В колонках играет - Gabriel Yared - an angel falls
Настроение сейчас - возвышенное

Анхель де Куатьэ
Поиски скрижалей продолжаются!
Смысл жизни... Есть ли он? Одни из нас живут, потому что любят, другие —
потому что боятся умереть. Но одно ли это и то же — «наполнить жизнь смыслом» и
«найти смысл жизни»? Новая книга Анхеля де Куатьэ написана с такой силой чувств,
что остаться безучастным к его «Исповеди» просто невозможно. Главная героиня
Саша, горящая страстями Дантовского ада, пройдет в своем эзотерическом
путешествии от одной ипостаси человеческого существа к другой — от тела, к
сознанию, а от сознания — к духу. Чтобы в конце этого пути увидеть Свет, который
открывает смысл человеческой жизни.
Верить в Свет даже на дне бездны, видеть Его и в кромешной тьме ада, помнить о
Нем, что бы ни случилось, нести в себе и находить в других — вот урок, который даст
нам шестая Скрижаль Завета.
Осталась еще одна Скрижаль, последний шаг, последняя тайна...
«Смысл нашей жизни не в том, чтобы удовлетворить псе свои желания и
мечты. Это тупик, лабиринт без выхода. Стремиться к чему-то — хорошо. Но само
это стремление — только сила, оно еще не смысл жизни.»
Сайт в Интернете, посвященный Анхелю де Куатьэ: www.FourZero.net!


От издателя

Когда я прочел эту книгу, мне подумалось, что она последняя, что седьмой
Скрижали просто не будет. Разве можно сказать что-то еще? Что-то большее?..
Анхель де Куатьэ раскрыл в «Исповеди Люцифера» тайну любви и тайну смерти.
И сделал это с такой силой чувств, что остаться безучастным к его «Исповеди» просто
невозможно.
Любовь и смерть наполняют жизнь человека смыслом. Одни из нас живут,
потому что любят, другие — потому что боятся умереть. Но одно ли это и то же —
«наполнить жизнь смыслом» и «найти смысл жизни»?
И что такое вообще смысл жизни? Есть ли он? Тысячелетиями о нем спрашивают
старики и дети. Но кто слышал ответ? Его нельзя вычитать в книге. Его можно только
почувствовать.
В каждом из нас плоть спорит с сознанием, а сознание, не зная усталости,
противостоит духу. И вот сейчас Анхель де Куатьэ предлагает всем нам пуститься в
путешествие. Мы пройдем от одной ипостаси человеческого существа к другой: от
тела к сознанию, а от сознания — к духу, чтобы в конце этого пути увидеть Свет —
Свет, открывающий смысл человеческой жизни.
Семь веков назад Данте прошел тем же путем. Ад его «Божественной комедии»
— искушения плоти. Чистилище — испытания разума, Рай — раскрытие духа. Это
был его путь к Беатриче. Дорога, вымощенная сотней песен, в четырнадцать тысяч
двести тридцать три стиха. И все это лишь с одной-единственной целью — запечатлеть
на вершине Мирозданья свою Любовь, свою Беатриче.
Такое объяснение в любви кажется странным, натянутым, избыточным, слишком
эксцентричным. Это отмечали все исследователи и комментаторы «Божественной
комедии». Но как иначе этот мудрец мог одновременно и открыть, и сохранить свою
тайну?.. Сейчас, читая Анхеля де Куатьэ, вы поймете, о чем я пытаюсь сказать.
Эта, уже седьмая по счету, книга Анхеля де Куатьэ получила название «Исповедь
Люцифера». Согласно легенде, рассказанной в ветхозаветных книгах Исайи и
Иезекииля, Люцифер был самым прекрасным из всех ангелов Господа —
«солнечный», «несущий свет» — так переводится его имя. Божье дитя...
Но однажды Люцифер понял, что ему нет нужды в Боге. И действительно, зачем
такому могущественному и прекрасному ангелу Бог?.. Люцифер обратился к своим
собратьям, другим ангелам: «Зачем мы живем в тирании? Зачем нам Бог? Каждый
имеет право быть и чувствовать себя свободным!»
И Бог дал ему то, чего он хотел. Люцифер получил свободу. Стал ли он от этого
счастливым? Не думаю.
Имя этого блудного Божьего сына стало нарицательным. Теперь он олицетворяет
собой зло и порок, он — «Князь Тьмы» и «исчадие Ада». Но что такое Тьма? Разве это
грехи, без которых но проходит ни одна человеческая жизнь? Да и как Божье дитя,
пусть даже самое непослушное из всех, способно стать воплощением Тьмы?
Тьма никогда не исходит от Света, и грех — это еще не Тьма. Вот, что
понимаешь, читая «Исповедь Люцифера» Анхеля де Куатьэ.
Верить в Свет даже на дне бездны, видеть Его и в кромешной тьме ада, помнить о
Нем, что бы ни случилось, нести в себе и находить в других — вот урок, который дает
нам шестая Скрижаль Завета. Ибо, как писал Рильке: «Но есть Один; он держит все
паденья с безмерной нежностью в своей руке».
Я не знаю, о чем будет восьмая книга Анхеля де Куатьэ, но я продолжаю верить и
ждать. Осталась еще одна Скрижаль, последний шаг, последняя тайна...
Издатель


Предисловие

Обычно видения Данилы подсказывали нам правильное направление поисков, но
не в этот раз. Обрывочные, очень странные, лишенные внутренней связи, они только
путали и сбивали нас с толку. В какой-то момент Данила и вовсе решил, что это
информация из потустороннего мира и что нам туда путь заказан.
Вслушиваясь в рассказы моего друга, я почему-то вспомнил о Данте. Образы,
которые посещали Данилу, чем-то очень напоминали картины Ада, описанные Данте
Алигьери в его «Божественной комедии». Я дал Даниле эту книгу. Он стал читать ее с
жадностью. Он не просто читал — он погружался в нее.
Но это никак не помогло нашим поискам. Утверждения Данилы, что, мол,
человек с шестой Скрижалью находится в дантовском Аду, не внушали мне ни
оптимизма, ни рвения. А мои собственные попытки войти в пространство сновидений
и отыскать этого человека там, успехом не увенчались. Все тщетно.
Мы так и не встретили человека, носившего в себе шестую Скрижаль Завета. Я
должен был писать эту книгу, зная всего лишь несколько фактов. Отдельные
переживания — образы, чувства, картинки. Словно мозаика в детском игрушечном
тубусе — игра отражений, ничего больше!
Как из этого сделать книгу? О чем она?! Книга о том, что мы не нашли шестую
Скрижаль?! Я, было, совсем отчаялся.
И сейчас мне стыдно. Мне стыдно за свое отчаяние. Я думал, что мы с Данилой
ищем Скрижали, что это наша миссия. Я словно бы забыл, что в этом мире многие
помнят о своем внутреннем Свете. И когда жизнь ставит перед ними задачи, они не
сдаются и не падают духом. Они, ведомые своим Светом, творят Добро. А Добро, если
оно настоящее, и есть чудо. И мы стали свидетелями чуда...
Тот, кто читал «Маленькую Принцессу», наверное, понимает, почему мы с
Данилой решили более не усугублять свое положение дополнительной публичностью.
Прежде нужно найти все семь Скрижалей, понять, какова их цель и как правильно ими
распорядиться. А до этого нам не следует рассказывать о себе. Это неоправданный
риск.
Но Издатель к этому времени уже разместил в «Дневнике сумасшедшего» наш
электронный адрес в Интернете. Учитывая предупреждения индуса, мы с Данилой
приняли решение не пользоваться этим адресом, чтобы ничем не выдать свое
местонахождение.
Я начал набрасывать текст этой книги, как вдруг видения Данилы дали, наконец,
четкую подсказку. Поразительно, она была связана именно с Интернетом. Мы
бросились в ближайший компьютерный клуб и обратились к своему электронному
почтовому ящику.
Среди сотен и сотен писем нас ждало одно — от Саши.


«Знаю твои дела; вот, Я отворил пред тобою дверь, и никто не может
затворить ее;
ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся от имени Моего.
И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения,
которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле.
Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего.
Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон;
и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима,
нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое.Имеющий ухо да слышит, что
Дух говорит церквам».

