Этой женщине с "задумчивыми глазами", как назвал ее поэт-эпиграммист Герман, Есенин посвятил целый цикл лирических стихотворений. Среди них такие известные, как "Ты такая же простая, как все", "Вечер черные брови насопил:", "Пускай ты выпита другим", и т. д. А на сборнике "Москва кабацкая" он подписал: "Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, которые выражены в этой книге".

 

...Вскоре в "Стойле Пегаса" в дружеском кругу отмечалась их помолвка, о которой журналист Литовский вспоминал так: "Очень скромно одетый, какой-то умиротворенный, непривычно спокойный Есенин и Миклашевская под тонкой синеватой вуалью - зрелище блоковское. Есенин сидел тихо, молча, следя глазами за каждым движением Миклашевской... Счастливы друзья, видевшие Есенина в эту пору его последней, осенней любви".

 

Дальнейшим их отношениям не суждено было развиться. Через год Есенина не стало.

 

Августа Миклашевская прожила долгую 86-летнюю жизнь. На концертах, посвященных Есенину, она отказывалась читать стихи, которые он посвятил ей.

 

 

Виктор Кузнецов, 1997 год.

 

ТАЙНА ГИБЕЛИ ЕСЕНИНА (ПРИЛОЖЕНИЯ)

 

НЕИЗВЕСТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ПОЭТЕ

Августа Миклашевская

 

"МЫ ВИНОВАТЫ ПЕРЕД НИМ" [ 105 ]

 

Сложное это было время, бурное, противоречивое...

 

Во всех концах Москвы - в клубах, в кафе, в театрах - выступали поэты, писатели, художники, режиссеры самых разнообразных направлений. Устраивались бесконечные диспуты. Было в них и много надуманного и нездорового.

 

Все навязанное, наносное столкнулось с его настоящей сущностью, с настоящим восприятием всего нового для него, и тоже бурлило и кипело...

 

Познакомила меня с Есениным актриса Московского Камерного театра Анна Борисовна Никритина, жена известного в то время имажиниста Анатолия Мариенгофа. Мы встретили поэта на улице Горького (тогда Тверской). Он шел быстро, бледный, сосредоточенный... Сказал: "Иду мыть голову. Вызывают в Кремль". У него были красивые волосы - пышные, золотистые. На меня он почти не взглянул. Это было в конце лета 1923 года, вскоре после его возвращения из поездки за границу с Дункан.

 

С.А. Есенин. Фотография с заграничного паспорта. 1922 год.

 

Я часто бывала у Никритиной. У них-то по-настоящему я и встретилась с Есениным. Вернувшись из-за границы, Есенин жил в одной квартире с ними.

 

...Долго бродили по Москве. Он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему как ребенок. Трогал руками дома, деревья. Уверял, что все, даже небо и луна, у нас другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей. И вот он "все-таки удрал"! "Он в Москве!"

 

Целый месяц мы встречались ежедневно. Мы очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли.

 

Это был август... ранняя золотая осень... Под ногами сухие желтые листья. Как по ковру бродили по дорожкам и лугам. И тут я узнала, как Есенин любит русскую природу. Как он счастлив, что вернулся на родину. Я поняла, что никакая сила не могла оторвать его от России, от русских людей, от русской природы, от русской жизни, какой бы она ни была трудной.

 


 

- Я с вами как гимназист, - тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался.

 

Часто встречались в кафе поэтов на Тверской. Сидели вдвоем. Тихо разговаривали. Есенин трезвый был даже застенчив. Много говорили о его грубости с женщинами. Но я ни разу не почувствовала и намека на грубость. Он мог часами сидеть смирно возле меня. Комната моя была похожа на рощу из астр и хризантем, которые он постоянно приносил мне.

 

Как-то сидели в отдельном кабинете ресторана "Медведь" Мариенгоф, Никритина, Есенин и я. Мне надо было позвонить по телефону. Есенин вошел со мной в будку. Он обнял меня за плечи. Я ничего не сказала, только повела плечами, освобождаясь из его рук. Когда вернулись, Есенин сидел тихий, задумчивый. "Я буду писать вам стихи". Мариенгоф засмеялся: "Такие же, как Дункан?" - "Нет, ей я буду писать нежные..."

