9 лет назад его не стало… А сейчас Муслиму Магомаеву было бы 75. Представляете, как бы это отмечала страна! Ведь когда говорят «национальное достояние»… Это понятие так уже затерли, замельчили. Но Муслим Магомаев — да, это наше национальное достояние и есть, был и будет. Как он пел, мы помним, не забудем никогда. Только вот каким человеком был в жизни, мало кто знает. Достойнейшим, бескорыстным, щедрым, скромным на самом деле. Сегодня о великом певце вспоминают его друзья и очень близкие люди.

Фото из семейного архива

Юлий Гусман: «Он был одним из первых блогеров в стране»

— Вспоминая великого певца и моего друга Муслима Магомаева, очень не хочется говорить банальных слов типа звезда, гений, талант. Но здесь этого не избежать. Мы знакомы с Муслимом всю жизнь, ну, как и все наше поколение. Я впервые его увидел тоненьким, худеньким мальчиком лет 16–17. В узкой черной бабочке, белой рубашке, кургузом черном пиджачке он готовился поехать на конкурс в Италию от Советского Союза. Его звездный полет никогда не был безоблачным, успехом ребенка, который родился с серебряной ложкой во рту, хотя он и внук великого композитора Муслима Магомаева, именем которого названа азербайджанская филармония. Он вырос у своего дяди, и всем, что с ним случилось, обязан только и исключительно своему огромному таланту.

Я наблюдал Муслима Магомедовича, Муслима, Мусика в разные периоды его жизни и всегда поражался цельности и, я бы сказал, совершенству его художественной натуры. Он был настолько к себе требователен, что и петь-то перестал только потому, что ему показалось, будто он поет хуже. Он сам так решил, хотя все вокруг, и люди профессиональные, и такие, как я, говорили ему: «Муслим, ты поешь потрясающе». Ему перестало нравиться, и он перестал петь. Знаете, замолчать для такого художника, по-моему, невероятно тяжелый, трудный поступок. Собственно говоря, он так же и из жизни ушел, как мужчина, перестав бороться, когда понял, что средства борьбы исчерпаны, хотя врачи тоже говорили, что это не так.

Очень не хватает Муслима, которого любили все. Мало кто знает, что он был одним из первых блогеров. Я однажды пришел к нему на день рождения, который имел честь вести как тамада. Там сидела большая группа, человек двадцать совершенно незнакомых мне молодых людей. Я спросил у Тамары Синявской, его верной подруги, жены и самой большой любви его жизни: «Тамарочка, а кто эти люди?» И она сказала: «Как кто? Это фаны клуба Муслима». А ведь тогда это явление вообще только зарождалось, не было еще массовой эпидемии блогеров, которых сейчас даже в Кремль зовут.

Михаил Гусман: «Качание в воздухе в машине вместе с Муслимом я не забуду никогда»

— Муслим был человеком поколения моего старшего брата, и в годы моей юности, ранней молодости я мог только изредка, и то по счастливому случаю, попасть в их компанию. Но, как известно, с годами разница в возрасте стирается, и когда у Муслима наступил период московской жизни, мы виделись намного чаще. Как известно, в Москве еще до того, как он женился на блистательной Тамаре Синявской, у него фактически не было квартиры. Он жил в одном и том же номере в старой гостинице «Москва», а потом долгие-долгие годы у него был постоянный «люкс» в северном корпусе гостиницы «Россия». Муслим, и это знали все, был человеком чрезвычайно щедрым. Щедрым и душевно, и в совершенно прямом смысле слова. Он мог по просьбе друзей накрывать столы одновременно в четырех, пяти ресторанах Москвы и не быть ни в одном из них. Друзья с подругами пили, гуляли за его здоровье, а сам он в этот момент был или на концерте, или просто совсем в другом месте.