Откровение святого
Иоанна Богослова,
3:8. 10-13


Пролог

Шекспир погрешил против истины, когда написал: «Но нет печальней повести на
свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Потому что повесть, много печальнее этой,
случилась недалеко от той же Вероны — во Флоренции — тремя столетиями раньше.
Это повесть о Данте и Беатриче.
На площади возле кафедрального собора Флоренции Сайта Мария дель Фиоре
всегда шумно и многолюдно. Так что, если вам захочется тишины, возьмите чуть
правее от собора и вы окажетесь на небольшой улочке — Виа Данте. Здесь жил до
своего изгнания отпрыск старинной, благородной флорентийской семьи Данте
Алигьери.
На этой же улице он повстречал юную Беатриче Портинари, в замужестве деи
Барди. И здесь же, в маленькой церквушке Святой Маргариты, зажатой между домами,
покоится ее тело. Небольшая плита в стене хранит ее имя, воспетое в веках великим
поэтом. С ним на устах он и умер после тридцати лет абсолютного одиночества.
Они увидели друг друга, когда обоим было всего по девять лет. Едва взор юного
Данте коснулся этой девочки, одетой в светящиеся алым цветом одежды, мальчик
явственно ощутил присутствие Дух Жизни. И трепеща от восторга, услышал в своем
сердце пророческие слова: «Вот бог сильнее меня, кто, придя, получит власть надо
мной».
Данте грезил о возлюбленной, вспоминал ее, искал глазами на улицах города. Но
все тщетно. Второй раз они встретились лишь через девять лет — им было по
восемнадцать. Беатриче приветствовала Данте легким движением головы. Секундная
встреча на узкой флорентийской улочке показалась поэту вечностью. Вернувшись
домой, он напишет свой первый сонет.
Потом будет встреча в церкви, где Данте вдруг поймет, что он не может
совладать со своими чувствами, не в силах контролировать себя. Чтобы не выдать
тайну своего сердца, он сделает вид, будто бы интересуется другими дамами. Злые
языки сообщат об этом Беатриче, и с тех пор она более ни разу не поклонится ему при
встрече. Данте убит горем.
И хотя случай предоставит поэту еще одну возможность увидеть Беатриче, лучше
бы этой встречи не было в его жизни. Данте снова взволнован и так смущается, что
Беатриче начинает потешаться над ним. Она смеется над любящим ее Данте в
присутствии многочисленной флорентийской знати. Это уничтожает поэта.
Проплакав всю ночь, он решает никогда более не искать встречи с избранницей
своего сердца. Отныне он посвятит себя прославлению Беатриче. Эта фантазия станет
источником его блаженства — святая Беатриче, подобная божеству. Матерь Мира.
Высшая точка в бесконечном пространстве Космоса.
А настоящая Беатриче тем временем выйдет замуж и вскоре умрет, на двадцать
пятом году жизни. Молодая и красивая, словно цветущая роза рая. Такой мы ее и
запомним — немного взбалмошной, высокомерной, чуть-чуть жестокой и бесконечно
красивой. Мы помним о ней лишь благодаря Данте — гению, который посвятил всю
свою жизнь этой ничем не примечательной флорентийской девушке.
В жизни самого Данте будет еще много событий: членство в правительстве
Флоренции, политические баталии между гвельфами и гибеллинами, изгнание из
родного города, смертный приговор — сожжением на костре, двадцать лет скитаний,
еще один смертный приговор, смерть в Равенне, пустой саркофаг во Флоренции в
церкви Санта-Кроче, и вечная тяжба двух городов за право обладания его прахом.
А еще он напишет «Божественную комедию» — великое и безумное,
богохульное произведение. Весь мир Данте разместил на виртуальных этажах своей
«матрицы» — кого-то отправил в Ад, кому-то отвел место в Чистилище, избранным
дал Рай. А Рай увенчал фигурой Беатриче — такой же холодной и недоступной, как и в
его жизни.
Да, все ради этой цели — возвеличить любовь, которая была лишь мечтой,
поставить ее выше религии, выше Бога.
А вот мечту, ставшую явью, олицетворяют в «Божественной комедии»
любовники Франческо и Паоло — красивые, страстные, бесконечно преданные друг
другу и обреченные на вечные нестерпимые муки. Данте разместил их в Аду...
«Беатриче значила для Данте бесконечно много, — пишет Хорхе Луис Борхес. —
Он для нее — очень мало, может быть, ничего. Все мы склонны к благоговейному
почитанию любви Данте, забывая эту печальную разницу, незабываемую для самого
поэта.
Читая и перечитывая их воображаемую встречу в Раю, я думаю о двух
любовниках, которые пригрезились Алигьери в вихре Ада — о туманных символах
счастья, недоступного Данте; хотя сам он, быть может, не понимал этого и не
помышлял об этом.
Я думаю о Франческе и Паоло, соединенных в своем Аду навсегда, думаю с
любовью и тревогой, с восхищением, с завистью.
"Комедия" — это сон Данте, и она не более, чем сюжет сна».



Часть первая

На Сашу свалилось множество дел. Ее назначили в комиссию по проверке
подведомственных учреждений — СИЗО и колоний, проштрафившихся голодовками
заключенных. Обязали в связи со служебной проверкой,начатой в рамках борьбы с
«оборотнями в погонах». Прислали для экспертного заключения три дела по серийным
преступлениям с сексуальным содержанием. Наконец, попросили заняться отчетами
отдела, переработать план работы на второе полугодие. Ну, и всякая мелочевка.
Этот удовищный завал Саше предстояло разгребать летом, когда все или в
отпусках, или в отпускном настроении. Но, что поделаешь? Не впервой. Саша любит
свою работу. Сама не знает, почему. Может быть, просто потому, что это хоть
как-то ее занимает.
Есть только одно «но»... Саша не любит ездить в юродскую прокуратуру.
На то у нес личные причины. А тут на тебе — вызвали в середине дня.

— Александра, ты знаешь, как я тебе доверяю, — Николай Иванович выглядел
ни то рассерженным, ни то испуганным. — Ты зарекомендовала себя как хороший
работник, ответственный и талантливый следователь...
Зам главного прокурора города нервно курсировал по кабинету, бесцельно
дирижируя золотым паркером. За пару минут он умудрился три раза к ряду задеть
расположенную здесь мебель и даже не заметил этого. С чего бы такая рассеянность?..
В какой-то момент Саше даже показалось, что Николая Ивановича — друга и
однокурсника ее покойного отца — просто подменили. Всегда спокойный и
рассудительный, сейчас он выглядел потерянным.
— Товарищ полковник, я... — Саше хотелось побыстрее выслушать все
инструкции, принять на себя всю ответственность и закончить этот неловкий разговор.
— Саша, не перебивай меня, — буркнул Николай Иванович. — Скажу начистоту:
я не хотел, чтобы этот выбор пал на тебя. Но по результатам прошлого года ты у нас
лучшая в управлении. И к тому же у тебя есть дополнительная специализация по
криминальной психологии и... Как ее, черт?! В общем, нужная здесь специализация.
Так что, тебе придется…
— Я готова и жду ваших приказаний, — снова поспешила выпалить Саша. Ей
было неловко за то смущение, которое почему-то испытывал Николай Иванович.
Он опекал Сашу с четырнадцати лет, когда ее родители погибли, а сама она
переехала жить к бабушке. Опекал особенным образом. Ненаигранная строгость
уживалась в нем с удивительной деликатностью. Ему всегда удавалось оказаться
рядом в трудную для Саши минуту. Но его никогда не было «много». Его всегда было
ровно столько, сколько нужно.
— Но у тебя молодая семья, — Николай Иванович стал буквально
отговаривать— Я рассталась с Виктором, — сказала Саша. — Так что все нормально.
Не из-за чего переживать. Поеду, проветрюсь. Даже к лучшему. Куда?
Сашу, и это было уже совсем на него непохоже. — Я бы не хотел, чтобы ты
уезжала. Там, вероятно, придется задержаться — дело непростое, специалистов мало.
— Как рассталась? — не понял Николай Иванович.
— Да, Николай Иванович, рассталась, — подтвердила Саша.
— Но это же меняет дело! — Николай Иванович почему-то обрадовался. —
Так… Подожди в приемной, мне надо позвонить.

