Вы колитесь? Курите травку? Нет? Тогда вам меня не понять! Я мучительно пыталась противостоять соблазну, тело скрутило, глаза у меня горели, как у кошки, зрачки расширились... Я готова была поцеловаться с витриной... Я готова была царапать стекло и биться в истерике, оглашая собственными безумными криками Московский дом книг. Нет, я не увидела любимый фолиант в уникальном издании... Я готова была выть на КАРАНДАШИ!!!! А вот теперь смейтесь!!!! Пускай вас скрючит от смеха так, чтоб вы не разогнулись!!!!
Они были так близко, сияющие разноцветным лаком, на мягком бархате трехэтажной раздвижной коробочки из красного дерева с миниатюрными позолоченными замочками и тонким курсивом на крышке Fabier Castel... И они стоили ШЕСТНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ!!!!!!!!!!! ШЕСТНАДЦАТЬ!!!!!!!! От этой цифры кружилась голова и перехватывало дыхание. И все же... Это были акварельные карандаши Fabier Castel!!! Вся цветовая палитра плюс целый «этаж» оттенков кожи от цвета слоновой кости до сепии!!! Мелькнула шальная мысль об ограблении... К несчастью приемами карате я не владела, а под рукой не оказалось ничего более опасного, чем моя сумка, весом с тонну.
Со слезами на глазах, прикусив от отчаянья губы, я гордо вскинула подбородок и, напустив на себя вид королевы в изгнании, скрепя сердце отвернулась от соблазнительной коробки... Чтоб тут же впасть в новое искушение.
Акварель. Питерская акварель, прозрачная и чистая, как пойманная радуга, разложенная по коробочкам...
БЛИН!!!!
Бумага для пастели теплого сливочного оттенка, такая бархатисто-шероховатая под моей рукой...
АААА!!!!!!
Пальцы жадно стиснули перевязанный атласной лентой альбом...
Черт, я как наркоманка!!!!!! Я помню название каждой краски, каждого тюбика; помню едкий запах растворитель и резервов; помню какие фирмы лучше, каким карандашом стоит начинать рисунок и каким лучше наводить тени; какая кисточка лучше подходит для масла, а какая для акварели и гуаши... Мне хотелось рисовать людей и цветущие деревья, дома и фонарные столбы, букашек и принцесс, мускулистых мачо и трогательных старичков.
Мне хотелось мучаться, высчитывая методом визирования угол наклона головы, долго кряхтеть над штриховкой и с точностью фотоаппарата ловить движения, выражения лиц, улыбки, взгляды...
Я судорожно искала выход в тупиковой ситуации из серии: « Денег нет, а уйти не могу!»
И он-таки был найден. От бумаги я отказаться не смогла и к тому же приобрела семь пастельных карандашей – черный, белый и пять оттенков коричневого. Из магазина я вышла с совершенно идиотской улыбкой счастья...

- Ты что, не мог выбрать что-нибудь получше?
- Чем она тебе не нравится? – я усмехнулся не отрывая взгляда от жертвы.
- Всем! Она костлявая, долговязая, плоская серая мышь! Причем сумасшедшая! – Кот неодобрительно сверкнул янтарными глазами и раздраженно фыркнул.
- Она не сумасшедшая, не костлявая и не плоская – она трогательная и изящная. – я хищно улыбнулся и, весело подмигнув другу, подобрался поближе к тоненькой фигурке в джинсах и вязанном платье до колен, затянутом под грудью.
Мдяя... Размер максимум первый – не для ценителей пышных форм. И все же... Что-то в ней есть. Взгляд невольно задерживается на чуть-резковатых изгибах моей жертвы. Смещаюсь, чтоб разглядеть лицо девушки. Она похожа на старинную фарфоровую куклу: бледная оливковая кожа, большие светлые глаза, маленький чуть вздернутый носик, пухлые губы... Не красивая, но симпатичная.
Словно почувствовав, моя жертва резко вскинула глаза, впившись неожиданно тяжелым пронзительным взглядом в пестрые упаковки фломастеров и широкий ассортимент ручек, перед которыми я маячил секунду назад...
