поглотит героя.

В 1948 году Дали возвращается в Фигерас, а 1949-м удостаивается аудиенции у Папы Римского Пия XII (позже в Ватикан его позовет еще Иоанн XXIII), которого просит благословить свою Мадонну Порт Льигата. В основе вроде бы традиционная, еще на манер итальянского Ренессанса, архитектурная декорация - арочная ниша. В ней восседает Мадонна с лицом - что для Дали привычно - Галы и держит на коленях Младенца.

Тут-то традиционная основа истоньшается, впуская в себя новые смыслы. Впуская в буквальном смысле - арочная ниша не с глухой стеной, а сквозная и с облупившейся штукатуркой; а в фигурах Богоматери и Младенца появились «окна», сквозь которые виден евхаристический хлеб в Христе и тот самый Порт Льигат. Религиозное чувство наглядно пропущено сквозь собственные эмоции (во-первых, «окна», во-вторых, сама Гала вместо Марии, а в-третьих, родная местность здесь - важный герой).

В другой Мадонне, Гвадалупской Богоматери (1959), при традиционной также еще для старых мастеров пирамидальной композиции вознесения на небо, на облака, художник ставит новый акцент. За Марией с Младенцем солнце, оно же нимб, оно же сердцевина цветка (дающая, как известно, своими семенами прорасти новой жизни).

Разумеется, Дали не оставил без внимания и сюжет «Распятия». В его Распятии св. Иоанна Креста (1951) сам крест в невиданном дотоле ракурсе (мы смотрим на Христа с макушки), кажется, нисходит с небес. Вероятно, вновь на Порт Льигат. С этим произведением не обошлось без скандала: после того как его приобрела Художественная галерея Глазго, вандал изрезал картину в знак недовольства заплаченными за работу 8200 фунтами стерлингов.

Другое знаковое Распятие, хотя и без фигуры Христа, - Атомистический крест (1952), состоящий из атомов и куска хлеба в центре. Так, с одной стороны, высказывается мысль о возможном объединении научных и религиозных истин. С другой же - вероятен намек на жертвенность Христа и человечества перед современной угрозой - ядерной бомбой (принесшей огромные жертвы в 1945 году Хиросиме и Нагасаки).

Обращаясь к религиозному искусству, Дали учитывал опыт великих предшественников (а к кому еще обращаться уверенно признававшему свою исключительность мастеру?!). Из великих он вступил в диалог с тем, кто заявил о себе громко и на многие столетия вперед, - с Микеланджело. Так, одни из поздних картин Дали - Персонаж, навеянный фигурой Адама с плафона Сикстинской капеллы в Риме, а также две Пьеты (1982) опираются на знаменитые образцы. Правда, и тут у сюрреалиста свой смысл - вновь в фигурах Марии с Христом появляются отверстия, увлекающие взгляд в мистические дали.