Детство у него было тяжелое, он потерял отца на фронте. Его воспитывал замечательный человек, его дядя, бывший постпредом Азербайджана в Москве, Джамал-эд-Дин Магомаев. Фактически он заменил ему отца. В раннем детстве, как говорили, Муслим был довольно хулиганистым подростком, но, уже став взрослым артистом, он как-то подсобрался. Он много курил, курил даже тогда, когда все мы восхищались его пением. Помню, как в Москве я, еще совсем мальчик, со своим папой пришел обедать с Муслимом в ресторан «Арагви». Муслим, еще относительно молодой человек, спросил разрешения у дяди покурить. На что мой папа, который был врачом и довольно жестко относившимся к курению человеком, никогда в жизни не курившим, сказал: «Муслим, вам не надо курить, это очень повредит вашему голосу». Муслим тут же затушил сигарету, но сказал: «Вы знаете, я боюсь, что не смогу справиться с этой привычкой». Так и было, он курил до последнего дня.

Популярность Муслима в те годы была невероятной. С ней не может сравниться слава ни одной ни советской, ни российской звезды. Дело даже не в том, что он на свои концерты собирал стадионы по 25–30 тысяч человек. Надо было просто видеть своими глазами, просто понимать то всеобщее обожание, которое сопутствовало Муслиму в годы расцвета его таланта во всей стране. Я помню очень хорошо, как наша бакинская команда КВН во главе с капитаном — моим старшим братом Юликом — оказалась в Казани, где проходила декада культуры Азербайджана в Татарии. Был номер и у нашей команды КВН, мы ведь тогда стали чемпионами. А завершал концерт под неописуемый восторг зала Муслим. Более того, как сейчас помню, он со сцены обратился к зрителям, что вот в зале присутствует команда КВН Баку, чемпионы этого года. Надо было видеть наши просто бесконечно счастливые лица, когда софиты направили на нашу команду. Мы встали, зал нас приветствовал, но ведь не просто встали, а нас Муслим представлял — для нас это было особой гордостью. Но дальше случилось самое невероятное. Муслим приехал в Казань на машине. Сейчас это уже реликтовый автомобиль — советский длинный черный правительственный лимузин. После концерта он пригласил Юлика и меня поехать в гостиницу. И вот мы сели в машину, только Муслим взялся за руль, вдруг подошел начальник охраны, сказал: «Там за воротами стоит огромная толпа поклонников и, конечно, прежде всего поклонниц, вам будет очень сложно выехать». Мы подождали какое-то время, потом ворота распахнули, мы попытались выехать сквозь толпу, и дальше случилось то, о чем до этого и после этого я только читал. Я единственный раз в жизни испытал ощущение, когда автомобиль подняли на руки. Может быть, на небольшую высоту, сантиметров на сорок-пятьдесят, но было ощущение ужасного страха. Гигантская, многотонная машина закачалась на руках, причем, как правило, девичьих, а не мужских. Нельзя даже было открыть окна. Это продолжалось буквально несколько секунд. После этого машина грохнулась оземь, народ расступился, и мы смогли уехать. Вот это качание в воздухе в машине вместе с Муслимом я не забуду никогда.