Сквозь кукольность скуластого личика проступили неожиданно резкие и хищные черты: брови, слишком прямые и упрямые; гордо и дерзко вскинутый подбородок... Она уже не была трогательной – она была властной, дерзкой, опасно уверенной в себе: светлые глаза, хищно прищурившись, полыхнули зеленым, по-детски пухлые губы сложились в такую гримасу надменного презрения, что я восхищенно улыбнулся. У девочки есть потенциал! Несколько секунд моя жертва безрезультатно «пытала» шкаф взглядом, но никого не обнаружив, расслабилась, став снова мягкой, хрупкой, трогательно беззащитной.
Интересно, какая она на вкус?
Я невольно облизнулся, чем заслужил неодобрительный взгляд хмурой старушки и крайне заинтересованную улыбку фигуристой брюнетки с параллельного ряда.
Проигнорировав этих двух представительниц женской половины человечества, я обогнул стеллаж с тетрадями и оказался за спиной жертвы. Девушка растерянно скользила вдоль шкафов пока не замерла напротив красок, тонкие пальчики скользнули по почти одинаковым коробочкам и остановилась. Я увидел, как она закусила губку, ее пальцы гладили выбранную акварель, как котенка.
На бледном лице горело такое мучительное желание, что я растерялся... Обычно девушки так смотрят на бриллианты или шубу из шиншиллы. Может Кот не так уж не прав? Странная особа вдруг резко отдернула руку и решительно зашагала дальше с видом человека поборовшего величайший соблазн в своей жизни. Ее взгляд скользнул мимо альбомов для рисования, прошелся по цветному картону и зачарованно остановился на коричневой папке с надписью «Альбом для пастелей «Слоновая кость»». Моя потенциальная жертва восхищенно и расстроено вздохнула, осторожно, словно боясь прикоснуться, открыла альбом, нахмурилась... И расплылась в неожиданно бесшабашной улыбке. Схватив бумагу, нырнула в отдел карандашей, быстро решительно пробежалась по рядам и с лучезарной улыбкой буйно-помешанной подошла к кассе, сжав в кулачке семь карандашей: черный, белый и пять коричневых. И что в них такого? Мне стало настолько интересно, что я неосторожно подошел слишком близко.
У меня закружилась голова от ее запаха: девушка пахла орхидеями и апельсином, а еще чем-то своим едва уловимым, обволакивающим, сводящим с ума. Мне пришлось сжать кулаки чтоб не накинуться на нее здесь же и, скрипнув зубами, отойти. Прислонившись к стеллажу с фотоальбомами, я пытался успокоится, но проклятый запах казалось проник в каждую клетку тела.
- С тобой все в порядке? – Кот безмятежно любовался моими попытками вернуть себе пошатнувшееся равновесие.
- А что незаметно? – иронично огрызнувшись, я отлепился от шкафа.
- Нет.
Игнорируя довольную издевательскую улыбку друга, я мазнул взглядом по кассе...
Нет. Черт, она ушла!
Я метнулся к выходу, выбежал на улицу... Прохожие промелькнули перед глазами. Она стояла у перехода, уткнувшись носом в только что купленный у бабульки букет васильков.
Я облегченно вздохнул и вслед за своей жертвой спустился в переход. Девушка шла быстро и уверенно, так словно куда-то опаздывала. Мы спустились в метро, зашли в вагон – я стал так, чтоб видеть ее, но не выдавать себя. Хрупкая фигурка удобно устроилась на сидении... И стало понятно ее странное поведение в магазине... Девчонка вытащила альбом и карандаши из тонкого целлофанового пакета, оценивающим взглядом скользнула по набившимся в вагон людям и тонкая рука быстро-быстро заскользила по бумаге. На нее любопытно косились, но не похоже было, чтоб ее это волновало. Острый взгляд светлых глаз неотрывался от пожилой любительницы дамских романов, точное отражение которой проявлялось все отчетливей на желтоватой бумаге.