*******

В приемной было душно. Валентина Петровна — секретарь Николая Ивановича
— куда-то отлучилась. Саша подошла к окну и открыла форточку. В комнату ворвался
свежий июньский ветер. И в эту же секунду дверь, ведущая в кабинет Николая
Ивановича, тихонько скрипнула и приоткрылась. Незадача. Саша на цыпочках
подошла к ней, взялась за ручку и потянула на себя.
— Я понимаю, что она соответствует всем требованиям, — донеслось из
кабинета — Да. Но теперь не всем. Теперь она незамужняя. Нет, в таком деле может
быть и не мелочь! Это очень важно в таком деле!
Саша растерялась. С кем это Николай Иванович обсуждает ее семейную жизнь?
Саше было ужасно неловко подслушивать, но почему он говорит об этом с чужим
человеком? И о какой командировке идет речь, если имеет значение этот факт ее
биографии?!
— Слава, у меня плохие предчувствия, — голос Николая Ивановича дрогнул. —
Я тебя просто прошу, по-дружески. Она же мне, как родная дочь. Ты знаешь. Давай
найдем кого-нибудь еще. Право, на Сашке свет клином не сошелся! Больше никто не
прошел? Как, нет?! Ерунда какая! Ну что значит «она прошла все инстанции»?!
Можно подумать, много их было... Нет, Слава, я не верю, что ты не можешь
повлиять... Черт! Да, Слав. Да, я переутомился. Да, я возьму отпуск. Поеду. Съезжу на
море. Да. Ну а с ней-то как? Нет?.. Черт!
Николай Иванович выругался. Тишина. Саше на мгновение показалось, что она
оглохла. Сердце в груди билось так, словно решался вопрос ее жизни и смерти. Кто-то
неизвестный, со скрытыми намерениями, определял в это мгновение ее судьбу.
В коридоре раздались шаги. Саша кинулась к секретарскому столу и плюхнулась
на стул для посетителей.
— А почему ты здесь? — прошептала Валентина Петровна и озабоченно
посмотрела на приоткрытую дверь своего начальника.
Саша пожала плечами: мол, не знаю, чего-то там решают себе — пусть решают.
Валентина Петровна деловито подошла к двери Николая Ивановича, поняла, что
тот говорит по телефону, аккуратно закрыла ее и села на свое место.
— Ну ничего, — с важным видом сказала Валентина Петровна, очень любившая
Сашу. — Никуда они тебя не пошлют. Верь мне. Не бойся. И что за глупость в конце
концов?! Я так Николаю Ивановичу и сказала: «Глупость они задумали. И нечего
Сашу в это дело втравливать». Мало ли, что у тебя лучшие результаты по
управлению?! Такие кадры беречь надо, а не в авантюры всякие втягивать!
— Валентина Петровна, а что за авантюра-то? — осведомилась Саша, стараясь
выглядеть как можно более беззаботной.
— Авантюра? — Валентина Петровна вдруг поняла, что сболтнула лишнего. —
Какая авантюра?..
— Ну, вы сейчас сказали про какую-то авантюру? — Саша качнула головой в
сторону «прошлого». — Ну, только что?
— Нет, Сашенька. Ничего такого я тебе не говорила. Не путай меня, —
Валентина Петровна сделала вид, что у нее вдруг срочно образовались какие-то
необычайно важные дела. — Просто... В общем. Я сказала, что надо беречь кадры. И
вообще, серьезно ко всему подходить.
Валентина Петровна с показной сосредоточенностью набивала свою докладную
папку бумагами, запихивала дрожащей рукой карандаши в коробку, деловито
перекидывала листочки на настольном календаре. Трудно было не понять, что она
делает это без какой-либо цели, просто для отвода глаз.
Через секунду-другую пульт телефона сообщил Валентине Петровне, что
Николай Иванович закончил разговор.
— Так, мне надо к нему! — прошептала она и схватила папку.
Валентина Петровна налетела на Николая Ивановича, когда тот выходил из
кабинета — понурый, спавший с лица, даже злой. Папка выпала у нее из рук, и бумаги,
подхваченные возникшим в эту секунду сквозняком, словно белые листья, полетели по
комнате.
Валентина Петровна смотрела на Николая Ивановича, не отводя глаз. С ужасом
ожидая его ответа на свой, не прозвучавший вопрос. Казалось, она и не заметила, что
рассыпала бумаги. И Николай Иванович, казалось, тоже этого не заметил.
— Валентина Петровна, оформляй, пожалуйста, приказ на Александру, —
Николай Иванович говорил тихо, сдавленным голосом, словно только что посадил его
на футбольном матче. — И все как положено... В таких случаях.
На мгновение Саше показалось, что Валентина Петровна едва сдерживает слезы.
— Все будет хорошо, — сказал Николай Иванович то ли успокаивая, то ли
ободряя Валентину Петровну, Сашу и, главное, самого себя. — Все будет хорошо!
Валентина Петровна отошла к своему столу и уставилась в окно. Она сделала это
намеренно, с единственной целью — чтобы никто не видел ее лица, ее слез.
— Несправедливо, — сказала она через секунду. — Если ты ничего не делаешь,
то и живешь спокойно. А чуть вырвался вперед, чуть стал лучше других, так тебя
сразу...

*******

Саша вышла из приемной и почувствовала, как у нее леденеют руки. Прямо от
лопаток — плечи, запястья, пальцы. Она вздрогнула. Ей навстречу шел Павел...
— Хорошо выглядишь! — сказал он и демонстративно смерил Сашу взглядом.
— Это комплимент или угроза? — тихо спросила Саша.
— А тебе как больше нравится?.. — зло улыбнулся Павел.
Саша ненавидела свои визиты в прокуратуру именно поэтому — она панически
боялась встреч с Павлом. Раньше Саша и сама здесь работала, но из-за его постоянных
преследований перевелась в другое учреждение. Павел шантажировал Сашу. Низко,
подло, жестоко. Такой вот странный способ ухаживания.
Эта история с шантажом кому-то, наверное, покажется странной и глупой. Саша
и сама так думала. Но каждое воспоминание, каждая деталь этой истории причиняли
Саше нестерпимую боль. Даже сейчас, спустя почти пять лет, она продолжала
мучиться, бояться и ненавидеть.
Тогда ей поручили одно дело. В нем были, кажется, все возможные составы
преступления — грабеж, бандитские нападения, воровство, вымогательства,
незаконное удержание людей, убийство. А она влюбилась в подследственного — в
Сережу.
«Зовите меня — Серый. Мне так привычнее», — попросил он Сашу на первой же
встрече. Замечательный, очень добрый мальчик девятнадцати лет. Он учился в
техникуме. Родители спились, а ему нужны были деньги. Просто, чтобы жить. Вот он
и связался с преступной группировкой. Банда контролировала один из вещевых
рынков города. И в какой-то момент, по своей наивности, Серый оказался крайним.
Его просто подставили.
Саша не понимала, как такое, в сущности, чистое, невинное существо могло быть
причастным ко всему этому чудовищному инкриминировавшемуся ему списку
злодеяний. Милый, приветливый юноша покорил ее своей непонятной, наивной, но
очень точной, «сермяжной» правдой о жизни.
«Мир, — говорил Серый, — неправильно устроен. Все в нем как-то не так. Вот
смотри — работают электроприборы. Кто это сделал? Это Максвелл, который открыл
электромагнитное поле. Все благодаря ему. А кто его помнит? Никто. Все знают
певичку какую-нибудь. Мадонну, например. А Максвелла не знают. Разве это
правильно? Кто — Максвелл, а кто — Мадонна?! Ты подумай!»
И так на допросах он мог говорить часами — о Максвелле, о политиках, о Боге, о
чем угодно. Просто, где-то очень забавно и даже по-детски, но в целом —
«правильно», «по справедливости», «как надо».
А главное, Саша видела в нем, в этом мальчике, сосредоточенно рассуждающем о
мире, все, что так давно и так безуспешно искала в других мужчинах, — открытость,
добродушие, бесстрашие, честность, внутреннюю прямоту, свободу.
Самой Саше жизнь казалась невообразимо сложной, заковыристой. С
бесчисленным количеством нюансов, подтекстов, двойных смыслов. За каждым
человеком в ее жизни была история с плюсами и минусами. Но все их ошибки могли
быть оправданы, а любое геройство на поверку оказывалось небескорыстным.
Поэтому, по сути, не было у них ни плюсов, ни минусов.
«Вся жизнь с подвохом, — думала о себе Саша. — Ни тебе черного, ни тебе
белого, ни правильного, ни неправильного, все так — серединка на половинку.
Серость...» И от этого на сердце у нее было невыносимо гадко — мучительно,
тоскливо, душно.
А Серый не был «серым». Конечно, он не изменил Сашиного взгляда на жизнь.
Просто не смог бы. Но этими своими незамысловатыми истинами и, главное, своей
уверенностью в них он позволил ей думать, что такой мир — мир, где все понятно, все
честно, все просто, есть. В принципе есть. И пусть его нет у Саши, зато он есть у
Серого. Саша смотрела на него и любовалась. Сначала только миром, а потом и самим
Серым.
Однажды, заканчивая допрос и уже прощаясь с Серым, она встала, подошла к
нему, сидящему на табурете, и обняла за голову. Бритая, теплая, с едва уловимым
запахом осеннего леса. Это движение произошло словно бы само собой, ненарочно,
вырвалось...
Серый встал, обнял ее и поцеловал в губы.