Но если говорить о самом памятном эпизоде, связанном с Муслимом… Это был один из холодных вечеров октября 1966 года, когда оставался год до пятидесятилетнего юбилея революции. В номере гостиницы «Москва» собрались несколько друзей Муслима. Это было глубоко за полночь. Там был недавно ушедший из жизни замечательный азербайджанский писатель и просто великий человек и гражданин Максуд Ибрагимбеков, был режиссер Эльдар Кулиев, был мой старший брат, какие-то еще друзья, ну и я, тогда еще совсем юноша, где-то в углу примостился. Шла настоящая брутальная мужская гульба. Еда закончилась давно, закуски не было, и дежурная по этажу Мария Степановна у своих товарок нашла какие-то вареные яйца, бутерброды, печенье. А в те годы в ночной Москве нельзя было ничего купить, все было закрыто. Яйца и печенье быстро съели, и тогда Мария Степановна, переживая, что ее любимец Муслим продолжает с друзьями гулять, а закусывать нечего, сказала: «Ребятки, вот тут внизу, под домом, сейчас идет ремонт фойе здания метро «Площадь Революции», так там рабочим в полшестого утра привозят кухню, завтрак. Может, я сбегаю, пойду попрошу?» На что Муслим сказал: «Ну что вы, Машенька (он ее своим бархатным голосом так и звал Ма-а-а-шенька), мы спустимся сами». И вот представьте: раннее утро, холоднющая Москва, и в очереди к огромному котлу с какой-то непонятной кашей стоят женщины в косынках, в ватниках, с измазанными известью лицами, которые там работали на строительстве метро. Это были женщины без возраста, им могло быть и двадцать лет, и пятьдесят. И вдруг в это помещение входит Муслим в белом вязаном свитере, в красном — тогда очень модном — мохеровом шикарном шарфе и без шапки, а вслед за ним странная компания явно сильно пьяных мужичков. И Муслим своим великим неподражаемым баритоном обратился к публике: «Девушки, можно ли у вас кашкой угоститься?» Вот если бы в этот момент из Мавзолея Ленина пришел сам живой Ильич, то впечатление на этих девушек было бы произведено гораздо меньше. Их кумир, их вожделение, их символ счастья вошел к ним. И они в один голос выдохнули: «Да!» И вот мы со своими котелками по одному подходили к тетке-кашевару, которая ковшом бросала кашу в наши котелки, и тихо отходили. Я в этой компании по молодости был единственный не выпивший, то есть непьющий, но все остальные, конечно, мгновенно протрезвели. А пока мы ели, никто не только не попросил каши, а стояли и затаив дыхание на нас смотрели. После этой съеденной каши Муслим сказал благородно: «Спасибо, девочки» — и также величаво пошел во главе нашей колонны. Вот я думаю, что у этих девушек тогда случилось самое сильное впечатление за их жизнь.

С Ильей Резником и Аллой Пугачевой.

Геннадий Хазанов: «Как добраться живым до гостиницы?»

— Я, конечно, с Муслимом не так был дружен, как братья Гусманы, поскольку они бакинцы, но мне очень повезло. Сначала я смотрел на Муслима как обыкновенный советский телезритель, видя его совершенно фантастические по успеху выступления на «голубых огоньках» и в сборных концертах. А потом, уже с начала 1970 года, мы довольно часто пересекались на одном концертном пространстве. Я такого в стране отношения, как к Магомаеву, не видел больше ни к одному артисту, даже к нашей великой, без преувеличения, Алле Борисовне Пугачевой. В 1973 году я принимал с ним участие в больших концертах, связанных с Днем Победы, на стадионе «Динамо» и был свидетелем, как поклонники и поклонницы руками поднимали «Волгу», в которой сидел Магомаев, не давали ей выехать со стадиона и несли ее на руках. Ну что может быть большим доказательством!

После этого мы с Муслимом довольно часто встречались не только в концертах, но и будучи на гастролях в Баку в начале 80-х. Муслим очень гостеприимно меня опекал, показывал город, таскал по своим друзьям. Эти бесконечные кавказские угощения, у которых был только один финал — как добраться живым до гостиницы. После этого уже Муслим, обосновавшись постоянно в Москве, приходил ко мне на спектакли с Тамарой Ильиничной.

Муслим был настоящий артист в полном смысле этого слова — со всеми солнечными и теневыми сторонами этой профессии. Но, учитывая, что он был звездой в полном смысле этого слова, он, с моей точки зрения, сумел сохранить какую-то щепетильность, скромность, тактичность… Вообще, если говорить о шоу-бизнесе, которого еще тогда не было в стране, то, будучи вот таким идолом для зрителей, он все равно вел себя не как распоясавшийся купчик, хотя, наверное, имел на это много оснований.

Иосиф Кобзон: «Алиев называл Тамару Синявскую своей русской невесткой»

— У нас с Муслимом были очень добрые, теплые отношения и дружеские, и творческие. Даже тогда, когда он стажировался в Италии, я постоянно с ним общался. Он, безусловно, был по-восточному талантлив. Замечательно писал музыку, замечательно играл на фортепиано, замечательно пел, рисовал. Мы встречались неоднократно в совместных гастролях по той великой стране, которую бездарно потеряли…

Я вспоминаю начало их романа с Тамарой, которое происходило в Крыму на фестивале «Крымские зори», и с тех пор они были вместе всю жизнь. Я вспоминаю наше совместное времяпрепровождение на рыбалке на Черном море. Он не был ханжой, любил анекдоты, любил дружеские застолья. Он был абсолютно нормальным человеком.