 

 

Первые стихи, написанные мне:

 

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали,

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить... -

 

Есенин позвонил мне и с журналом ждал в кафе. Я опоздала на час. Задержалась на работе. В этот день час для него был слишком большим сроком. Когда я пришла, он впервые при мне был не трезв и впервые при мне был скандал.

 

Он торжественно, стоя, подал мне журнал, Мы сели. За соседним столом что-то громко сказали, Есенин вскочил... Человек в кожаной куртке хватился за наган. К удовольствию окружающих, начался скандал. Казалось, с каждым выкриком Есенин все больше пьянел. Я очень испугалась за него. Вдруг неожиданно, неизвестно откуда, появилась его сестра Катя. Мы обе взяли его за руки. Он посмотрел нам в глаза и улыбнулся. Мы увезли его и уложили в постель. Есенин заснул, а я сидела возле него. Вошедший Мариенгоф убеждал меня: "Эх вы, гимназистка, вообразили, что сможете его переделать! От вас он все равно побежит к проститутке".

 

Я понимала, что переделывать его не нужно. Просто нужно помочь ему быть самим собой. Я не могла этого сделать. Слишком много времени приходилось мне тратить, чтобы заработать на жизнь моего семейства. О моих затруднениях Есенин ничего не знал. Я зарабатывала концертами, случайными спектаклями. Мы продолжали встречаться, но уже не каждый день.

 

 

С Есениным чаще всего встречались в кафе. Каждое новое стихотворение, посвященное мне, он тихо читал. В стихотворении "Ты такая ж простая, как все" больше всего самому Есенину нравились строчки: "Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада" - и он повторял их.

 

Ты такая ж простая, как все,

Как сто тысяч других в России.

Знаешь ты одинокий рассвет,

Знаешь холод осени синий.

 

По-смешному я сердцем влип,

Я по-глупому мысли занял.

Твой иконный и строгий лик

По часовням висел в рязанях.

 

Я на эти иконы плевал,

Чтил я грубость и крик в повесе,

А теперь вдруг растут слова

Самых нежных и кротких песен.

 

Не хочу я лететь в зенит,

Слишком многое телу надо.

Что ж так имя твое звенит,

Словно августовская прохлада?

 

Я не нищий, ни жалок, ни мал

И умею расслышать за пылом:

С детства нравиться я понимал

Кобелям да степным кобылам.

 

Потому и себя не сберег

Для тебя, для нее и для этой.

Невеселого счастья залог -

Сумасшедшее сердце поэта.

 

Потому и грущу, осев,

Словно в листья в глаза косые...

Ты такая ж простая, как все,

Как сто тысяч других в России.

 

1923

 

 

Как-то сидели Есенин, я и С. Клычков. Есенин читал только что напечатанные стихи:

 

Дорогая, сядем рядом,

Поглядим в глаза друг другу.

Я хочу под кротким взглядом

Слушать чувственную вьюгу...

 

Клычков похвалил, но сказал, что оно заимствовано у какого-то древнего поэта (не запомнила). Есенин удивился: "Разве был такой поэт?" А минут через десять стал читать наизусть стихи этого поэта и хитро улыбался.

 

Он очень хорошо знал литературу. С большой любовью говорил о Лескове, о его замечательном русском языке. Взволнованно говорил о засорении русского языка, о страшной небрежности к языку в газетах и журналах. Он был очень литературно образованным человеком, и мне непонятно, когда и как он стал таким. Несмотря на свою сумбурную жизнь, много стихов и даже прозу знал наизусть.

 

Читая "Роман без вранья" Мариенгофа, я подумала, что каждый случай в жизни, каждую мысль, каждый поступок можно преподнести в искаженном виде. И вспомнилось мне, как в день своего рождения, вымытый, приведенный в порядок после бессонной ночи, вышел к нам Есенин в крылатке, в широком цилиндре, какой носил Пушкин. Вышел и сконфузился. Взял меня под руку, чтобы идти, и тихо спросил: "Это очень смешно? Но мне так хотелось хоть чем-нибудь быть похожим на него..." И было в нем столько милого, детского, столько любви к Пушкину, и, конечно, ничего кичливого, заносчивого, о чем писал Мариенгоф, в этом не было.