*******

Саша была в ужасе. Она не знала, как ей поступить и что делать. Любила ли она
его по-настоящему? Что он для нее значил? Как она представляла себе их будущее?
Саша даже под дулом пистолета не смогла бы ответить на эти вопросы. Она не знала.
Просто в какой-то момент она поняла, что хочет сберечь его, дать ему другую жизнь.
А Серому, казалось, было на все наплевать — на свою жизнь, на будущее и даже
на нее, на Сашу. Он словно и не понимал, что находится под следствием, что ему
грозит больше двадцати лет тюрьмы. Ему словно бы и невдомек было, что Саша — его
следователь, что она совершает должностное преступление. Он просто жил...
В конце концов она приняла для себя решение: за то, в чем Серый,
действительно, виноват — пусть отвечает, а в остальном — она выступит как его
адвокат. Так и сделала. Правда, это было непросто. Улик против него набралось
больше некуда, а свидетелей, благодаря активной работе Сережиных подельников,
объявилось несметное количество.
Но сдать свою «команду» Серый отказался наотрез, как Саша ни просила.
«Потому что это неправильно». В то, что его подставили, он не верил. Потому что
«людей нельзя обвинять, если не знаешь точно».
Так что Саша сама пошла на преступление — уничтожила улики, которые
свидетельствовали против Серого по тем пунктам обвинения, где его вины, как ей
казалось, не было.
Саша испробовала все пути, чтобы уберечь Серого. И уже в самом конце, перед
тем как передавать дело в суд, санкционировала психиатрическую экспертизу. Мало
ли что найдут, и можно будет на это сослаться. Смягчающие обстоятельства никогда
не помешают. Она рассчитывала на случайность. Даже не рассчитывала. Просто
делала все, что можно и что нельзя.
Она была как в бреду — между отчаянием и отчаянием. Она ненавидела себя.
Она ненавидела себя за то, что не может жить без его губ, без его рук, без его запаха.
Она ненавидела себя за то, что не может ничего изменить. Она ненавидела себя за то,
что пытается менять. Она не хотела жить. И она хотела, чтобы он был ее жизнью.
Когда она читала результаты психиатрической экспертизы, ей стало дурно.
Буквально. Физически, У нее кружилась голова, тряслись руки. Сердце то
останавливалось вдруг, то начинало биться с неимоверной силой. Пересохло во рту.
Диагноз был прост и лаконичен: «Дебильность умеренной степени выраженностиI».
Она пыталась читать текст врачебного заключения, но не смогла. Страница за
страницей психиатр описывал ей ее Серого, ссылаясь па многочисленные
психологические исследования и тесты:
«Слабость абстрактного мышления», «преобладание конкретных ассоциаций»,
«словесное заимствование и примитивность суждений», «компенсирован за счет
механической памяти и подражательного поведения», «бедная эмоционально-волевая
сфера», «недостаточная обдуманность поступков», «повышенная внушаемость». И
наконец, как приговор, индекс интеллекта, IQ — 58. При минимально необходимых
восьмидесяти.
Безжалостно. Она хотела покончить с собой, но не смогла.
Саша считала своего Серого необычным, и он-таки был необычным — он
страдал умственной отсталостью. Да, наверно, Саша не поверила бы врачам, решила
бы, что они ошиблись. Но она знала каждый тест, она сама была специалистом в этой
области. А для специалиста перечисленные характеристики звучат однозначно — это
симптомы дебильности.
Как она могла всего этого не заметить?.. Это же так очевидно! Теперь все встало
на свои места. Да, мир Серого был прост и понятен. Он с легкостью отличал добро от
зла. Он был тверд и прямолинеен. Он не беспокоился о будущем и ничего не боялся.
Дебильность умеренной степени выраженности...
Странная штука любовь. Она действительно похожа на солнце. Она ослепляет.
Она выжигает глаза.

*******

Она вызвала Серого на последний допрос. Его ввели в ее кабинет, он дождался,
пока охранник выйдет, обнял Сашу и принялся ее целовать. А она вся словно
одеревенела — ни чувств, ни боли, ни единой мысли.
«Ты веришь в Бога?» — спросил он вдруг.
«Верю ли я в Бога? — механически переспросила Саша и через секунду так же
механически ответила: — Да».
Серый разочарованно сел на табурет напротив ее стола.
«Саша, это неправильно. Если тебе плохо, тебе Бог нужен. Так?» — он уставился
на нее своими большими, серыми, немигающими глазами.
«Так», — еле выговорила Саша, впервые понимая, что в этих, таких любимых,
глазах ничего нет, пустота.
«А если у тебя все хорошо, — Серый улыбнулся. — Если у тебя все, что тебе
надо. Тебе нужен Бог? Нет, не нужен. Так?»
«Так», — шепнули ее губы.
Она смотрела на его улыбку — бесчувственную, глупо хихикающую, пустую.
«Ну вот, видишь, — обрадовался Серый. — Значит, Его нет».
Серому дали семь лет колонии особо строго режима. Удивительно маленький
срок, если учесть, что он совершил и в чем участвовал. То, что он дебил, позволило
существенно скостить срок.
На процессе прокурор заявила, что, согласно данным судебно-психиатрической
экспертизы, обвиняемый на момент совершения преступлений был вменяем. Однако
попросила суд принять во внимание тот факт, что выявленная экспертизой умственная
отсталость обвиняемого не позволила ему адекватно оценивать последствия своих
действий. Суд принял этот факт во внимание.
Через день после суда к Саше зашел тот самый Павел, который сейчас стоял
перед ней. Зашел «на разговор». Он сказал, что все знает о ее романе с
подследственным и может подтвердить это документально, что у него на руках все
доказательства ее служебных преступлений, включая уничтожение улик, и... что он
хочет с ней встречаться.
Саша могла не согласиться. В противном случае ей гарантировалось судебное
преследование и возврат дела Сергея на доследование — со всеми вытекающими
отсюда последствиями.
Саша согласилась. Мертвому все равно с кем встречаться.

*******

Павел давно пытался привлечь внимание Саши к своей персоне, но до этого
момента у него не было никаких шансов. Он относился к тем красивым мужчинам, чья
красота неприятна. В нем все было правильно — от фирмы носа до телесных
пропорций, но в этой своей «правильности» он был мерзок.
Павел клялся Саше в любви, точнее — в «любви-ненависти». Он утверждал, что
она пробуждала в нем садомазохистские наклонности. Она одна. Конечно, Саша в это
не верила. Ей было очевидно, что Павел просто стыдится своего извращения и ищет
ему оправдание. Естественное желание насильника — выглядеть жертвой в глазах
жертвы. Павел настаивал, что во всех его бедах виновата Саша и требовал от нее
сочувствия, а в качестве «искупления» — активного участия в его оргиях.
Страшный сон. Почти полгода. Буффонада страшного сна. Павел извращался
всеми возможными способами, постоянно придумывал какие-то новые фокусы. А
Саша лишь выполняла его инструкции — тупо, даже не понимая, что именно она
делает.
Она была, как механическая кукла — совершенно мертвая. Правда, у этой куклы
было одно воспоминание. Кукла помнила чувство, словно из другой жизни... Она
обнимает голову ребенка — бритую, теплую, с едва уловимым запахом осеннего леса.
Ситуация разрешилась неожиданно. Серого ни то убили в тюрьме, ни то он
действительно, как значилось в документах, заболел воспалением легких и умер. Саша
узнала об этом совершенно случайно — увидела во внутренней сводке. Она смотрела
на эту запись и чувствовала, что умер ребенок. У нее умер ребенок.
Возникший было порыв найти, разыскать, поднять материалы, выяснить
подробности и истинные причины прошел так же внезапно, как и появился. Вместо
этого Саша просто написала рапорт. Пошла, написала и сдала в канцелярию. Ее
перевели на другое место работы.
Теперь у Павла не было никаких шансов, ни на что. Его жалкие попытки вернуть
Сашу, его угрозы и истерики успехом не увенчались.
Лишь изредка они сталкиваются теперь в городской прокуратуре, в которой
Саша именно по этой причине очень не любит появляться.
— Ты спрашиваешь, что мне больше нравится? — Саша посмотрела Павлу в
глаза. — Мне, да? Я не ослышалась?
— Да, — Павел испугался ее взгляда. Саша улыбнулась:
— Мне нравится думать, что ты, Паша, несчастен. Очень. По крайней мере,
больше меня. Потому что я уже ничего не чувствую, совсем. А ты — чувствуешь. Что-
то очень странное, но чувствуешь. И знаешь, я думаю, есть в этом мире какая-то
справедливость. Если Бог тебя обделяет, он от тебя и не требует ничего. А если дает,
то и взыскивает. Чувствовать, Паша, — дар, но это — и крест. Твой. А со своего я уже
сошла.