Художница... Девушка явно была больше, чем просто любительницей попачкать листы.
- Станция метро Киевская. Переход на...
Моя жертва вздрогнула, судорожно закрыла альбом, кинула карандаши в пакет и выскочила из вагона. Я уже ждал ее на платформе. Она доехала до Новослободской, перешла на Менделеевскую, проехала еще три станции и вышла на Тимирязевской. Девчонка умудрялась рисовать всю дорогу: в трясущемся вагоне, на эскалаторе, на ходу...
В воздухе пахло подстриженной травой газонов и дождем. Весна только пришла в Москву, не успев отогреть город. Тонкая фигурка впереди, нырнула в очередной дворик. Девушка присела на качели, и снова с головой ушла в свой рисунок. Во дворе никого не было. Я подошел к своей жертве... И с любопытством заглянул через худенькое плечо. У юного дарования явно был талант. Поклонница романов вышла, как живая, хотя девчонка едва наметила черты лица. Зато она не поленилась наметить тонкие странички дешевой книги, расчертить чуть мятую ткань пиджака на мелкие квадратики, расставить каждую прядь укладки и каждую складку точно на свое место, прорисовать болтики на металлическом поручне...
Девушка резко обернулась. При виде меня, ее глаза чуть дрогнули, но она не отвела взгляда. Глаза, кстати у нее оказались какого-то странного неуловимого цвета – светло-зеленые там, куда в них попадал свет, коричневатые у зрачка, с темно-синей каймой, они успели сменить цвет с серо-зеленого на бирюзовый и серый.
- Я не очень люблю, когда на меня кто-то пялиться. И еще больше не люблю, когда мне дышат в затылок – голос у художницы оказался нежным, чуть глуховатым, но с легким металлическим отзвуком.
- Ты хорошо рисуешь, - я расплылся в своей самой охмуряющей улыбке.
Девушка смущенно отвела взгляд и, добавив к рисунку пару штрихов, ответила:
- Не так уж и хорошо.
Странно, но в ее голосе не было ни тени интереса, только легкое смущение, вежливость и едва заметное раздражение.
- И что, по-твоему, ты сделала не так? – я присел на корточки рядом с качелями. Мой подбородок оказался на уровне ее колен. Она напряглась, но не шевельнулась, придирчиво рассматривая собственное творение. Нахмурилась, разочаровано закрыла альбом, убрала карандаши и только после этого произнесла, насмешливо заглянув мне в глаза с чуть циничной улыбкой:
- Я не аккуратна, у меня ужасная штриховка и толстые линии.
Девушка поправила висящую на плече сумку, поудобней перехватила пакет, взяла лежащие рядом васильки, легко встала... И чуть не уткнулась носом мне в грудь. По сравнению со мной она казалась совсем беззащитной. Собственно так оно и было, у меня были свои планы на нее... Нахмурившись, моя жертва попыталась обойти меня слева – не вышло. Девчонка подняла на меня свои изменчивые чуть раскосые глаза и очень четко, твердо и спокойно произнесла:
- Дай пройти.
- Не могу. Ты мне еще нужна. – я плотоядно улыбнулся, придвинувшись чуть ближе.
Она не отвела взгляда и не сдвинулась с места. В ее светлые глаза были предельно спокойны:
- Это твои проблемы.
Девушка решительно развернулась, давая понять, что она все равно уйдет, сделала шаг... Я безжалостно сжал ее худенькие плечи, повернул лицом к себе, успел заметить как яростно полыхнули зеленым ее глаза и впился в длинную шею... Ее запах стал еще сильнее, безумнее, соблазнительней. Он проникал в каждую клетку моего тела, он становился моим... Ее кровь была чуть сладковатой и пряной. Она беззвучно пыталась сопротивляться, бешено вырываясь из моих «объятий» с неожиданной для такого хрупкого создания силой, пока не обмякла на моих руках...

