Гильденстерн. Ты так полагаешь? И это все? И никакого страха?
Розенкранц. Страха?
Гильденстерн (в ярости швыряет монету наземь). Да, страха! Такая, знаешь, щелка, сквозь которую мозги заливает светом!
***
Розенкранц. А вот, с другой стороны, на ногах ногти совсем не растут.
Гильденстерн (ошеломленно). Не растут?
Розенкранц. А нет? Смешно – я всегда обрезаю ногти. Но всякий раз, как мне приходит в голову их обрезать, их пора обрезать и на самом деле. Например, сейчас. А вот на ногах, сколько я себя помню, никогда не приходило в голову стричь. Они уже должны были бы загнуться мне на пятки. Чего не произошло. Должно быть, я обрезаю их бессознательно. Когда думаю о чем-нибудь другом.
***
Гильденстерн. Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишённом названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает в лесу. Это поразительно уже само по себе; но известны случаи еще более таинственных встреч – и – уж во всяком случае, есть масса способов объяснить это просто как фантазию. Но – «Господи, – восклицает вдруг человек, оказавшийся рядом, – я, кажется, сплю, потому что я видел единорога». Что сообщает происходящему уже довольно тревожный оттенок. Третий же свидетель уже не просто усиливает тревогу – он как бы расширяет реальность происходящего, растягивает ее, делает ее тоньше; а четвертый свидетель – еще тоньше, и чем больше свидетелей, тем скорей это становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением… «Смотрите! Смотрите! – восклицает толпа. – Лошадь со стрелой во лбу! Какой-то охотник принял ее за оленя».
***
Актер. За пригоршню монет могу устроить частное и, так сказать, непочатое представление – Похищение сабинянок – точней, сабиняночки – точнее, Альфреда. (Через плечо.) Надень свое платье, Альфред… Мальчик начинает переодеваться в женское платье.
И за восемь гульденов вы сможете… Гильденстерн отступает, актер следует за ним по пятам.
…сыграть любую роль… Гильденстерн пятится.
…или обе роли за десять… Гильденстерн пытается уйти, актер хватает его за рукав.
…с бисами!
***
Гильденстерн. Как насчет какого нибудь грека, а? Вы ведь знакомы с античными трагедиями? С этими великими классиками убийств? Все эти типы, эдипы, оресты, инцесты, братья и сестры, лезущие друг на друга, а также само…
Розенкранц. Срамо…
Гильденстерн. Самоубийства…
***
Актер. Ну, мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики или кровь и риторику без любви; но я не могу дать вам любовь и риторику без крови. Кровь обязательна, сэр, – все это, в общем, кровь, знаете ли.
***
Розенкранц. С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.
Гильденстерн. Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры?
***
Розенкранц. Мой досточтимый лорд!
Гильденстерн. Да, мой друг!
Розенкранц. Как поживаете?
Гильденстерн. Помешался.
Розенкранц. Действительно? Каким образом?
Гильденстерн. Я изменился.
Розенкранц. Внутри или снаружи?
Гильденстерн. И – и.
***
Розенкранц. Из под пола дует. (Он разглядывает пол.) Не может же это быть югом, а?
Гильденстерн. Да, это не направление. Слушай, лизни палец на ноге и помахай немного.
Розенкранц (прикидывая расстояние от рта до ступни). Знаешь, лучше ты лизни. Пауза.
Гильденстерн. Ладно, бросим это.
Розенкранц. Или я лизну тебе, хочешь?
Гильденстерн. Нет, спасибо.
Розенкранц. Могу даже покачать тебе ногу.
***
Актер. Альфред! Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это… умственным путем… Это у них наследственное.
***
Гильденстерн. Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же… И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто напросто доставляем Гамлета в Англию.