*******

Саша вышла на улицу ч заплакала — без причины, прости так. От слабости.
Нужно возвращаться в управление, а силы куда-то подевались. Слоено их украл кто-
то. Обычно Саша старается не вспоминать ни о Сереже, ни о Павле. Чтобы меньше
презирать себя и не так чувствовать бессмысленность своею существования. Тогда,
во время последней встречи с глазу на глаз, Сережа сказал ей: «Если тебе плохо, тебе
Бог нужен». Он был неправ. Сейчас ей плохо, а Бог ей не нужен. Чем Он сможет ей
помочь? Сотворит чудо? Какое?.. Это просто смешно! Чудом для нее может стать
только ужас, больший, нежели она пережила прежде. Нет, Саше больше не нужны
чудеса. Не надо. Спасибо.
Или, может быть. Он простит ее за грехи? Но она не чувствует себя грешницей. Она
вообще ничего не чувствует, она просто продолжает жить. Зачем-то...

*******

Прочитав бумагу, Саша растерянно уставилась на секретаря начальника
управления:
— Катя, а что это за учреждение — ПСТ 87/6? Я что-то не припомню... Не
глянешь в базе данных? Это ведь ты мое командировочное удостоверение оформляла.
— Не оформляла я тебе никакого командировочного, — огрызнулась Катя. —
Все по этой командировке сверху спущено. Сейчас гляну в базе.
Ее пальцы застучали по клавиатуре компьютера.
— Какой ты говоришь номер? — через пару минут переспросила Катя. — ПСТ
87/6?
Саша еще раз перепроверила номер:
— Да. ПСТ 87/6.
— Нет такого номера.
— Как, нет? — Саша даже разозлилась.
— Ну нет, — недовольно крякнула Катя и развернула монитор к Саше. — Вот,
смотри сама!
Действительно, такого учреждения в полном списке подразделений ГУИН не
значилось.
— Как же так? — Саша пошла по коридору в направлении своего отдела. —
Ничего не понимаю... Ошибка?.. И что мне делать теперь?
— А в пакете ничего на этот счет не было? — крикнула ей вдогонку Катя.
— В пакете? — обернулась Саша. — В каком пакете?
— Ну, был же пакет. Его еще спецкурьер доставил — старшой лейтенантик.
Симпатичный такой...
— Не знаю я ни про какой пакет, — пожала плечами Саша. — И с каких это пор
у нас старшие лейтенанты в курьерах ходят?
— Вот такие, значит, бывают пакеты! — важно сказала Катя и подбоченилась, не
вставая с кресла.
— Чемодан с красной кнопкой подполковник носит. Вот и считай по убыванию
важности — майор, капитан и старшой лейтенант. Причем, заметь, симпатичный!
— Все ты шутишь, Катя, — грустно улыбнулась Саша. — А я стою тут, как дура,
и не знаю, что мне делать.
— А ты не стой. Иди к себе, сядь на свое место и не дергайся. Им надо, пусть они
тебя и ищут, — успокоила ее Катя.

*******

План показался Саше удачным, по относился к разряду невыполнимых —
посидеть не удалось. На рабочем столе ее уже ждал авиабилет.
— Сибири — привет — гаркнул из-за спины майор Лыков.
Саша даже вздрогнула от неожиданности и напряжения. Она недоуменно обвела
глазами сотрудников своего отдела:
— Послушайте, хоть кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?
— А чего объяснять? — развел руками любимец местных барышень капитан
Гришечкин. — Другому ведомству тебя передают — может, разведке, может, ФСБ или
ФАПСИ. Сейчас будут с тобой играть. Тайны, секреты и прочие панты — тень на
плетень. Не тушуйся. Когда-нибудь мы будем тобой гордиться! Может быть...
— Без меня не могли обойтись... — пробурчала Саша себе под нос и начала
собираться.
— Ты же у нас победительница соцсоревнования! — съязвил Лыков. — Пионер
— всем ребятам пример!
— Не обращай на них внимания, Сашенька, — доброжелательно протянула
Надежда Николаевна — старейший сотрудник управления. — Они тебе просто
завидуют. Но никогда в этом не признаются. Потому что, если они признаются, это
будет означать, что ты молодец, а они проиграли тебе — женщине.
— Я не обижаюсь, — сказала Саша.
— Вот и правильно, — ободрила ее Надежда Николаевна. — Мужчины думают,
что для успеха в жизни достаточно гонора. А для успеха в жизни нужно что-то еще.
— И что же, Надежда Николаевна? — улыбнулся Гришечкин. — Раскройте нам
секрет!
— Нужна внутренняя сила, — ответила Надежда Николаевна.
После этих слов она поднялась из-за стола, подошла к Саше, посмотрела ей в
глаза — внимательно, словно пыталась проникнуть в самую душу. Потом едва заметно
качнула головой, обняла и поцеловала:
— А у тебя, Сашенька, она есть. И ты должна быть сильной...
Саша сначала удивилась. Ей показалось странным, почему эта женщина, которую
она почти не знает, вдруг проявила к ней такую доброту и такое участие в ее судьбе. А
главное — в связи с чем? Ну едет Саша в командировку. Что с того?..
Надежда Николаевна словно поняла, о чем задумалась Саша.
— Сон я сегодня видела и тебя в нем, — объяснила она. — Будто поднимаешься
ты по огромной винтовой лестнице в старинном средневековом замке. А она под
твоими ногами как бы выворачивается наизнанку. И оказывается, что ты не вверх
идешь, а вниз, в самую пропасть.
И чувство, словно лестница эта теперь уже и не в замке, а где-то совсем в другом
мире. И ведет не вниз, а в ледяную бездну, в Ад. Тут ты поворачиваешься и снова
пытаешься идти вверх, карабкаешься, и снова — то же. Лестница выворачивается.
Путь вверх оказывается путем вниз. Раз за разом...
Саша оторопела и с ужасом смотрела на Надежду Николаевну. Она не верила
своим ушам. Именно этот сон, точь-в-точь, преследовал Сашу на протяжении всего
последнего года! Внешне ничем не примечательный, он вызывал у Саши ощущение
нестерпимой муки, а после, уже утром, — ноющей, ломящей грудь тоски.
И даже сейчас при одном воспоминании об этом сне у Саши заныло сердце.
Словно под ложечкой поселился какой-то червь, высасывающий у нее кровь и желание
жить. Почти полгода Саша мучилась бессонницей, принимала транквилизаторы. Она
боялась уснуть, боялась, что во сне ей снова привидится эта лестница.
— И что это значит, ясновидящая вы наша? — съехидничал Гришечкин, играя
дыроколом.
Тяжелые удары этой нехитрой офисной техники отдавались в ушах Саши, словно
эхо ее собственных шагов на той ужасной средневековой лестнице.
— Что это значит, Сашенька, я не знаю, — продолжала Надежда Николаевна,
обращаясь только к Саше, к ней одной, словно во всей этой комнате и не было больше
никого. — Знаю только, что если идешь во сне вверх по лестнице, то это к большому
счастью, а если вниз, то к великой беде. А что такой сон значит, этого я не знаю...
— Александра, а вы же у нас дипломированный психоаналитик! — воскликнул
Лыков и плюхнулся задом на Сашин стол. — Вот вы нам и расшифруйте этот сон!
Зачем бедную женщину загружать? Тем более, она и не специалист. Наверное, что-то
эротическое…
— Не обращай на них внимания, милая, — улыбнулась Надежда Николаевна. —
Не обращай. Я хотела предупредить тебя, не напугать. О чем бы я сон ни видела, он —
вещий. Это проверено. К чему мой сон — твоя жизнь расскажет.
Но я знаю, Сашенька, одну вещь. Послушай меня: и ужас дурного сна может
обернуться благом, если человек не потеряет себя перед лицом собственного страха и
сохранит присутствие духа, когда поймет, что спасения больше нет.
Поэтому дерись, милая. И что бы ни случилось, не сдавайся. У тебя все
получится! А тяжело будет. Очень.