 

Мне очень хотелось сохранить Есенина трезвым на весь вечер, и я предложила всем желающим поздравлять Есенина, чокаться со мной: "Пить вместо Есенина буду я!" Это всем понравилось, а больше всего самому Есенину. Он остался трезвым и очень охотно помогал мне передергивать и незаметно выливать вино. Мы сидели с ним рядом на каком-то возвышении. Неожиданно подошла молодая девушка с бутылкой в руке, истерически крикнула несколько раз: "Пей!" - он отстранил руку. Она подошла и плеснула вином, закатила истерику и упала Я сказала, чтобы вынесли ее. Настроение у меня испортилось. Долгое время я его не видела.

 

* * *

 

Помню, сидели в кафе я, Никритина, Мариенгоф. Ждали Есенина, но его не было. Вдруг неожиданно поднялся снизу. Прошел прямо в середину. Бледный, глаза тусклые. Долго всех оглядывал. Может, и не увидел нас, а может, и увидел. В кафе стало тихо.

 

Все ждали, что будет. Он чуть улыбнулся и сказал: "А скандалить пойдем к Маяковскому..." И ушел.

 

Я знала, что его все больше и больше тянуло к Маяковскому, но что-то еще мешало. С Маяковским в жизни я встречалась несколько раз, почти мельком, но у меня осталось чувство, что он умеет внимательно и доброжелательно следить за человеком. В жизни он был другой, чем на эстраде.

 

* * *

С.А. Есенин, В.Г. Шершеневич (сидят); Шоршевская, А.Б. Мариенгоф, И.В. Грузинов.
 

Многие "друзья" Есенина мне очень не нравились. Они постоянно твердили ему, что его стихи, его лирика никому не нужны. Прекрасная поэма "Анна Снегина" вызвала у них ироническое замечание: "Еще нянюшку туда, и совсем Пушкин". Они знали, что для Есенина нет боли сильней - думать, что его стихи не нужны. И "друзья" наперебой старались усилить эту боль. Трезвый Есенин им был не нужен. Когда он пил, вокруг все ели и пили на его деньги. Друзей, даже и не пьющих, устраивали легендарные скандалы Есенина. Эти скандалы привлекали любопытных в кафе.

 

Многие из "друзей" не любили меня. Говорили, что со мной скучно. Когда мы с Есениным сидели в кафе, у нас на столе никогда не было бутылок.

 

* * *

 

Новый год (1924) встречали у актрисы Лизы Александровой. Позвонила Дункан. Звала Лизу и Соколова приехать к ней встречать Новый год. Лиза ответила, что приехать не могут. "Мы не одни, а ты не захочешь к нам приехать? У нас Миклашевская". - "Миклашевская? Очень хочу. Сейчас приеду".

 

Я впервые увидела Дункан близко. Это была крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный хитон, бледно-зеленый, с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром, с золотыми кистями и на ногах золотые сандалии и кружевные чулки. На голове - зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах не то плащ, не то ротонда бархатная, зеленая, опушенная горностаем. Не женщина, а какой-то очень театральный король.

 

С.А. Есенин с Айсидорой Дункан и ее приемной дочерью Ирмой.

 

Мы встали, здороваясь с ней. Она смотрела на меня и говорила: "Ти отнял у меня мой муш!" У нее был очень мягкий акцент. Села она возле меня и все время сбоку посматривала: "Красиф? Нет, не ошень красиф. Нос красиф? У меня тоже нос красиф. Приходить ко мне на чай, а я вам в чашку яд, яд положу, - мило улыбалась она мне. - Есенин в больниц, вы должны носить ему фрукты, цветы!" И вдруг неожиданно сорвала с головы чалму: "Произвел впечатлень на Миклашевскую, теперь можно бросить". И чалма и плащ полетели в угол. После этого она стала проще, оживленнее: "Вся Европа знайт, что Есенин мой муш, и первый раз запел про любоф вам? Нет, это мне! Есть плехой стихотворень "Ты простая, как фсе", - это вам!" И опять: "Нет, не очень красиф!"