Я очнулась на скамейке, в соседнем с общежитием двориком. Голова гудела, перед глазами все плыло. Первой мыслью было: «Черт, я умерла». Знакомая обстановка меня немного успокоила, но сердце по-прежнему выпрыгивало из груди. Я почти не могла шевелится, по телу разлилась чудовищная слабость. Даже поднять руку было почти невозможно. Шея горела в том месте, где этот сумасшедший меня укусил. Во рту пересохло. Мысль о том, что меня укусил человек сводила с ума, вводя меня в состояние близкое к беспросветной истерике. Кроме того в голову упорно лезли совершенно неадекватные соображения типа: «А что если вампиры на самом деле существуют?», «А я ни в кого не превращусь?», «А он чистит зубы?» и «А можно заразиться чем-нибудь через укус?»
От переизбытка стресса крыша окончательно сказала мне: «Пока» и поехала. Из глаз брызнули слезы.
Так, только без истерик!!!
Я шмыгнула носом и скрепя суставами, оторвалась от скамейки. Пакет, сумка, букет - все было на месте. Я собрала свои вещи и угрюмо поплелась в общежитие. Растерянно помахала перед носом у охранника пропуском, поднялась к себе в блок. Дверь блока, как обычно была гостеприимно распахнута. С кухни доносились шумные обсуждения личной жизни профессоров. Я незаметно проскользнула в свою комнату, постаравшись избежать встречи с девчонками. Вика поздоровалась и вернулась к изучению методички по бухгалтерскому учету. Я мысленно поблагодарила судьбу за отсутствие разговорчивой Кристины и стервы-Аньки. Взяла домашнюю одежду и проскользнула в ванну. Быстро разделась – мне хотелось сжечь одежду, и залезла в ванну, безучастно наблюдая, как она наполняется водой. Меня трясло. Трясло до тех пор, пока не прорвало беззвучным потоком слез. Я, как одержимая терла себя мочалкой, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения чужих зубов на своей шее. Вода остыла, а я боялась выйти. Боялась столкнуться с кем-нибудь из девчонок, боялась звонка мамы. Очень медленно, пересиливая дикий страх своим бесконечным упрямством, я вышла из воды. Тщательно вытерлась, оделась, хотела постирать свитер и джинсы – поняла, что у меня только одни штаны, замочила свитер и бесшумно прокралась в комнату. Залезла на свою верхнюю полку, укрылась пледом и одеялом с головой, закусила губу и притворилась спящей. Из глаз хлынул новый поток слез, я дрожала всем телом, меня кидало то в жар, то в холод. Часа через два вконец измотавшись, я вырубилась. Всю ночь мне снились серебряные глаза с черным ободком и плотоядная улыбка на совершенном смуглом лице.
- Кать! Катя!! Проснись!!!
Я резко распахнула глаза и увидела испуганное лицо трясущей меня Вики.
- Ты кричала и плакала всю ночь! – соседка встревожено положила руку мне на лоб. Ее ладошка показалась мне ледяной.
- У тебя жар. Ты вся горишь. – вынесла вердикт наш бухгалтер.
Горло у меня болело так, что я едва смогла прошептать:
- Похоже, я заболела.
- Держи градусник. – Кристина протянула Вике термометр, а та в свою очередь сунула мне его подмышку. Через 15 минут опытным путем было установлено, что у меня температура 42, двигаться я не могу и, кроме того, почти не говорю. Спустя еще 5 минут о моей болезни знал уже весь блок. Девчонки устроили настоящий консилиум: в ходе которого было решено, что Светка побежит в аптеку, а Маша с Олей будут попеременно кормить меня и пичкать таблетками, пока их не сменит Диана. Все-таки мне повезло с блоком. У девчонок хватило терпения провозиться со мной пять дней. Они водили меня в ванную и в туалет – стоило мне подняться, как я теряла сознание, кормили с ложечки, носили фрукты, обтирали уксусом и обкладывали капустой. На пятый день температура, которую так и не удалось сбить, вдруг резко упала до 36. Я впервые смогла встать сама, проснувшись в пять утра с непривычно ясной головой.