*******

Саша собралась, попрощалась с коллегами, вышла на улицу и села в свою
девятку. Она привыкла не обращать внимания на едкие замечания коллег-мужчин. Но
сегодня Лыков, сам того не ведая, попал в самую точку...
Глупо, но Саша и сама так думала про свой сон. Не просто «что-то», а вообще все
в нем было «эротическое»! Если верить Зигмунду Фрейду, лестница, явившаяся
женщине во сне, символизирует сексуальность (тем более винтовая, напоминающая
собой фаллос). Впрочем, и слова Надежды Николаевны не слишком расходились по
смыслу с психоаналитическим толкованием.
Женщина, идущая вверх по лестнице, согласно Фрейду, приближается к высшему
наслаждению — полному чувственному единению с мужчиной. Если же она идет вниз
по лестнице — это, напротив, символизирует ее отказ от страсти. Фрейд связывал это с
комплексом кастрации, а проще говоря — с завистью женщин к мужскому половому
члену.
Правда, теперь Саша не особенно доверяла Фрейду. Было время, когда она, как и
все, им зачитывалась. Но потом разочаровалась. Интеллект бессильный совладать с
желанием, начинает играть словами. Он защищается, выстраивая крепостные стены из
слов. Но страсть, если она приходит, смывает эти «халупы» одним движеньем, словно
их и не было вовсе. Страсть смеется над интеллектом. Кто усомнится в ее власти —
падет первым.
Страсть — это клинок, который двое тянут в разные стороны. Один держит за
рукоять, другой — хватается за острие. Первый противостоит напору, а второй —
ранит душу. Проклятье любви в этой безысходности. И ведь это извечная дилемма —
твое желание вызывает лишь тот, кто не питает к тебе ни малейшего интереса. Ты сам
интересен только тем, кто не вызывает у тебя никакого желания. Есть ли выход?..
«Есть, — отвечает Фрейд. — Приходите к психоаналитику, и вам станет легче».
Станет ли? Вряд ли. Но Саша пошла — к одному из своих университетских
преподавателей, который подрабатывал частной практикой. «Бомбил» — на
шоферском жаргоне.
Ее душа тогда разрывалась. Ей около двадцати, первая любовь закончилась —
глупо, жестоко и пошло. В общем, как ей и положено. Саша чувствовала себя
униженной, грязной и от этого даже виноватой. А еще она думала, что жизнь
закончилась, что больше ничего не будет. Молодость...
Наверно, в тот момент Саше было бы достаточно просто выговориться,
рассказать о себе,
о своей боли, о своем отчаянии. В такие моменты нужно, чтобы кто-то тебя
услышал и поддержал, увидел в тебе человека и не оттолкнул. Но...
— Расскажите о своих родителях? — сказал последователь Фрейда, когда Саша
легла к нему на психоаналитическую кушетку.
— Я плохо их помню, — ответила Саша, едва сдерживая слезы. — Мне еще не
было и восьми лет, когда они умерли. Их убили...
— Так, хорошо, — психоаналитик потер козлиную бородку. — А кто вас
воспитывал?
— Сначала дядя, его семья. А потом бабушка...
— А почему вас отдали бабушке? — настойчиво поинтересовался психоаналитик
и скосил глаза к переносице.
— Потому что мой дядя... — слезы сдавили Саше горло.
— Потому что ваш дядя — что?.. — психоаналитик буквально навис над Сашей.
— Потому что мой дядя... Мой дядя... Он был пьян... Он...
— Ну?! Говорите же! Он изнасиловал вас?! Саша разревелась в голос.
— Ну, и чего вы теперь от меня хотите? — протянул врачеватель душ
человеческих, самодовольно откинувшись на спинку своего кресла. — У вас все из-за
этого детского...
Саша вскочила и бросилась вон из кабинета.
— Куда же вы?! Зачем так реагировать?.. — услышала она вслед.

*******

Желание рождается, чтобы умереть. Но |до этой точки у него два пути, его ждут
две разные смерти. Оно может умереть, исполнившись. Тогда его священный конец
лежит на пике блаженства и в венце собственной славы. Но оно может умереть и иначе
— просто задохнуться, не дождавшись чуда своего исполнения.
Психоаналитик — плакальщик на похоронах желания, удушенного
невозможностью умереть, исполнив свою миссию, желания, спертого пустотой. Он
причитает о желании, которое не смогло умереть счастливо. Он обещает жизнь вечную
тому, кто, мучаясь болью, не хотел жить и отмеренный ему срок.
Старик Фрейд, надо отдать ему должное, понял, что для человека проблема
желания всегда будет актуальной. Обязательно. Именно благодаря своей
неразрешимости. Но на Саше он погорел. В какой-то момент она просто умерла,
умерла внутри, душой. И все — проблема решилась сама собой.
Саша стала жить рассудком — спокойно, размеренно. Ее жизнь превратилась в
череду формальностей. Она ходит на работу, зарабатывает деньги и очки. Еще она
получает образование, знания, навыки. Это и для карьеры хорошо, и для самооценки
полезно. Еще смоталась замуж. Без особого энтузиазма. Просто для полноты картинки.
Впрочем, занятия психологией она не оставила. Зачем? Если делать карьеру,
нужно чем-то отличаться от остальных. И она отличается — у нее есть
психологическое образование, которое она получала параллельно с юридическим,
дополнительная специализация в области судебной экспертизы и сексопатологии. Она
— молодец! Ей так все начальники говорят. И этого достаточно. Больше не всегда
лучше.
Но около полугода назад прочное здание, выстроенное Сашей, спрятавшее ее
душу, дало трещину. Она пошла на курсы усовершенствования по клинической
психологии. Пошла просто так, без особой цели или надежды — по разнарядке, ни на
что не рассчитывая. А вышло все иначе.
Откровением стала встреча с настоящим Учителем. Это был Учитель с большой
буквы. На своих семинарах он рассказывал не о психологии человека, а о самом
человеке.
«Наука "психология" изучает покойника, — полушутя говорил Сашин учитель.
— Человека нельзя разъять на части. Любая вивисекция убьет его, а мертвым человек
не бывает. Вы можете пощупать чувства? Измерить их? Дать им оценку? Или
проникнуть в душу и не навредить? Можете?.. И наука сдается, когда мы ставим перед
ней такие задачи. Не сдается только сердце».
И после этих слов он всегда добавлял: «Если, конечно, вы верите, что оно у вас
все еще есть».
Саша удивлялась этому странному сравнительно молодому еще человеку.
Уважение к Индивидуальности собеседника, к его мнению, интересам, позиции,
казалось, шло впереди него. Душа ее Учителя была не внутри. Он не прятал ее, а носил
в ладонях. На вытянутых руках...
То, как он общался, было сродни священнодействию. Просто и честно — только
о главном, только искренне. То, как он думал, как мыслил, — завораживало и пленяло
воображение. А когда он что-то рассказывал, казалось, смеющиеся ангелы веселой
гурьбой бегут босыми ногами по душе. Им хотелось любоваться,
Саша испытала потрясение. У нее снова появился интерес к психологии, к его
психологии. Ей снова захотелось жить, дышать, чувствовать, хотеть...
Как вдруг, словно гром среди ясного, безоблачного неба, прозвучали его слова:
«Саша, вы еще не пережили того, что открыло бы вам истину о себе».
Они, словно лезвие, рассекли Сашино сердце на две половины. В одном
оставалась странная, непонятная, невнятная и неизъяснимая любовь к этому человеку.
Любовь-признательность. Любовь-восхищение. А в другой — отчаяние. Отчаяние из-
за непонимания. Он не понял ее. Как он мог такое сказать?! О ней?! Она — и не
пережила?!
Его слова показались Саше странными, нечестными и даже жестокими. Ее
словно окатило холодной водой.