Я был на его юбилее и в Москве, и в Баку, особенно на его 60-летии, когда Гейдар Алиев произносил торжественную речь во Дворце культуры республики. Я гордился за Муслима, что у него такой лидер, который постоянно заботится о культуре, и конкретно о нем, и о своей русской, как он называл, невестке Тамаре Синявской.

Все думали, что он недоступный, что он высокого мнения о себе… Да, он не терпел фамильярности, но был достаточно коммуникабелен. Очень жаль, что сегодня его нет. Думаю, что он ушел с эстрады после развала Советского Союза, потому что была уничтожена концертная деятельность, уничтожена пропаганда отечественной массовой песни, советской песни… И он начал писать книгу о Марио Ланца, редко стал выступать. Думаю, что это депрессия сказалась на том, что он так рано покинул нас.

Владимир Винокур: «Не произошло чуда, не родился новый Магомаев!»

— Муслим сам не очень любил употреблять ненормативную лексику, но слушать любил. Он был супертактичный и добрый человек. Я никогда не видел, чтобы к завтраку или к обеду он вышел в шортах или майке, он всегда был в костюме, очень предупредительный, очень уважительный. Я вообще таких людей мало видел в жизни, потому что Муслим — это идеал музыканта, певца и человека. Он был не звездный, его нельзя сравнить с нашей звездной тусовкой. Очень лояльный был по отношению к коллегам, к друзьям, хотя его бум магомаевский я не могу сравнить ни с кем из нынешних наших звезд. Он пел и классику, и современную музыку, и джаз, все что угодно. Я считаю, что он, конечно, рано ушел из жизни. Мне казалось, что он сгорел именно оттого, что рано закончил свою профессиональную карьеру.

На гастролях в Америке мы жили у нашего импресарио Виктора Шульмана на его вилле в Лонг-Айленде. Виктор в Америке женился на княгине Долгорукой, то есть последней из княжеского рода Долгоруких. Когда мы приехали туда, нам повезло, мы еще застали князя и княгиню. И вот утром мы сидим, кушаем, вдруг князь, отец супруги Шульмана, говорит: «Виктор, надо разнообразить завтрак, у нас такие дорогие гости, известные артисты». Шульман ему: «Папа, вы сидите и молчите, ждите, когда дадут слово». Тут княгиня: «Виктор, как вы разговариваете с папа!» И Витя ей: «А вы б, мамаша, сбегали за пивом». И тогда Муслим, который сидел в костюме, в пиджаке, в галстуке, встал и сказал: «Виктор, если вы себе позволите еще раз в моем присутствии с достойными людьми разговаривать в таком тоне, я билет возьму за свой счет и улечу в Москву. Володя меня знает». У Вити была паника, потому что я еще нагнал пурги, сказав: «Муслим такой, он действительно возьмет билет и улетит». А у Вити было продано 15 концертов, переаншлаги, многотысячные залы. И конечно, Шульман нас сразу посадил в машину, повез в Манхэттен и поселил в отель «Хайят». Муслим был человек, который никого не давал в обиду. Он так же свято относился к музыкантам, следил, чтобы они жили в хороших условиях. Вообще, я на себе испытал, насколько он внимательный, радушный человек. Кстати говоря, в этой поездке с нами не ездил сопровождающий из компетентных органов, а Муслим договорился, чтобы вместо него был пианист из оркестра Юрия Силантьева. А Магомаева назначили руководителем нашей делегации. Когда я спрашивал: «Муслим, я могу отлучиться, встретиться с друзьями?» (а это все-таки 86-й год был), он говорил: «Конечно, конечно, Володь, я тебе доверяю, мы же дружим, я понимаю, что ты меня не подведешь». Мне это доверие было дороже всего. Вообще он удивительный человек, если любого артиста, товарища, друга из тех, кто общался с Магомаевым, спросить — аналога нет. Не произошло чуда, не родился новый Магомаев.

Александр Мельман 

via