 

Стало светать, потушили электричество. Серый тусклый свет все изменил. Айседора сидела осунувшаяся, постаревшая и очень жалкая. "Я не хочу уходить, мне некуда уходить. У меня никого нет. Я один..."

 

* * *

Е. Есенина, В. Эрлих, Г.  Бениславская

 

Я знала, что есть Галя [Бениславская], которая, как, усмехаясь, говорил Мариенгоф, "спасает русскую литературу...". Галя... Она была красивая, умная. Когда читаешь у Есенина:

 

Шаганэ, ты моя Шаганэ!

Там, на севере, девушка тоже,

На тебя она очень похожа,

Может, думает обо мне,

Шаганэ, ты моя Шаганэ... -

 

вспоминается Галя... Темные две косы. Смотрит внимательными глазами, немного исподлобья. Почти всегда сдержанная, закрытая улыбка. Сколько у нее было любви, силы, умения казаться спокойной. Она находила в себе силу устранить себя, если это нужно Есенину. И сейчас же появляться, если с Есениным стряслась какая-нибудь беда. Когда он пропадал, она умела находить его. Последнее время он все чаще походил на очень усталого человека.

 

Потом опять неожиданно пришел ко мне на Малую Никитскую и повез меня куда-то... За кем-то заезжали и ехали дальше, куда-то на окраину Москвы. Помню, сидели в комнате с низким потолком, с небольшими окнами. Как сейчас вижу стол посреди комнаты, самовар. Мы сидим вокруг стола. На подоконнике сидела какая-то женщина, кажется, ее звали Анна. Есенин стоял у стола и читал свою последнюю поэму "Черный человек". Он всегда очень хорошо читал свои стихи, но в этот раз было даже страшно. Он читал так, будто у нас никого не было и как будто Черный человек находился здесь. Я видела, как ему трудно, как он одинок. Понимала, что мы виноваты перед ним, и я, и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Мы часто оставляли его одного.

 

 

* * *

Есенин послал [мне] с поэтом Приблудным "Москву кабацкую" с автографом: "Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, выраженными в этой книге".

В книге был цикл "Любовь хулигана" - Августе Миклашевской.

 

Каждый раз, встречаясь с Галей, я восхищалась ее внутренней силой, душевной красотой. Поражала ее огромная любовь к Есенину, которая могла так много вынести, если это было нужно ему.Есенин женился на Толстой, Галя устранилась совсем и куда-то уехала.

 

В самые страшные часы возле Есенина не было Гали, и он погиб.

 

* * *

 

В последний раз я видела Есенина в ноябре 1925 года, перед тем как он лег в больницу.

 

Был болен мой сын. Я сидела возле его кроватки и читала ему книгу. Неожиданно вошел Есенин. Когда увидел меня возле сына, прошел тихонько и зашептал: "Я не буду мешать". Сел в кресло и долго смотрел на нас (я поставила градусник сыну). Потом встал, подошел к нам. "Вот все, что мне нужно, - сказал он и пошел. В двери остановился: - Я ложусь в больницу, приходите ко мне". Я ни разу не пришла Я многого не знала и не знала о разладе с Толстой.

 

 

Ты меня не любишь, не жалеешь,

Разве я немного не красив?

Не смотря в лицо, от страсти млеешь,

Мне на плечи руки опустив.

 

Молодая, с чувственным оскалом,

Я с тобой не нежен и не груб.

Расскажи мне, скольких ты ласкала?

Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

 

Знаю я - они прошли, как тени,

Не коснувшись твоего огня,

Многим ты садилась на колени,

А теперь сидишь вот у меня.

 

Пусть твои полузакрыты очи

И ты думаешь о ком-нибудь другом,

Я ведь сам люблю тебя не очень,

Утопая в дальнем дорогом.

 

Этот пыл не называй судьбою,

Легкодумна вспыльчивая связь,

- Как случайно встретился с тобою,

Улыбнусь, спокойно разойдясь.