*******

Че-то ты ранехонько сегодня ... — услышала Саша, выходя из машины.
— Вот, Марья Ивановна, в командировку меня отправляют, — пожаловалась
Саша старушке, что вечно сидит у ее подъезда и знает все обо всех и обо всем.
— А куда едешь? — поинтересовалась Марья Ивановна.
«Вот ведь разведчица! — улыбнулась про себя Саша. — Чувствуется закалка...»
— Далеко еду, Марья Ивановна, в Сибирь. Но куда точно, и сама не знаю.
— А никто не знает, — ответила женщина, поправила платок и провела рукой по
морщинистому лицу.
— В каком смысле? — не поняла Саша.
— Все куда-то едут, а куда — никто не знает.
«Странная... Это, наверное, старческое», — подумала Саша и ничего не сказала.
— Нам пути предписаны, дочка, — услышала Саша, открывая дверь подъезда. —
Кто думает, что выбирает, сам себя путает.
Саша обернулась и посмотрела на Марью Ивановну. А та, глядя в небо
выцветшими, почти белесыми глазами, продолжала нашептывать:
— Неисповедимы пути Господни, и карты на них не придумано. Ты, знай, иди
себе и иди. Если идешь, значит, так оно и надо. Только не сомневайся. В сомнении —
страх, я в страхе — смерть.
Саша пожала плечами, еще несколько секунд простояла в нерешительности у
открытой двери подъезда. Потом вспомнила, что до завтрашнего отлета еще уйма дел,
мысленно обругала себя за нерасторопность и побежала вверх по лестнице.
Но войдя в квартиру, Саша ощутила вдруг какую-то тяжесть внутри. Отчетливо,
внезапно. Эта тяжесть возникла ниоткуда, просто появилась, и все.
Саше запали в душу эти слова: «Ты, знай, иди себе и иди. Если идешь, значит,
так оно и надо. Только не сомневайся».
«А куда я иду? — спросила себя Саша. — Куда?»
Осознание отсутствия той «карты», о которой только что вскользь, словно бы
случайно, сказала Марья Ивановна, напугало Сашу. Она машинально вошла в ванную,
чтобы сполоснуть руки, и увидела в зеркале свое лицо. Да, именно лицо.
Обычно, когда человек смотрит на свое отражение в зеркале, он замечает кожу,
если разглядывает морщинки, глаза — если собирается умыться, зубы — перед тем как
их почистить. Он видит губы, щеки, нос, брови, ресницы... Но он почти никогда не
видит в зеркале своего лица.
Когда вы встречаете человека, вы, напротив, смотрите именно на его лицо. Вам
интересен его образ. Только убедившись в том, что это образ вам симпатичен или,
напротив, неприятен, вы приглядываетесь к деталям — к глазам, губам, носу. Вы
словно бы пытаетесь подтвердить, удостовериться в своем первом впечатлении.
Лицо человека передает вам информацию о нем, о его состоянии, эмоциях,
внутреннем облике. Нос, сам по себе, об этом не расскажет, да и от губ ответа на этот
вопрос не дождешься. Даже глаза, взятые и рассмотренные отдельно, словно
вырезанные из фотографии, умирают. Их блеск и их сила теряются. Без лица в них нет
и души.
Именно поэтому мертвы лица фотороботов, которые собираются по частям. Лицо
человека нельзя восстановить по деталям. Потому что лицо — это больше, чем
стандартный набор элементов. «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек» — это
фантом, это не человек. У человека должно быть лицо.
И что же увидела Саша, когда вот так, внезапно столкнулась со своим лицом?
Кого увидела Саша в зеркале? Может быть, уставшую, стареющую женщину? Или
испуганную, растерянную девочку? Или одинокое, отчаявшееся существо?
Неизвестно. Она и сама не знала этого, не могла понять, сформулировать.
Ее хватило только на то, чтобы расплакаться.
Увидев кого-то по ту сторону зеркальной поверхности, она не узнала в этом
«ком-то» себя. Она вздрогнула, как, бывает, вздрагивает маленький ребенок, еще не
знающий, как устроено зеркало. Она увидела покойницу. Она увидела свою смерть.
«Только не сомневайся. В сомнении — страх, а в страхе — смерть».

*******
Сашу встречали прямо у трапа самолета. На поле аэродрома стоял зеленый
забрызганный грязню уазик. Немногословный прапорщик попросил у Саши документы.
И убедившись в том, что она — это действительно она, принял у нее веши и
предложил есть о машину. Дорога была долгой. Солдат вел машину, прапорщик сидел
на переднем пассажирском сидении и скупо отвечал на Сашины вопросы. Она хотела
узнать, куда они едут? Почему номера этого учреждения нет в базе? Какому
ведомству оно подчинено? От чего такая срочность — что-то стряслось? «Я не
уполномочен». — в этих трех словах, по большому счету, уместилось бы все, что
сказал ей за время поездки сопровождающий.

*******

Саша смотрела в окно. Мимо нее пробегали то поселковые, то деревенские
пейзажи, а то и просто лес — вековой, раскинувшийся на покатых холмах. Саша уже и
забыла, что такое бывает, что улицы и многоэтажки — это еще не все.
Глядя на эти бескрайние просторы, укутанные голубым небом, на
величественные ландшафты, Саша, наконец, расслабилась. Когда это было последний
раз?! И не вспомнить. Ее веки отяжелели, она подогнула ноги, замоталась в плащ и
задремала.
— Приехали. Выходите! — скомандовал прапорщик. — Вас уже ждут.
Саша открыла глаза и посмотрела в окно. Впереди административное здание,
справа плац, чуть дальше высокая ограда с решеткой. Какая-то зона... ПСТ 87/6. А
дальше, за холмами, — тонкая линия багряного зарева. Солнце опустилось за
горизонт, оставив после себя окровавленные облака.
— Послушайте, а меня, может быть, сначала разместят? — осведомилась Саша,
выйдя из машины и оглядевшись. — Я бы хотела привести себя в порядок с дороги. Да
и поздно уже — девятый час. Неужели кто-то еще на работе?
— Сказано доставить в любое время, — отрапортовал прапорщик и указал
направление движения.
«Видимо, они хотят мне документы передать. Чтобы я успела с ними
ознакомиться до завтрашнего утра, — сообразила Саша. — А завтра все решится, и я
уже поеду обратно».
Следуя за своим провожатым, Саша вошла в здание. У нее снова проверили
документы — все, включая командировочное удостоверение. И это странно, потому
что уж на какую-какую, а на эту бумажку никогда никто не смотрит.
Обычно сам командированный беспокоится о ее оформлении.
Дежурный офицер долго сличал Сашину фотографию с оригиналом, изучал
печати и штампы, задал несколько странных вопросов. Под конец Сашу попросили
предъявить к досмотру вещи. А под конец всего была вызвана дама, которая в
отдельном помещении осмотрела саму Сашу!
«Господи, что это за место такое?!» — не понимала Саша.
Ее вызвали для оказания помощи, как ценного специалиста. Но вместо
уважительного и благодарного приема, ее обыскивают! Причем по полной форме! Да,
с каждой минутой Саше все меньше и меньше хотелось задерживаться в этом забытом
богом месте.
Обычно люди, служащие в таких — удаленных от центра — подразделениях,
голодны до общения. Друг о друге они все знают. Любая внутренняя новость
проглатывается молниеносно. Поэтому им всегда интересно встретить нового
человека. Расспросить его о том о сем, как дела, что творится в мире, просто
поговорить. Но здесь, казалось, все было наоборот.
«Бред какой-то! — подумала Саша. — Поскорее бы это все закончилось...»
Наконец, Сашу провели внутрь. Но она не переставала удивляться. Такое
количество закрывающихся по всей форме дверей можно встретить только в
образцовых СИЗО. Ну в крайнем случае в самой тюрьме. Но уж никак не в
административном здании! А дежурные по каждому коридору?! А камеры
видеонаблюдения во всех углах?!
«Они тут что, в условиях боевых действий живут?» — недоумевала Саша.
— Василий Васильевич, разрешите? — дежурный офицер просунул голову в
кабинет начальника тюрьмы.
— Чего тебе? — ответил ему раздраженный мужской голос.
— Прибыло ожидаемое лицо, — доложил офицер.
«Боже мой! Это надо же — «ожидаемое лицо»! У меня что, фамилии нет? Или
звания в конце концов?!» — Саша почувствовала, как накапившееся раздражение
заклокотало у нее внутри.
— Так пусть войдет, черт возьми! — гаркнул мужчина.
— Есть! — выпалил дежурный офицер и пропустил Сашу в кабинет. —
Проходите.
В длинном кабинете начальника тюрьмы, похожем на гроб, был сумрачно. Стол у
дальней стены был абсолютно пуст. Только лампа — тусклая, с зеленым абажуром. На
стене — чей-то портрет. Но чей, не разобрать. Справа и слева, вдоль стен, тянулись
два длинных ряда стульев. Спартанские условия.
— Это вы что ли?! — грузный, похожий на бурого медведя, мужчина, одетый по-
домашнему — в свитере и штанах, встал из-за стола и уставился на Сашу с
нескрываемым презрением. — Они что там в конец сдурели?! Ребенка мне высылают!
— Простите?.. — Саша прокашлялась и понизила тембр голоса. — Это вы мне?!
— А вы не кашляйте, не кашляйте! — продолжал Василий Васильевич. —
Детский сад! Это они детей теперь спецагентами называют?!
— Что вы себе позволяете?.. — коли так, Саша решила защищаться. — Вы
понимаете, что вы говорите?
Василий Васильевич тем временем подошел к Саше и оглядел ее со всех сторон,
как фарфоровую куклу. На вид ему было лет пятьдесят пять — шестьдесят.
— Я что думаю, то и говорю, деточка! И сейчас я думаю, что начальник здесь я.
И я просто не допущу вас к работе! Пусть вас хоть от Господа Бога спускают! Через
мой труп!
Саша потеряла дар речи. Что ей делать?
— Вы может быть думаете, что я сама в эту командировку напросилась? —
сказала она через секунду. — Мне приказали. А я приказы выполняю.
— А я отменю этот приказ, черт бы меня побрал! — Василий Васильевич сел на
стул. — Они что себе думают?! Совсем охренели! Так, как вас там?.. Хотя ладно, не
имеет значения. У вас теперь новый приказ: кругом, шаго-о-ом марш! Слышите меня?!
Давайте, проваливайте...
Саша почувствовала, как ее ноги сами собой разворачиваются «крутом». Но не
по команде, а от обиды, от бессилия, от того, что она не может больше терпеть это
унижение.
«Считаем до десяти. Раз, два, три... — Саша стояла на месте, как вкопанная. —
Нужно взять себя в руки».
И снова закашлялась.
— Вы еще здесь? — якобы «спросил» начальник тюрьмы.

*******

— Я… — начала Саша.
— А мне кажется, что это как раз то, что нам нужно, Василий Васильевич, —
раздалось откуда-то сбоку.
От испуга Саша развернулась на этот голос всем телом. В самом темном углу
комнаты, слева от двери, произошло какое-то движение. Все это время там,
оказывается, сидел мужчина и слушал этот унизительный для Саши разговор.
Судя по голосу, ему было лет сорок, может быть, чуть меньше. Он показался из
своего угла, подобно тени. Одет в серый костюм, рыжеватый, небольшого роста,
худощавый, верткий, подвижный, как шарнир.
Его маленькие, блеснувшие во тьме, вороватые глазки смерили Сашу с живым
интересом падальщика.
— То, что нужно, — повторил мужчина.
— Юрий Анатольевич, я пошел, — сказал Василий Васильевич, побагровел и
вышел из кабинета, словно ему вдруг стало дурно.
Саша проводила его недоуменным взглядом. В эту минуту на ее глазах
разыгралась целая
сцена. С множеством подтекстов и какой-то скрытой пружиной внутри. Что это
за странное существо в сером костюме, способное одним своим появлением прогнать
медведя, начальствующего в берлоге? И какая роль во всем этом отведена Саше?..
— Он просто старый зануда, — примирительно сообщил Юрий Анатольевич. —
Ничего не поделаешь, приходится работать со «старым фондом».
«Кажется, я все поняла, — подумала Саша. — С этим нужно держать ухо
востро».
Бессильная злоба Василия Васильевича выдала в нем «английскую королеву»: он
царствует в своей тюрьме, но не правит. Что бы он ни думал, он не может противиться
этому невзрачному зверьку с мышиными глазами. У этого зверька на него есть какая-
то управа — серьезная, страшная.
— Вы бы не могли мне объяснить мою задачу? Я до сих пор не получила никакой
внятной информации о том, где я нахожусь и для какой цели...
— В сущности, все это не должно вас интересовать... — «серый» попытался уйти
от ответа.
— Но я бы хотела это знать, — Саша смотрела на него, не моргая.
Официальная версия, предложенная Саше, выглядела следующим образом. Это
действительно тюрьма, и действительно засекреченная. Здесь сидят не по приговору
суда, а по некому «решению». Все постояльцы этой зоны — лица, которые по тем или
иным причинам не могут быть официально осуждены.
В такой тюрьме может оказаться человек, чье преступление сопряжено с
нарушением государственной тайны, озвучивать которую нельзя в принципе.
Возможна и другая ситуация, связанная с конфликтом судебных экспертов. И наконец,
третий вариант, когда против социально опасного преступника нет улик. Ситуация
патовая — отпустить нельзя, посадить официально нет никакой возможности. Ну и
принимается решение: отправляем сюда — в ПСТ 87/6.
— Тот случай, с которым вам предстоит работать, относится как раз к третьему
варианту, — закончил свой рассказ Юрий Анатольевич.
— И отчего же это у следствия нет улик?.. — с ухмылкой спросила Саша.
— Дело деликатное, трудно доказуемое... — елейным голосом пропел Юрий
Анатольевич. — Доведение до самоубийства.
— Вы это серьезно? — Саша презрительно улыбнулась.
Подобное «объяснение» из уст представителя органов звучало как банальное
оправдание непрофессионализма его сотрудников. Видимо, наделали ошибок во время
ведения следствия, и теперь вот так, по сути противозаконным образом, выходят из
положения.
— Абсолютно, — уверенно сообщил Юрий Анатольевич. — Вы, наверное,
сейчас мысленно на сотрудников пеняете, которые этим делом занимались? Не надо,
не пеняйте. Они мертвы...
Саше на какую-то долю секунды показалось, что она ослышалась:
— Мертвы?!.
— Именно-именно, — подтвердил Юрий Анатольевич. — По той же самой
причине, что и все предыдущие жертвы. Самоубийство. Особенное дело, милочка,
особенное...
Преодолев охватившую ее панику, Саша попросила:
— Я бы хотела сначала ознакомиться с материалами...
— В том-то все и дело. Их нет, — ответил Юрий Анатольевич. — Вы для того
сюда и вызваны.
— Что значит — «их нет»? — Саша не поверила его словам. — Вы хотите
сказать, что у вас содержится заключенный, а на него даже дела не заведено? Нет ни
одного документа?
— А вы не удивляйтесь, вам еще предстоит удивляться сегодня по полной
программе, поберегите силы, — зло и высокомерно отвесил ей в ответ Юрий
Анатольевич. — Эка мы искалась! Посмотрите на нее!
Прежде чем ваши предшественники покончили с собой, они уничтожили все
материалы. У меня, кстати, нет никаких гарантий, что и с вами чего-нибудь такого не
случится. Так что, попридержите коней! Посмотрим, как у вас дело сверстается, а
главное — долго ли с ним проживете.
Саша почувствовала, что ноги стали ватными, а по спине тонкой струйкой
побежал пот.

*******

Длинные коридоры тюрьмы, выкрашенные темно-зеленой краской, словно
специально созданы для того, чтобы в них, за отсутствием привидений, гуляло
надрывное эхо шагов, лязгающих затворов и крики заключенных. Саша намеренно
стучит каблуками, отгоняя страх и неуверенность. Юрий Анатольевич семенит рядом.
Если прислушаться к эху его шагов, то можно подумать, что он в шлепанцах.
Краем глаза Саша ловит лампы зарешеченных светильников — больших,
похожих на гигантские металлические желуди. Пространство кажется туннелем, где
светлые зоны последовательно чередуются с темными. Здесь от фонаря свет ярок, чуть
дальше, наоборот, темно — свет смешивается с тьмой, создавая зловещий сумрак.
Свет, тьма, свет, тьма...
«Литер Б, № 63-22, распоряжение № 119-23Р» и две фамилии — Сашина и ее
сопровождающего. Эту фразу Юрий Анатольевич механически повторяет перед
каждой новой дверью-решеткой, что разделяет здесь коридоры, этажи и внутренние
блоки. Охранники молча сверяются с документами и пропускают следователей на
территорию, за которую они отвечают.
Саша совершенно забылась, пытаясь уложить в голове события этого дня. А тем
временем они уже стояли перед камерой номер 63-22. Охранник поворачивал ключ в
замке меленой металлической двери.
— Нам нужны доказательства. Хотя бы по пяти умершим женщинам. У него на
счету и два мужчины-следователя, но с этим — ладно. На суд мы эти дела все равно
представить не сможем. Очень на вас все надеются. Не обманите ожиданий, — Юрий
Анатольевич расплылся в гнусной улыбке, протягивая Саше пустую папку с
единственной надписью — «Дело». — Добро пожаловать в Ад, дорогая!


Часть вторая

Саша и опомниться не успела, так быстро за ней захлопнулось дверь. В последнюю
секунду она заметила ужас на лице охранника. Казалось, он и не сомневался, что
отворяет двери в лабиринт Минотавра. И только сейчас Саша поняла, что охранник
предварительно не сделал обязательной вещи — он не посмотрел в глазок и не дал
заключенному никакой команды. Впрочем, к охраннику у Саши им