 

Да и ты пойдешь своей дорогой

Распылять безрадостные дни,

Только нецелованных не трогай,

Только негоревших не мани.

 

И когда с другим по переулку

Ты пройдешь, болтая про любовь,

Может быть, я выйду на прогулку,

И с тобою встретимся мы вновь.

 

Отвернув к другому ближе плечи

И немного наклонившись вниз,

Ты мне скажешь тихо: "Добрый вечер!"

Я отвечу: "Добры вечер, miss".

 

И ничто души не потревожит,

И ничто ее не бросит в дрожь,

- Кто любил, уж тот любить не может,

Кто сгорел, того не подожжешь.

 

4 декабря 1925

 

 

Больше я его не видела

 

По телефону мне сообщили о смерти Есенина, даже не знаю кто. Всю ночь мне казалось, что он тихо сидит у меня в кресле, как в последний раз сидел, и смотрит на мою жизнь.

 

Помню, как мы шли за гробом. И вдруг за своей спиной я услышала голос С. Клычкова: "Ты видел его после больницы?" - "Нет". - "А я встретил его на вокзале, когда он ехал в Питер. Ох и здорово мы выпили". - Мне захотелось ударить его. 

 

Потом пошла спекуляция на смерти Есенина. Очень уговаривали и меня выступать на этих концертах. Я отказалась, но устроители все-таки как-то поместили на афише мою фамилию.

 

В день концерта Галя привела ко мне младшую сестру Есенина - Шуру, почти девочку. Ей тогда, наверно, не было и 14 лет. Галя сказала, что Шура хочет пойти на концерт, чтобы послушать, как я буду читать стихи Сергея. "Я не хочу, чтобы Шура ходила на эти концерты. Вот я и привела ее к вам, чтобы вы почитали ей здесь". - "Галя, я не буду читать на концертах вообще, а тем более стихи, посвященные мне". Как просияла Галя, как вся засветилась: "Значит, вы его любили. Я все хожу и ищу, кто его по-настоящему любил".

 


 

...Галя застрелилась на могиле Есенена. Потом мне К. Зелинский сказал, что Галя целый год приводила в порядок архив Есенина и, когда закончила, - застрелилась.

 

Разбирая архив, Зелинский был поражен, с какой любовью делала это Галя. Он сказал: "Какая бы женщина не уничтожила письмо Есенина, в котором он писал: "Я знаю, что ты мой самый лучший друг, но как женщина ты мне не нужна". Но это написал Есенин, и Галя сохранила письмо в архиве.

 

Что произошло в Ленинграде? Он уехал в Ленинград от всего, что ему мешаю, хотел жить по-другому. Хотел издавать журнал. Хотел выписать сестер, Наседкина (мужа Кати), хотел жить здоровой, деловой жизнью.

 

Н.А. Клюев, С.А. Есенин, Всеволод Иванов. 1924 год.

 

И что случилось там в Ленинграде? Что такое его друзья Эрлих, Устиновы, Клюев и др.? Я не верю Эрлиху! Я не верю, что он забыл прочитать [стихотворение "До свиданья..."]. Как можно забыть, когда Есенин ему, другу, дал листок, написанный кровью.

 

* * *

 

Зачем пишу о своих встречах с Есениным? Мне кажется, в них можно найти крупинки настоящего Есенина

1970 г. Москва

 

 

Я помню, любимая, помню

Сиянье твоих волос.

Не радостно и не легко мне

Покинуть тебя привелось.

 

Я помню осенние ночи,

Березовый шорох теней,

Пусть дни тогда были короче,

Луна нам светила длинней.

 

Я помню, ты мне говорила:

"Пройдут голубые года,

И ты позабудешь, мой милый,

С другою меня навсегда".

 

Сегодня цветущая липа

Напомнила чувствам опять,

Как нежно тогда я сыпал

Цветы на кудрявую прядь.

 

И сердце, остыть не готовясь

И грустно другую любя,

Как будто любимую повесть

С другой вспоминает тебя.

 

1925.

 Источник: